Израэль Зангвилл - Тайна Биг Боу
Дом охранялся кордоном полиции, так как присутствовала незначительная опасность народного бунта. Время от времени в толпе раздавались гул и крики. Один раз в окна дома даже полетели камни. Мальчишки-газетчики торговали специальными выпусками газет. Журналисты пробивались сквозь толпу, сжимая свои карандаши, готовые мчаться к телеграфу и сообщать новости своим издательствам, как только произойдет нечто особенное. Мальчишки с телеграфа постоянно прибегали с новыми угрозами, сообщениями, прошениями и призывами. Они со всех концов страны сыпались на несчастного министра внутренних дел, пытавшегося сохранять хладнокровие, просматривая объемную корреспонденцию последних дней и размышляя о наиболее важных письмах от «большого жюри». Письмо Гродмана, опубликованное в утренних газетах, протрясло его сильнее всего. Подвергнувшаяся научному анализу сыщика цепочка косвенных доказательств казалась не прочнее раскрашенного картона. Затем бедняга перечитал выступление судьи, и эта цепочка снова стала казаться вылитой из закаленной стали. Шум толпы с улицы доносился до него и был подобен отдаленному шуму океана. Чем громче становились крики толпы, тем старательней он пытался определить, какая из чашечек весов перевешивает в этом деле — вопрос жизни и смерти. Толпа все росла и росла, поскольку рабочий люд возвращался с работы. Многие из этих людей любили осужденного человека, попавшего в самые когти смерти, и бунтарский дух обуревал их. Небо было серым, наступала промозглая ночь, и тень виселицы подкрадывалась все ближе.
Внезапно по толпе стал распространяться какой-то невнятный ропот. Все перешептывались, но никто не знал, что происходит. Но что-то определенно произошло: кто-то прибыл. Мгновение спустя один из краев толпы взволнованно разразился судорожными криками приветствия, вмиг охватившими всю улицу. Толпа расступилась, и по дороге проехал крытый экипаж.
— Гродман! Гродман! — Закричали люди, рассмотревшие пассажира.— Гродман! Ура!
Сыщик выглядел спокойным и бледным, но его глаза сверкали. Он одобрительно взмахнул рукой, когда экипаж подъезжал к двери, прокладывая себе путь сквозь толпу, как каноэ рассекает воды. Гродман вышел, и констебли у входа вежливо пропустили его. Он властно постучал, и дверь осторожно приоткрылась (тут же к ней подбежал мальчишка-посыльный с телеграммой). Гродман решительно прошел вперед, назвал свое имя и настоял на встрече с министром внутренних дел по делу жизни и смерти. Люди, ближе стоявшие к двери, расслышали его слова и приветствовали их одобрительными криками; остальная толпа сочла это добрым предзнаменованием, и теперь воздух сотрясали всеобщие радостные восклицания. Эти возгласы звенели в ушах Гродмана даже после того, как дверь закрылась за ним. Репортеры бросились вперед. Возбужденные рабочие окружили экипаж и распрягли лошадь. Примерно дюжина энтузиастов затеяла борьбу за честь находиться на освободившемся месте между оглоблями. Толпа стала ждать Гродмана.
Глава XII
Гродман был препровожден в кабинет, где добросовестно работал министр. Отважный лидер протестующих был, вероятно, единственным человеком, которому нельзя было отказать в посещении. Когда он вошел, на лице министра внутренних дел, казалось, проявилось некое облегчение. Подчиняясь знаку своего начальника, секретарь министра забрал с собой только что пришедшую телеграмму в соседнюю комнату, где он работал. Излишне упоминать, что едва ли даже десятая часть корреспонденции министра когда-либо попадала ему на глаза.
— Вероятно, у вас есть веские основания для того, чтобы беспокоить меня, мистер Гродман? — почти радостно спросил министр.— Конечно, это касается Мортлейка?
— Разумеется, и причины у меня самые веские.
— Присядьте. И продолжайте.
— Не сочтите за дерзость, но вы никогда не интересовались толкованием свидетельских показаний?
— О чем это вы? — недоуменно спросил министр и добавил с меланхолической улыбкой: — Недавно мне пришлось этим заняться. Конечно, я никогда не был специалистом по уголовному праву, как некоторые из моих предшественников. Я едва ли могу говорить об этом, как о науке; для меня это не что иное, как вопрос здравого смысла.
— Прошу извинить меня, сэр, это самая тонкая и трудная из всех наук. Я бы даже сказал — это высшая из всех наук. Что есть индуктивная логика [40], по утверждению, скажем, Бэкона и Милля [41], как не попытка оценить значение свидетельств? Ведь это, так сказать, попытка пройти по следам Творца, которые тот оставил за собой. Творец — я говорю это со всем почтением — оставил мириады ложных следов на своем пути, но настоящего ученого они не сбивают с пути, и он продолжает раскрывать тайны природы. Толпы неучей видят лишь бросающиеся в глаза, очевидные факты, но проницательный человек понимает, что поверхностное впечатление нередко может оказаться обманчивым.
— Очень интересно, мистер Гродман, но в самом деле…
— Извольте выслушать меня, сэр. Толкование свидетельств — весьма тонкая наука, которая требует самого критического и квалифицированного умения учитывать факты, всестороннего понимания человеческой психологии. Но это предоставлено профессорам, которые даже не представляют, что на самом деле вещи являются не тем, чем они кажутся, и все обстоит совсем иначе; профессорам, большинство которых всего год протирали штаны за своими столами, и теперь считают, что обладают глубинными познаниями о сложных предметах и человеческой натуре. Если двенадцать таких профессоров посадить вместе, то они называются присяжными; если же одного из них взять отдельно, то он называется свидетелем. Дача показаний — то есть наблюдение за фактами — вверена людям, которые идут по жизни вслепую. Оценка показаний — право судить, важны ли они — вверена людям, которые, возможно, специализируются в отмеривании фунтов сахара покупателям. Помимо того, что они абсолютно не в состоянии выполнять свои роли — наблюдать или судить,— их наблюдения и их судейство подвержены влиянию всевозможных предрассудков.
— Вы критикуете суд присяжных.
— Необязательно. Я готов признать, что с научной точки зрения, как правило, существует всего два альтернативных варианта, и при равной вероятности правильности каждого зачастую все же принимается верное решение. Например, если в деле показания даются экспертами вроде меня, у присяжных появляется возможность взглянуть на дело наметанным глазом.
Министр внутренних дел нетерпеливо топнул ногой:
