Морис Леблан - Канатная плясунья
— Он мертв, — тихо произнес кто-то из мужчин. Чтобы удостовериться в этом, надо было нагнуться и приложить ухо к груди, где должно биться сердце. Но лежавшее подобие человека производило такое впечатление, что можно было опасаться, как бы оно не рассыпалось от самого легкого прикосновения.
Кроме того, разве можно сомневаться в смерти мертвеца?
Деларю шепотом умолял Доротею:
— Уйдем отсюда… уйдем. Это нас не касается. Джорджу Эррингтону пришла удачная мысль. Он вынул из кармана маленькое зеркальце и поднес его к губам лежавшего на кровати. Прошла целая минута, долгая, томительная и страшная. И вдруг… Зеркальце чуть-чуть помутнело.
— Он жив!.. Он жив!
Нотариус не мог больше держаться на ногах, присел на край постели и бормотал:
— Сатанинское дело… Уйдем…
Все переглянулись. Этот мертвец жив! Но ведь он же мертвец! Конечно, мертвец. Однако, ведь мертвые не дышат, а он дышит.
— Смотрите, смотрите, — сказала Доротея. — Его грудь поднимается и опускается… да, едва-едва заметно…
Кто-то возразил:
— Невероятно… Как же объяснить подобное явление?
— Я не знаю… не знаю. Может быть, это вид летаргии… Гипнотический сон… Значит, надо действовать.
— Как действовать?
— Как указано в завещании. Наш долг исполнить указания слепо и не рассуждая.
— Что же делать?
— Постараемся разбудить его с помощью эликсира, о котором говорится в завещании.
— Вот он, — сказал Марко Дарио, взял со стула сверток, развернул его и вынул маленький флакончик старинной формы с длинным горлышком.
— У кого есть нож? — спросила Доротея. — Спасибо, Вебстер. Откройте лезвие и всуньте кончик ему между зубами, как сказано в завещании.
У постели спящего началось то движение, которое бывает у постели больного с той только разницей, что никто толком не отдавал себе отчета в своих действиях.
О край скамейки Доротея отбила горлышко флакончика. Вебстер с большим трудом исполнил данное ему поручение. Губы были крепко сжаты, а зубы, черные и в большинстве испорченные, так плотно сомкнуты, что кончик ножа не мог пробить себе дороги. Наконец удалось: зубы разомкнулись.
— Довольно! — скомандовала Доротея.
Она склонилась над спящим, держа в правой руке флакон с эликсиром. Приставила флакон к губам и медленно опрокинула. Сначала упало несколько капель жидкости, по цвету и запаху напоминающей зеленый шартрез, а потом в рот потекла тонкая струйка. Так до тех пор, пока флакон не был опорожнен.
— Конец, — сказала Доротея, поднимаясь.
Она пробовала улыбнуться, но, увидев, что компаньоны, не обращая внимания на нее, во все глаза смотрят на спящего, пробормотала:
— Подождем… Подействует не сразу.
А про себя думала: «Неужели я серьезно думаю, что эликсир может подействовать? Неужели может прекратиться сон… или, вернее, смерть, потому что такой сон все равно что смерть?.. Нет, мы просто-напросто жертвы галлюцинации. Нет, нет, тысячу раз нет! Люди не воскресают».
Прошло пять минут. И еще пять минут.
Тяжелое ожидание. И бессмысленное? Да, вообще говоря, совершенно бессмысленное и даже непозволительное для шести взрослых интеллигентных людей. Но в данном случае были и основания и оправдания в той почти математической точности, с которой исполнились все другие предсказания маркиза Богреваль.
— Пятнадцать минут, — произнес итальянец. Прошло еще несколько секунд… и все задрожали от ужаса.
Веки мертвеца дрогнули.
Раз, еще раз… Так отчетливо и ясно, что сомневаться было невозможно.
— О-ох, — простонал нотариус, — он жив…
Глава 13. Воскрешение Лазаря
Доротея глядела на просыпающегося, стараясь не пропустить ни малейшего его движения.
— Он жив, — бормотал нотариус, — жив… смотрит на нас.
В самом деле, глаза оживавшего человека были открыты. Странный, неподвижный и невидящий взгляд. Взгляд новорожденного, не оживленный мыслью, готовый вот-вот погрузиться в новый сон.
В глазах еще не было жизни, но зато она прошла по всему телу. Получалось впечатление, что под влиянием толчков оживающего сердца кровь возобновила свое течение по жилам. Руки сделали несколько движений. Вдруг ноги соскользнули с края постели. Напряглись мускулы, и человек ‘сел.
Так как теперь его голова находилась выше, то один из молодых людей поднял свой фонарь, чтобы осветить его лицо. Свет упал, между прочим, и на стену. Над кроватью, там, где лежали подушки, стал виден портрет, о котором упоминал в своем послании маркиз.
Можно было без ошибки сказать, что портрет был нарисован с человека, сидевшего на кровати. Тот же огромный лоб, те же глубоко спрятанные глаза, такие же выдающиеся скулы, такой же костлявый подбородок.
Он попробовал встать на ноги, но это не удалось, ноги были слишком слабы и отказывались служить. Он тяжело дышал, и ему, казалось, не хватало воздуха. Доротея, увидев две доски, прибитые на стене, показала на них пальцем Вебстеру и Дарио и знаком велела их оторвать. Это было нетрудно, так как они держались на паре неглубоко вбитых гвоздей. Под досками оказалось небольшое круглое окно высотой и шириной не больше 30–35 сантиметров.
Свежий воздух ворвался в комнату. Проснувшийся повернулся лицом к окну и жадно открытым ртом стал дышать всей грудью.
Доротея, отвернувшись в сторону, умышленно не смотря на то, что составляло центр внимания всей компании, сосредоточенно о чем-то думала. Ее голубые глаза потемнели и стали синими. Они не видели ничего перед собой, но казалось, проникая в глубь вещей, видели то, что недоступно для обыкновенного взгляда.
Приняв какое-то решение, она сказала: — Попробуем, — и подошла к кровати, сев рядом с ним, взяла его за холодные и влажные руки. — Мы пришли сюда по вашему зову… мы те, кого золотая медаль…
Слова нелегко подбирались. Они ей казались нелепыми и наивными. Она подумала и начала по-иному:
— В наших семьях из рук в руки переходила от поколения к поколению золотая медаль. Два века в семьях ваших потомков зрела ваша воля…
Нет, и так не годится. Получается чересчур пышно и торжественно.
Тем временем его рука согревалась от ее прикосновения. До его слуха уже достигали слова, и он сознавал, что они обращены к нему. Не лучше ли обратиться с самыми простыми словами? Да, именно так надо сейчас с ним говорить.
— Вы не голодны?.. Хотите кушать?.. Пить?.. Отвечайте… Что бы вы предпочли? Мы с моими друзьями постараемся…
Никакого эффекта! Старик с тупым и неподвижным выражением лица, открыв рот, смотрел по-прежнему бессмысленно.
