Морис Леблан - Канатная плясунья
— Посмотрите вниз, — показала Доротея. — Этим путем тоже можно пробраться. Оттуда есть свой выход на перешеек. Сюда, вероятно, устраиваются прогулки. Вон, видите, куски бумаги и пустая коробка из-под сардин.
— Почему же дорога так запущена, если здесь бывает публика?
— Кто же ее будет расчищать?
Исполнить приказание маркиза Богреваль не торопились. К посланию относились недоверчиво. И вернулись обратно к подъемному мосту не для того, чтобы проверять маркиза, а для того, чтобы успокоиться и сказать себе: «Приключение окончено, можно возвращаться домой».
Доротея, казалось, тоже была настроена недоверчиво и относилась ко всей затее, как к забавной шутке.
— Кузены! Я объявляю себя командиром. Вы не для того приехали из Америки и России, чтобы стоять сложа руки. За работу! Очистите от травы камни на стене… Докажем нашему знаменитому и достославному предку, что мы послушны его воле. В борьбе с природой на развалинах древней башни приобретем себе право, вернувшись домой, не думать больше о золотой медали… Очистим свою совесть перед потомками… Готово? Теперь, господин Дарио и господин Эррингтон, отсчитайте каждый на своей стороне третий камень вверх… Правильно… Почтительно склонив головы перед памятью маркиза Богреваль, приготовьтесь толкнуть, тихо толкнуть эти камни.
Камни были так высоко, что даже высокий англичанин едва доставал до них рукой.
— Тихо толкните… С верой в сердцах! У господина Деларю нет веры, но он как посторонний имеет на это право.
Молодые люди уперлись в намеченные камни.
— Так, так… Еще немного… Больше усилий… Да исполнятся слова маркиза Богреваль. Да отодвинется стена вовнутрь!
— Мой камень поддается, — проговорил англичанин.
— И мой тоже, — сказал итальянец. Действительно, камни сдвинулись с места. Еще секунда, а верх стены отодвинулся внутрь, образовывая покатую площадку. В глубине в темноте виднелось несколько ступенек лестницы.
Англичанин, изменяя своему хладнокровию, удивленно вскрикнул:
— Благородный джентельмен не соврал. Вот лестница. На один момент все оцепенели. Сама по себе падающая стена — пустяки. В старинных постройках это не диво. Мало ли там бывало всяких подземных ходов, тайных дверей и прочее? Но то, что стена упала после того, как были исполнены указания маркиза Богреваль, — вот это поразило всех.
— Если на лестнице окажется действительно сто тридцать две ступени, я буду убежден окончательно, — заявил Эррингтон.
Нотариус Деларю, кажется, тоже был поколеблен в своем безверии, но сразу сдаваться он не хотел.
— Как? Не собираетесь ли вы утверждать, что маркиз…
— Что маркиз нас ждет, как ждал бы всякий живой человек, которого мы предупредили о своем визите.
Молодые люди вошли внутрь стены. Нотариус и Доротея за ними. Два карманных электрических фонарика заменили факелы, которыми рекомендовал запастись Богреваль. При их свете стала видна очень высокая винтообразная лестница. Дарио поднимался первый.
— Пятнадцать… шестнадцать… семнадцать, — считал он. На пятидесятой ступени дыра в стене пропускала свет.
Доротея высунула голову в эту дыру, но подножия башни нельзя было рассмотреть, так как под самой дырой проходил широкий выступ карниза. Дарио считал:
— Сто… сто десять… сто двадцать… сто тридцать… сто тридцать один… сто тридцать два… Дальше идти нельзя. Лестница упирается в стену.
— На верхней ступеньке есть три плитки? — спросила Доротея.
— Есть.
— А железная палка?
— Тоже.
Доротея поднялась и осмотрела верхние ступеньки, стену, преграждавшую путь, и железную палку. Все совпало полностью с завещанием маркиза.
— Отбивайте штукатурку. Она лежит тонким слоем. Действительно, после четырех-пяти ударов штукатурка осыпалась и дверь обнажилась.
— Черт возьми, — бормотал трусливый нотариус, — программа исполняется точка в точку.
— О, господин нотариус, — усмехнулась Доротея, — через минуту, когда откроется дверь, ваш скептицизм исчезнет без следа.
— Он уже исчез, я уверовал. Этот старый плут был прекрасным механиком и, доживи он до наших времен, любой театр пригласил бы его режиссером для постановки страшных сцен.
Доротея поставила ногу на одну из плиток. Эррингтон и Дарио наступили на две других.
Дверь закачалась и медленно стала открываться.
— Святая мадонна, — прошептал Дарио. — Тут или божье чудо, или работа дьявола.
При свете фонарей за дверью можно было видеть довольно большую комнату без окон, со сводчатым потолком. На голых стенах ни орнамента, ни рисунка, ни украшения. Никакой мебели. И только в глубине налево за занавесью, грубо приколоченной к балке под потолком, был отгорожен угол. Там должен был лежать маркиз Богреваль.
Пятеро мужчин и Доротея стояли молча, не двигаясь. Побледневший Деларю был близок к обмороку.
Доротея не могла оторвать взгляда от занавеси. Итак, события не закончились ни встречей наследников, ни чтением послания маркиза. Они развивались дальше, перешли в старую, давно всеми покинутую башню и будут разыгрываться здесь, где две сотни лет не звучал человеческий голос. Два века назад маркиз принял напиток, который его или усыпил… или убил. Что на кровати: груда мертвых костей или живой человек?
Доротея смотрела вопросительно на своих кавалеров, как будто спрашивая:
— Из вас кто-нибудь решится идти первым? Они молчали. Никто из них не шевельнулся.
Тогда Доротея сделала шаг вперед. Робко протянула дрожащую руку. Схватила край занавеси и медленно приподняла. Молодые люди подошли ближе и направили свет своих фонарей.
За занавесью была кровать. На ней лежал человек.
* * *Эта картина была так удивительна, что Доротея едва удержалась на ногах и выпустила занавесь из рук.
Тогда Арчибальд Вебстер выступил вперед, подхватил падавшие края занавеси.
Человеку, лежавшему в кровати, можно было бы дать лет шестьдесят, но странная бледность и совершенная бесцветность кожи без единой кровинки создавали впечатление, не вяжущееся ни с каким возрастом. Череп совершенно голый. Заострившийся нос. Глубоко ввалившиеся глазные впадины. На огромном лбу, на скулах и на подбородке кости, обтянутые кожей.
На левой руке только четыре пальца, вместо пятого глубокая борозда до середины ладони.
Обветшавший от времени, наполовину съеденный молью костюм — черный суконный кафтан, зеленый шелковый жилет и короткие брюки. На ногах ни чулок, ни башмаков.
— Он мертв, — тихо произнес кто-то из мужчин. Чтобы удостовериться в этом, надо было нагнуться и приложить ухо к груди, где должно биться сердце. Но лежавшее подобие человека производило такое впечатление, что можно было опасаться, как бы оно не рассыпалось от самого легкого прикосновения.
