Агата Кристи - Смерть у бассейна
Ее мать умерла, когда Мэдж было тринадцать лет. Временами Мэдж задумывалась, как мало она знала свою мать. Мама была красивой, рассеянной, веселой. Жалела ли она о своем браке, который увел ее из клана Энгкетлов? Мэдж терялась в догадках. После смерти жены отец еще больше поседел и притих. Его попытки вдохнуть жизнь в угасающий бизнес становились все менее успешными. Он умер, когда Мэдж было восемнадцать.
Она жила у разных Энгкетлов, принимала их подарки, хорошо проводила с ними время, но отказывалась от их финансовой поддержки. И как она их ни любила, случалось, как вот сейчас, что она чувствовала внезапное и отчаянное отличие от них. «Ни черта они не смыслят!» — подумала Мэдж со злостью.
Неизменно чуткий Эдвард озадаченно глядел на нее.
— Я расстроил тебя? — спросил он мягко. — Чем?
В комнату забрела Люси. Она была где-то на полпути одного из своих подразумеваемых диалогов.
— …Видите ли, кто же знает, что она предпочтет: нас или «Белый олень»?
Мэдж непонимающе посмотрела на Эдварда.
— Бесполезно глядеть на Эдварда, — сказала леди Энгкетл. — Откуда Эдварду знать. А вот вы, Мэдж, всегда так практичны.
— Я не знаю, о чем вы, Люси.
Люси была поражена.
— О дознании, разумеется, должна приехать Герда. Где ей остановиться — у нас или в гостинице «Белый олень»? Конечно, здесь мучительные воспоминания, но там на нее все будут глазеть и будет полно репортеров. Не помните ли: в среду в одиннадцать или в половине двенадцатого? — Улыбка озарила лицо леди Энгкетл. — Я еще никогда не была перед жюри. Я думаю одеть серое и шляпку, конечно. Как в церковь. Но без перчаток.
— Знаете, — продолжала леди Энгкетл, пересекая комнату по направлению к телефону, — у меня, кажется, сейчас и нет никаких перчаток, исключая садовые! — Она сняла трубку и стала с серьезным видом ее рассматривать. — Конечно, осталась куча длинных вечерних, еще с губернаторских времен. Перчатки — это, пожалуй, глупость, вам не кажется?
— Единственная польза от них — избежать отпечатков пальцев при совершении преступления, — сказал Эдвард с улыбкой.
— Ага, очень интересно, что вы об этом вспомнили, очень интересно. А что я делаю с этой штукой? — леди Энгкетл взглянула на трубку с легким отвращением и недоумением.
— Вы собираетесь кому-нибудь позвонить?
— Не думаю. — Леди Энгкетл неопределенно покачала головой и очень осторожно положила трубку на рычаги.
Она перевела взгляд с Эдварда на Мэдж.
— Наверное, Эдвард, вам не стоило бы расстраивать Мэдж. Ее куда больше пугают внезапные смерти, чем нас.
— Люси, дорогая! — воскликнул Эдвард. — Я просто беспокоился насчет места, где Мэдж работает. Оно показалось мне совсем неподходящим.
— Эдвард полагает, что мне следует найти приятного и полного понимания работодателя, который бы оценил меня по достоинству, — сухо пояснила Мэдж.
— Милый Эдвард! — воскликнула Люси тоном полного понимания. Она улыбнулась Мэдж и вышла.
— Нет, серьезно, Мэдж, — сказал Эдвард. — Мне это не нравится.
Она прервала его:
— Эта чертова баба платит мне четыре фунта в неделю. Вот и вся разгадка.
Она проскользнула мимо него и направилась в сад.
Там сидел сэр Генри на своем обычном месте, но Мэдж свернула в сторону и стала подниматься по направлению к цветочной аллее.
У нее очаровательные родственники, но в это утро их очарование не имело для нее никакого смысла.
В конце тропы на скамейке сидел Дэвид Энгкетл. В этом излишнего очарования не было и в помине, и Мэдж направилась прямо к нему. Она села рядом, заметив со злорадным удовольствием страх в его взгляде.
«До чего же трудно уединиться», — подумал Дэвид. Он был изгнан из спальни жизнерадостным вторжением горничной со шваброй и пылесосом. Библиотека и «Британская энциклопедия» не стали его прибежищем, как он оптимистически надеялся. Дважды туда заносило леди Энгкетл, доброжелательно обращавшуюся с вопросами, осмысленных ответов на которые как всегда не имелось в природе.
Он вышел сюда обдумать свое положение. Обычный уик-энд, в который он ввязался-то против воли, теперь затягивался из-за процедуры, принятой для случаев внезапной и насильственной смерти.
Дэвид, предпочитавший академически созерцательные размышления о Прошлом или серьезные прения о политических судьбах, левых направлениях в Будущем, не хотел иметь ничего общего с мучительным и практическим настоящим. Как он и говорил леди Энгкетл, он не читал «Ньюс оф Уорлд», но «Ньюс оф Уорлд», кажется, сама вошла в «Пещеру».
Убийство! Дэвид с омерзением содрогнулся. Что подумают друзья? Как это воспримут? Какого рода отношение принято к таким вещам? Скука? Отвращение? Или это их позабавит?
Занятый исследованием подобных вопросов, Дэвид совсем не обрадовался Мэдж. Он встревоженно следил, как она усаживается рядом. Еще пуще юношу поразил тот вызов в глазах Мэдж, с каким был его взгляд принят. Неприятная девица безо всякой интеллектуальной ценности.
— Как вам нравятся ваши родственники? — спросила она.
Дэвид пожал плечами и ответил:
— Надо ли вообще думать о родственниках?
— А надо ли вообще думать о чем-либо?
«Тебе-то уж точно не о чем», — подумал Дэвид и сказал почти любезно:
— Я рассматривал свое восприятие убийства.
— Это так странно: оказаться к нему причастным, — сказала Мэдж.
Дэвид вздохнул и сказал:
— Утомительно, — и это было, пожалуй, самое невинное, что он мог сказать. — Сплошные банальности, уместные только в детективном чтиве!
— Вы, должно быть, жалеете, что приехали, — сказала Мэдж.
— Да, — вздохнул Дэвид. — Я мог бы остановиться у друга в Лондоне. Он держит книжный магазин левого направления.
— Наверное, там поспокойнее.
— Стоит ли печься о спокойствии? — насмешливо спросил Дэвид.
— Бывает, когда я чувствую, что не могу печься ни о чем другом.
— Изнеженное отношение к жизни, — изрек Дэвид. — Принадлежи вы к рабочему классу…
— А я именно к нему и принадлежу, — перебила Мэдж. — Вот почему покой и благоустроенность так дороги для меня. Утренний чай, бесшумно подаваемый в постель; фарфоровая ванна с хлещущей струей горячей воды; эти восхитительные купальные экстракты; кресло, в котором ты чуть не тонешь…
— Всё это должно быть и у рабочих, — отрезал Дэвид. Правда, он находил чуть подозрительным пункт насчет бесшумно подаваемого утреннего чая, звучавший невыносимо сибаритски для серьезно устроенного мира.
— Как нельзя более с этим согласна, — от всего сердца сказала Мэдж.
Глава 15
