Луи Бодуэн - На гонках в Ле-Мане
Он говорил быстро и побоялся, что тот не поймет его. Поэтому спросил:
— Вы меня хорошо поняли?
Ему показалось, что на другом конце провода раздался смешок. Потом незнакомец ответил:
— Я португалец. И хотя не могу говорить по-французски достаточно хорошо, понимаю прекрасно. Мне вполне понятно ваше недоверие. Меня зовут Кандидо, и я работаю в отеле «Авианосец» в Шартре. Поскольку я дежурю у портье, вам легко позвонить ко мне. До скорого, господин Сен-Жюст.
Повесив трубку, Пьер задумался. Шутка или нет? Право же, он не мог этого решить. Он мало что знал о португальцах, но имя Кандидо звучало несерьезно. А уж название отеля... «„Авианосец"... в Шартре! Черта с два», — подумал он.
Сен-Жюст захотел все проверить и попросил Жаки дать ему телефонный справочник.
Он был и удивлен и рад одновременно, убедившись в том, что отель со странным названием существует на самом деле.
Он настолько разволновался, что сначала набрал неправильный номер. Потом в трубке исчез звук, и он повесил ее, проклиная капризы французского телефона. Но он не отступал и был вознагражден. После пятнадцатиминутного трудного боя трубку наконец подняли. Сен-Жюст облегченно вздохнул и спросил:
— Алло, отель «Авианосец»?
Он тотчас узнал голос того, кто назвал себя Кандидо. И сразу же задал вопрос:
— Откуда вы знаете, что на 24-часовых гонках в Ле-Мане хотят совершить преступление?
— Убирая сегодня утром комнату, я услышал обрывки разговора в соседнем номере.
Неожиданно голос Кандидо стал слышен слабее. Вдалеке раздавался сердитый голос женщины, которые почти полностью заглушал португальца. Разозлившись Сен-Жюст заорал, чтобы быть уверенным, что его поймут:
— Я больше ничего не слышу! Я беру мотоцикл и через час буду в Шартре! Идет?
— Хорошо, — ответил Кандидо. — Но не кричите так, я вас прекрасно слышу.
— Тем лучше. Где он, ваш отель «Авианосец»?
— Возле большой площади, откуда расходятся дороги на Тур и на Ле-Ман. Отель на той, которая ведет в Ле-Ман, примерно в двухстах метрах от площади. Найти легко.
— Еду, — сказал Сен-Жюст и положил трубку.
III
Пьер бросил взгляд в окно. Черные тучи покрывали небо. «Наверняка будет дождь», — подумал он, покачав головой.
Его «Кава» находилась в гараже газеты, но комбинезон и сапоги дома. Он торопливо прикинул: «Поехать переодеться — это потерять час».
Сен-Жюст хоть и обожал мотоспорт, но хорошо знал, что значительная часть привлекательности теряется, когда на тебя обрушиваются потоки воды и нет соответствующей одежды. В какую-то минуту он подумал взять редакционную машину. Но, поскольку для этого требовалось разрешение Гонина, а он не хотел посвящать его в это дело, по крайней мере пока, он отказался от этой мысли. Он уже было героически решился в пользу «Кавы», когда вошла Лоретта.
— Привет, — бросил он. — Твоя машина здесь?
— Да, а что?
— Ты можешь одолжить ее до вечера?
— Что происходит? — спросила она насмешливо. — Твое чудовище сломалось?
— Нет, но будет ливень, а я должен быть в Шартре через час. Моя «Кава» здесь, но комбинезон дома.
Не отвечая, она открыла сумку и бросила ему ключи, потом уточнила:
— Как ты знаешь, документы в машине. Сен-Жюст улыбнулся ей своей самой ослепительной улыбкой и посмотрел на часы:
— Я вернусь в семь. Если нет других дел, жди меня. Я приглашу тебя на ужин и расскажу, зачем ездил в Шартр. Где твоя железка?
— На стоянке напротив газеты. Не забудь залить бензин.
Счастливый и довольный, Пьер направился на стоянку, не обращая внимания на надвигавшийся дождь. У него было предчувствие, что телефонный звонок из Шартра был тем знамением, с которого начнется успех его рубрики.
И он вспомнил, как Раймон Эстев предложил ему рубрику «Сен-Жюст требует справедливости». Разумеется, это был результат удачного карточного хода, но в то же время и справедливая награда за его принципиальность и настойчивость. Он вспоминал себя два месяца назад, когда весна начинала согревать Париж, решившего со всем этим покончить...
Садясь за руль машины Лоретты, он заметил на заднем сиденье платок, который подарил ей на день рождения, и на миг отвлекся от своих воспоминаний.
Взяв платок, он улыбнулся и подумал, что Лоретта, право же, девчонка «экстра».
Она была светловолосой, красивой и умной. Она любила свою профессию журналистки не меньше, чем он. Не признаваясь друг другу в любви, быть может стесняясь показаться романтичными и старомодными, они отлично понимали друг друга. Они жили в разных кварталах и виделись лишь если действительно хотели того.
Пьер положил на место платок и включил мотор — это была купленная по случаю «Гордини», которую он уговорил ее приобрести. Пьер подумал, что придет день, когда он предложит Лоретте выйти за него замуж. Она наверняка будет хорошей подругой. Пока что он радовался, что Лоретта работает у него в рубрике, а не в «женской странице». Она была слишком простой и слишком честной, чтобы чувствовать себя в своей тарелке в этом мире моды, где было полно снобов и карьеристов.
А потом, то и дело застревая в пробках по дороге к воротам Сен-Клу, он возвратился мыслями к тому дню, когда объявил о своей отставке Эстеву.
IV
Директор «Суар» был его дядей. Дядей, который считал его своим сыном, с тех пор как в возрасте десяти лет дорожная катастрофа сделала Пьера сиротой.
Конечно, это позволяло ему говорить вслух то, что другие думали про себя. Говорить, например, что у «Суар», как вообще у большинства крупных газет, не хватает энергии, чтобы разоблачать несправедливость и комбинации аферистов и политиканов.
И когда Эстев слегка посмеивался над тем, что он называл «донкихотством Пьера», тот отвечал:
— Именно потому, что я твой племянник, я должен реагировать, а не покачиваться потихоньку в удобной люльке папенькиных сынков.
И вот два месяца назад, приобретя пятилетний полезный опыт работы в газете и после многих бесполезных «донкихотских» выходок в кабинете Эстева, Пьер решил подать в отставку.
Он воспользовался уик-эндом в Менкуре — очаровательной деревушке в долине Шеврёз, где его дядя возвел роскошную резиденцию, чтоб сообщить ему свое великое решение.
Пьер вспомнил эту сцену так живо, что забыл даже проклинать уличные пробки, из-за которых двигался черепашьим шагом.
В ту субботу после обеда, когда гости наконец уехали, он сказал Эстеву:
— Раймон, прежде чем пойти спать, я хотел бы поговорить с тобой минутку в твоем кабинете.
