Майк Эшли - Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
– Только если ты назовешь мне имя и адрес преступника, – заявил Холмс, сунул свою рулетку в карман и достал оттуда записную книжку. Каким-то образом попав туда из бумажника Холмса, из нее торчала – разумеется, ненароком – пятидолларовая купюра. – Если можешь предложить нам полезную информацию…
– Вот эти! – произнес парень, ткнув грязным пальцем в книжку, как только Холмс открыл ее.
Глянув через его плечо, я сообразил, что именно мой друг так деятельно рисовал всю дорогу, пока мы ехали в кэбе. На страницах записной книжки Холмса красовались два портрета, в которых я сразу узнал наших давних противников: профессора Мориарти и полковника Морана. Между их крупными личинами помещалось наспех набросанное изображение Джеймса Филлимора. Примечательно, что мальчишка полностью пренебрег бросающимися в глаза портретами Мориарти и Морана, а безошибочно ткнул в мелкий набросок Филлимора.
– Вот они! – торжествующе сказал он. – Вот они, обои!
Мой друг, судя по всему, этой репликой озадаченный, тем не менее был начеку и успел-таки отдернуть записную книжку до того, как веснушчатый свидетель выхватит из нее банкноту.
– Обои, говоришь? – переспросил Холмс.
– А то вы не слыхали, босс! Тот тип, с зонтом, после того как сломал камеру, я видал, как он вошел вон в то здание. – Парень мотнул головой, указывая на редакцию “Космополитен”. – Потом этот, с камерой, ушел, а я тут сижу и торгую своими газетами, понимаете, да? А потом, наверно, с час прошло, этот, с зонтом, вышел снова. Только на этот раз их было двое.
Мы с Холмсом переглянулись.
– Два Джеймса Филлимора? Возможно ли это? – подумал я вслух.
– Ну как же, я-то их видал, – ответил мальчик. – До того схожи, чисто близнецы… И на этой вот картинке они обои и есть. – Он хлопнул по книжке, запятнав типографской краской рисунок Джеймса Филлимора. – Одинакий костюм, одинакая шляпа, и усы одинакие, и все таковское. Только и разницы, что один с зонтом, а другой без. – Говоря это, он подбирался рукой к кончику банкноты, но зоркий Холмс опять поднял книжку так, чтобы она оказалась вне досягаемости.
– И ты что, видел, куда он… куда они пошли? – спросил Холмс.
– А сколько дадите? – жадно сверкнув глазами, поинтересовался мальчишка.
– Пять долларов. Но смотри, не вздумай соврать! – Холмс снова взмахнул наброском Филлимора. – Так куда пошел этот человек?
– Говорю ж вам, их было два… значит, и плата двойная.
Холмс со вздохом вложил две пятерки в готовно подставленную ладонь.
– Ну, не тяни!
– Я видал, как они сели в кэб, – доложил мальчишка. – А прежде чем дверца захлопнулась, один близнец – тот, что с зонтом, – велел кэбмену доставить их к Мэдисон-скверу.
* * *Так и получилось, что пятью минутами позже и мы с Холмсом, в другом кэбе, тоже катили по направлению к Мэдисон-сквер, месту нам незнакомому, однако же кэбмен уверил нас, что доставит, не сомневайтесь.
– Ну и ну, Ватсон, – заявил Холмс, когда наш экипаж двинулся по Бродвею на юг, – однако же эта тайна с каждой минутой становится все интересней! Тридцать один год назад Джеймс Филлимор, войдя в дверь, как сквозь землю провалился. Сегодня утром он вернулся из небытия, ни на день не постарев и вообще никак не переменившись. И, будто этого всего мало, похоже, еще и обрел двойника.
– Вы что, верите этому мальчишке, Холмс? Он ведь и соврать горазд, лишь бы получить деньги.
– Думаю, нет, Ватсон, соврать он не мог. – И, снова достав записную книжку, Холмс раскрыл ее на том развороте, где набросок Джеймса Филлимора размером с ноготь большого пальца теснился между бросающимися в глаза физиономиями Мориарти и Морана. – Лжец, притворившийся очевидцем, сказал бы, что узнал первый же портрет, на который упал его взор. Наш с вами свидетель, напротив, не обратил внимания на крупные и более очевидные портреты в моей импровизированной галерее мошенников – он не узнал их, Ватсон! – а схватился за маленький и небрежный эскиз, найдя в нем сходство с нашим героем… а тот, похоже, позаимствовал свой новый трюк у амеб и размножился делением…
Движение на юг оказалось не таким оживленным, как на север, и скоро, свернув на восток, мы прибыли на скрещение Мэдисон-авеню и Восточной Двадцать седьмой улицы. Здесь мы увидели четырехугольную, покрытую зеленью площадь. Этот парк, судя по всему, и был Мэдисон-сквер. Расплатившись с кэбменом, я едва успел соскочить на тротуар, как Холмс тронул меня за плечо:
– Смотрите, Ватсон!
Я повернулся, глянул… и подумал, что у меня двоится в глазах.
В дальнем конце аллеи стояли два совершенно одинаковых джентльмена. Оба в костюмах в тонкую полоску несовременного покроя. Оба усаты, оба с бакенбардами, каких уже не носит никто.
Оба – Джеймсы Филлиморы.
Мускулистый, быстрый Холмс живо преодолел расстояние, отделявшее нас от цели. Я, вследствие давнего ранения афганской пулей, не мог угнаться за ним и потому находился в нескольких ярдах позади, когда Холмс уже произносил:
– Имею ли я честь обращаться к мистеру Джеймсу Филлимору и мистеру Джеймсу Филлимору?
Оба джентльмена в лад рассмеялись.
– Вы имеете эту честь, сэр, – произнес один, речью своей выдавая в себе британца.
– Не сомневайтесь, сэр, так оно и есть, – сказал другой с американским акцентом.
Теперь и я, запыхавшись, подошел к ним и… сделал удивительное открытие. Джеймсы Филлиморы отнюдь не были идентичны. Один из них, англичанин, был чуть старше тридцати: тот самый, кого мы видели на экране витаскопа. Однако же американцу было явно за шестьдесят. К тому же он был дюйма на три ниже ростом и несколько поосанистей. Мало того. Глаза у американца были блекло-голубые, тогда как радужки англичанина имели тот странный неяркий оттенок, который я могу сравнить только с рогом. Лицо у него было продолговатое, с впалыми щеками, в то время как физиономия американца формой напоминала кирпич. Разительное их сходство объяснялось тем, что одеты они были один другому под стать и щеголяли в одинаковых бакенбардах и усах каштановой масти.
Припомнив рассуждения Холмса насчет обуви, я взглянул на их ноги: оказалось, и ботинки у каждого свои, и зашнурованы они по-разному. У того, что постарше, – крест-накрест, как, надо полагать, водится у американцев. У младшего же шнурки шли прямиком через подъем ступни, привычным британским манером.
– Ну что, не пора ли нам разоблачиться, ты как полагаешь? – Произнеся это, англичанин поднял руку к лицу и в несколько движений сорвал с себя бакенбарды… так что осталось лишь несколько жидких прядей, приклеенных театральным клеем.
– Да, что-то в них жарковато! – рассмеялся американец и сорвал свои. Усы его, впрочем, остались в неприкосновенности – они, видно, были настоящие. Но теперь, в ярком солнечном свете, заливающем Мэдисон-сквер, я заметил легкий каштановый налет по краю воротника его белой сорочки: это означало, что волосы старика, вероятно седые, были окрашены в масть шевелюре его британского компаньона.
