Эдуард Хруцкий - Полицейский
— Вы наш новый механик? — спросил он молодого человека в кожаной куртке на меху. -Да. — Москву хорошо знаете? — Знаю. — Тогда поехали.
Машину им Манцев выделил хорошую. Большой «Руссо-Балт» в прекрасном состоянии. Бахтин молча курил, поглядывая по сторонам. Зимняя Москва словно вымерла. Город, заваленный снегом, походил на иллюстрацию из старых сказок.
— А что, дворники не работают? — поинтересовался Бахтин у механика.
— Теперь буржуазный элемент чистит улицы. Дворник — пролетарий.
— Вам, молодой человек, надо уяснить одно. Дворник должен чистить улицу, сыщик ловить воров, инженер работать на заводе, а учитель учить детей.
— Вот они, буржуи, — радостно засмеялся шофер. Бахтин увидел группу людей в чиновничьих шинелях и зимних пальто, лопатами разгребавших снег на трамвайных путях. — А где же путевые рабочие? — Они — пролетариат.
— Значит, вы, проповедуя бесклассовое общество, признаете право одних возвышаться над другими? — Это же буржуи.
— А кем вы, юноша, были до революции? По вашему лицу и рукам я вижу, что на заводе Михельсона вы не вкалывали? — Я учился в реальном училище. — Похвально. — А ваш папаша кем был? — Я порвал со своим классом. — Порвать письмо можно. Запомните это. Бахтин замолчал, понимая всю бессмысленность этого спора. Авто бывший реалист вел неплохо. И то слава Богу.
А Москва набегала на лобовое стекло машины. Горбатилась заснеженными улочками, петляла переулками, выкидывала машину на прямые элегантные улицы.
Ближе к окраинам потянулись забавные, словно в землю вросшие деревянные домики. Над трубами плыл дым. Деревья огромных рощ были засыпаны снегом и напоминали о Рождестве.
Москва была уютна и прекрасна, как всегда. Даже пестрые плакаты новой власти не могли испортить ее.
Миновали заставу. Поле началось. С Москвы-реки набежал ледяной ветер, потянулись огороды, засыпанные снегом.
У въезда в деревню Бахтин приказал остановить машину. — Почему? — спросил Батов.
— Нам шум не нужен. Здесь авто привлечет внимание. Первым им на улице попался пьяненький мужичок.
— Скажи-ка, братец, где Никитин живет? — спросил Бахтин. — Здесь, — ухмыльнулся мужичок. — А где? — Так вы против его дома стоите. — Спасибо. — Спасибом сыт не будешь, — засмеялся мужик. — На, — Бахтин протянул ему кредитку. — Премного благодарен, барин. — Ну, Батов, это тоже пролетарий? — Я, Александр Петрович, в эти споры не лезу.
— Пошли. Батов у калитки. Алфимов и Литвин со мной.
В усадьбе Никитина чувствовался железный порядок. Дорожки к дому были аккуратно разметены. Снег убран. Тропинка от крыльца до сарая посыпана песком.
— Хозяйственный мужик. Порядок у него. Посмотрите, дом покрашенный, ставни резные, как надо, на дворе разметено.
Видимо, чистота и порядок вызывали в сердце бывшего боцмана приятные эмоции. Дверь в доме открылась, и на порог выскочил хозяин в нагольном полушубке, накинутом на плечи.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — рявкнул он и повернулся к Литвину. — Здравия желаю, ваше благородие.
— Ну ты даешь, друг, — засмеялся Алфимов, — прозвища-то эти новая власть отменила.
— Это для тебя, морячок, а для меня господин коллежский советник по гроб высокоблагородием останется.
— Мы к тебе, Никитин, по делу. — Бахтин протянул городовому руку.
Протянул и подумал: а сделал бы он это два года назад? — Прошу до горницы.
В доме было уютно, тепло и чисто, пахло чем-то жареным. На стенах висели военные литографии, несколько фотографий хозяина в полном сиянии полицейского мундира.
— Не боишься, Никитин? — Алфимов сел на стул, поправил тяжелый футляр маузера.
— А мне, морячок, бояться нечего. Я всю службу при сыскном деле. Мазуриков ловил. А жиганье что при старой власти, что при новой жиганьем останется. Садитесь, ваше высокоблагородие. Какая нужда во мне будет?
— Спасибо, Никитин. Скажи-ка, братец, ты на дверях стоял, когда нашу контору громили?
— Так точно. За день до того у нас оружие отняли. Потому такое безобразие и случилось. — Вспомни, как дело было. — Сначала мотор военный подъехал… — Почему военный?
— Так зеленый весь, со знаком и цифрой семнадцать. Из него четверо вылезли. — Кого-нибудь запомнил?
— Одного. У него погоны подпрапорщика были и на куртке Георгиевская медаль. Шрам у него на подбородке. Он-то меня по голове ударил, дальше не помню. Сомлел. — Ну спасибо, Никитин. — Бахтин встал.
— Нет, ваше высокоблагородие, не по-христиански получается. В какие года такая персона, как вы, ко мне пожаловали. Не отпущу просто так. Не обессудьте. Марья, на стол накрывай! — Там у нас еще один человек, — сказал Алфимов.
— У калитки, что ли, — хитро прищурился Никитин, — так зови его.
Через час они ехали обратно. Алфимов и Батов обсуждали никитинское угощение и сошлись на том, что не все городовые были сволочами.
— Меня оставите на Арбате, — приказал Бахтин, — я к Кулику. Вы все на Лубянку, никуда не отлучаться, ждать приказаний.
— Александр Петрович, — попросил Алфимов, — разрешите с вами. Уж больно хочется в дело вникнуть. — Хорошо, Миша. На Арбате машина остановилась.
— Мне за вами приехать? — спросил бывший реалист. — Я телефонирую.
Как же изменился милый Валентин Яковлевич за последний год. Ссутулился, постарел, даже походка стала старческой. Бахтину он несказанно обрадовался, прослезился даже. — Значит, живы, Александр Петрович? — Жив.
— А наши говорили, что вас расстреляли братишки. Сейчас чайку соображу.
Алфимов с удивлением оглядел комнату. Шкафы с книгами, фотографии в рамках на стене, потертая мебель.
— Неужто он, Александр Петрович, в полиции служил? — Да, Миша. — Живет-то бедно.
— Хорошо в полиции жили только взяточники. Честные люди при любой власти — бедняки. — Вот уж не думал.
Карр! Карр! Со шкафа слетела ворона и уселась на стол. Она доверчиво приковыляла к Алфимову и потерлась головой о руку.
— Ишь ты, — засмеялся Михаил, — прямо как кошка.
Вернулся Кулик с чайником, и ворона запрыгнула к нему на плечо.
— Как вы живете, Валентин Яковлевич? — Бахтин взял чашку.
— Как все. Работаю бухгалтером. Дочка со мной. Муж ее с конным полком на фронте. — А как сын? — Расстреляли Мишу. — Кулик заплакал. Бахтин и Алфимов молчали, чувствуя, что этому горю слова не помогут. Наконец старик успокоился. — Вы ко мне по делу?
— Валентин Яковлевич, — спросил Бахтин, — вы были дежурным чиновником в тот день? — A вы, Александр Петрович, опять в сыске? — Да. Мне поручено отыскать архив.
— Милый вы мой, конечно вы его найдете, но как выйдете на него, так бегите, а то и вас расстреляют.
— Зачем же вы так, папаша, — Алфимов в сердцах поставил чашку, — Александр Петрович наш товарищ.
— Ошибаетесь, гражданин моряк, гусь свинье не товарищ. — Озлобились вы, папаша, сердцем застыли.
— Может быть. Так по сути дела я, Александр Петрович, следующее могу доложить. Я, кстати сказать, в вашем кабинете некоторые свежие дела в потайной шкаф прятал. Слышу шум, я выскочил в коридор, посмотрел в окно. У входа зеленый военный автомобиль стоит. И еще кое-что заметил, но об этом потом. Тут на этаж ворвались двое в кожаных куртках. Оружия у меня не было, а дубина — шланг, свинцом залитый — осталась. Так я одного, как сейчас помню подпрапорщика, ею оглушил, а второй меня рукояткой револьвера отключил. — Валентин Яковлевич, а что же потом?
— Нашу контору громили вместе с Охранным отделением. Так на другой стороне кинооператор ручку крутил. Ваш знакомец Дранков.
— Валентин Яковлевич, цены вам нет. — Бахтин обнял старика.
— Что вы, что вы, батюшка Александр Петрович, цена нынче у меня есть. Продпаек по седьмому разряду. А вы теперь у большевиков на службе.
— Вы позволите от вас телефонировать? — Бахтин из глубин памяти извлек номер телефона Натальи Вылетаевой. — Сделайте одолжение.
— Пока я говорить буду, вы, Валентин Яковлевич, напишите мне ваши показания. — На чье имя писать? — МЧК. Мартынову Ф. Я. — Понял.
Бахтин вышел в коридор, где на стене висел старенький «Эриксон», снял трубку и, пока он называл номер, пока телефонистка соединяла его, молил Бога об одном, чтобы Наталья и Андрей не сбежали на юг. — У аппарата, — раздался знакомый низкий голос.
— Наталья Николаевна, здравствуйте. Это Бахтин. Андрей Васильевич дома? — Господи! — вскрикнула Вылетаева. И Бахтин услышал: — Андрюша!.. Андрюша!.. Скорее!.. — Да, — раздался голос Дранкова. — Андрей Васильевич. Здравствуйте. Бахтин. — Вы где? — На Арбате. — Немедленно к нам и ничего не бойтесь.
И Бахтин понял, что Дранков знает об его аресте и думает, что ему нужно укрыться. Теплая волна подкатила под сердце. И стало радостно от ощущения дружеского участия хороших людей.
Прощаясь, подождав, когда Алфимов выйдет, Кулик сказал:
— Понимаю, почему они вас из узилища выпустили, но послушайте старика, Александр Петрович, бегите.