Александр Холин - Империя полураспада
– Септический эндокардит – начал переводить на более понятный язык доктор, – это такой своеобразный захват клапанов сердца, при которых гранулемы летят в мозг. Я понятно изъясняюсь?
– Не совсем.
– Значит так, – терпеливо продолжил объяснять доктор. – При ранении возник, скорее всего, мышечный захват клапанов сердца, и они практически не работают. Поэтому кровеносные гранулемы летят по артериям в мозг, то есть происходит своеобразный штурм, агрессивная атака, при которой может не произойти ничего, а может возникнуть менингит, может поразить человека инсульт, и даже… Ну, об этом лучше не говорить. Судя по нынешнему состоянию девушки, у неё операция пройдёт нормально, без всяких там побочных эффектов и осложнений. Тем более, что кровь у Ксении должна уже очиститься, а это необходимо было сделать перед операцией. Теперь ясно?
Рожнов растерянно кивнул, потом снова потёр пальцами виски и посмотрел на Яншина:
– Выходит, у Ксюхи состояние более, чем критическое?
– Ну-ка перестаньте накручивать себя! – прикрикнул Дмитрий Викторович. – Вот поэтому до операции я никогда не говорю родственникам о состоянии больного. Не заставляйте меня пожалеть об этом.
– Извините, – стушевался Родион. – Просто я вдруг в одно мгновение понял, что именно её я искал всю свою сознательную жизнь. Именно её, доктор! Неужели зря искал! Именно её!
Крик Рожнова повис в воздухе.
– Я вас прекрасно понимаю и сочувствую, – произнёс доктор. – Хорошо, если это чувство у вас настоящее. Ведь сейчас вы себя ругаете, мол, где были мои глаза! бес попутал! знал бы – не женился, Танечку не брал! и всё такое прочее. Ведь так? Пустое. Выкиньте всё из головы. Вернее, не думайте о плохом. Постарайтесь не думать. Оставляю вас наедине с компьютером. Лучше пораскладывайте пасьянс или сыграйте с ним в шахматы. А после этого мы обсудим вашу поездку в Аркаим.
– Это ещё зачем?
– Затем, – начал проявлять нетерпение доктор, – что Ксения пробудет у нас не менее десяти дней. За это время вы успеете разыскать её отца, разузнать, зачем он туда отправился, и передать ему наш разговор. Если уже найден вход в иные миры, то незачем об этом голосить на весь мир. А если ещё не известен, то искать, я думаю, не стоит. Но об этом несколько позже поговорим. Мой коллега, скорее всего, уже пришёл. До скорого…
С этими словами Яншин покинул ординаторскую, оставив Рожнова наедине со своими мыслями, сомнениями и соображениями. Капитан, равнодушно глянув на компьютер, принялся ходить по кабинету размеренным строевым шагом, потому как необходимо всё-таки было привести себя в порядок.
Наконец, взяв расшалившиеся нервишки в солдатские ежовые рукавицы, Родион поудобней уселся в докторском кресле и постарался перебрать приведённые Дмитрием Викторовичем медицинские доводы, выискивая все «за» и «против». Но в голову пока серьёзные мысли не приходили, видимо, давало о себе знать напряжение последних суток.
Вдруг дверь в ординаторскую открылась, и на пороге перед Рожновым возник необычный посетитель. Вошедший был одет в короткую греческую тунику белого цвета, на которой по всей длине справа и слева красовался угловатый геометрический узор, изображаемый обычно только в орнаментах древней Греции. Посетитель внимательным взглядом окинул докторский кабинет и, заметив сидящего в кресле мужчину, поднял левую руку с открытой наружу ладонью, а правую руку прижал к сердцу.
– Аристей из Проконесса приветствует тебя! – произнёс незнакомец.[43]
Родион не знал, что ответить странному посетителю, но ответить что-то всё же надо было, потому как гость, вероятно, искал Яншина.
– Дмитрий Викторович сейчас на операции, – Родион для наглядности сделал жест рукой в сторону операционной. – Я сам его жду.
– Ждать человека – это благость, – утвердительно заметил гость. – Известно, что гиперборейская богиня Илития[44] долго ждала благость в Аркаиме. К ней пришли лев, олень, пчела и рак, но ничего не принесли. И только когда пришёл человек, на богиню снизошла настоящая благость.
– Может быть, оно и благость, да только не в больнице, – заворчал Родион. – Ведь в таких местах люди собираются из-за беды нагрянувшей, а если доктора от неё избавляют, то всё равно память остаётся, о страдании, о терпении, о том, что пришлось выносить поневоле.
– Многие считают, – возразил гость, – там, где есть благость, – нет места для страдания и страсти. Их нельзя перемешать, как нельзя перемешать ночь и день, огонь и мрак.
– Вы так думаете? – усмехнулся Рожнов. – Каждый человек в нашем мире с детства вынужден жить среди страданий, страстей и страхов. От этого, к сожалению, никто не застрахован. Подумайте, если любой из нас рождается для того, чтобы в конечном счёте умереть, то нужна ли кому вообще ваша благость? Да вы проходите, присаживайтесь, – капитан указал гостю на соседнее кресло, – чего в дверях-то стоять?
Пока удивительный посетитель усаживался в кресло, Рожнов успел заметить, что обут он тоже был в греческом стиле: на ногах красовались сандалии из хорошей кожи на деревянной подошве, и сверху они крепились к ногам тонкими ремешками, опутывающими ноги до колен. Такую обувь, как и одежду, тоже носили только в древней Греции, так что посетителю вполне удалось быть похожим на настоящего грека.
– Итак, – вернулся к интересующему вопросу гость. – Итак, вы предполагаете, что сила благости человеку не нужна вообще, именно поэтому он её и не ищет? То есть – лишняя головная боль, так что ли?
– Примерно так, – согласился капитан.
– А вот поискать не мешало бы, – подчеркнул грек. – Потому что нельзя жить по вселенскому правилу, предписанному Всевышним. Нельзя замыкаться только на Заповедях, данных Господом, ибо человек ежедневно, ежеминутно, ежесекундно нарушает их.
– Что же остаётся?
– Вот именно! – воскликнул грек. – Остаётся дилемма: либо принять теорему «не согрешу – не покаюсь», ведь Господь – на то и Господь, чтоб вас простить, либо «не то делаю, что хочу, а что не хочу – то делаю», только тогда и приходит покаяние! Очень многие люди, причём, в разных странах, считают, что если человек мысленно не грешит, не делает пока кому-то гадости, то – во истину – такой может считать себя самым хорошим и добрым человеком на земле.
– То есть, вкусившим благость?
– И не только! – так же возбуждённо продолжал гость. – Человек, находясь на грани бессмертия, на грани Эймармене[45] царит над всем смертным. Когда-то Господь изрёк своим святым Словом: «Растите в рост и размножайтесь во множество, вы все мои создания и творения; и пусть тот, в ком есть разум, знает, что он бессмертен и что причина смерти – есть телесная любовь, и пусть он знает всё сущее».
Это уже было слишком. После вчерашней встряски возле «Краб-хауза», после предварительных допросов в милиции и ночного посещения родственника доктора Яншина Родиону, надо сказать, было немного не по себе. А тут ещё греческий гость свалился невесть откуда и одолевает философствованием! Чем-чем, а этим Рожнову сейчас совсем не хотелось заниматься.
Поэтому он встал, подошёл к столику, на котором приютились несколько чистых кружек и банка с растворимым кофе. Включив электрочайник, капитан насыпал себе в кружку четыре ложечки, но сахара не положил ни кусочка.
– Вам кофе сделать? – обернулся он к посетителю.
Но, ни в кресле, ни вообще в кабинете никого не оказалось. Дверь в коридор тоже оставалась закрытой. Родион встряхнул головой и снова осмотрелся. В ординаторской никого не было, будто только что присутствующий грек просто испарился, растворился в воздухе!
– Ну, дела! – проворчал Родион. – Если так дальше пойдёт, то скоро крыша моя основательно съедет.
В этот момент на электрочайнике клацнул автоматический выключатель. Значит, пора выпить кофе и привести хоть немного голову в порядок. Потом можно будет узнать у доктора, часто ли в больнице Склифосовского появляются призраки, тем более в греческом обличии. Как же его звали? Кажется Аристей из Проконесса? Ладно, запомним.
Выпив чашку кофе, Родион почувствовал себя лучше и всё же решил освежиться, тем более, что умывальник был рядом. Включив свет в смежной комнате, Родион увидел большое зеркало, висевшее над раковиной. Это, конечно, хорошо – большое зеркало. Но в больничном туалете выглядит, как на корове седло.
Родион включил холодную воду и с удовольствием принялся плескать в лицо живительные струи. Потом, закрыв кран, вытерся вафельным полотенцем. В это время перед глазами в зеркале появился какой-то световой луч.
Рожнов оглянулся. Никого кроме него ни в туалете, ни в ординаторской не было!
Снова взглянув в зеркало, Родион увидел всё тот же радужный луч, будто бы пробивающийся откуда-то из глубин Зазеркалья к нему, Родиону. Между тем, луч обшаривал все углы и закоулки пространства, пока не коснулся его лица.
