Эдуард Хруцкий - Полицейский
Назанский взял шинель, помял руками папаху, внимательно осмотрел сапоги. — Сволочи.
— Все это, Саша, поставили дельцы из отдела снабжения, которым заведует Коншин. Я вообще не понимаю, зачем он вошел в Союз городов. Неужели при его богатстве…
— А погоны генеральские поносить, — усмехнулся Назанский. — Ну что же, друзья, главное я выполнил, отвел карающую руку от будущего родственника градоначальника. — Это как же? — удивился Маршалк.
— Да сынок Коншина, лицеист, помолвлен с дочкой генерала.
— Только этого нам не хватало. — Маршалк зло ткнул папиросу в пепельницу.
— Никак испугался, Карл Петрович? — усмехнулся Бахтин.
— Если бы я их боялся, — Марш ал к разлил водку по рюмкам, — то Москву бы давно всю напрочь заворовали. Выпьем, господа полковники.
До Обираловки поезд тянулся мимо станций с чудовищными названиями — Чухлинка, Кусково, Новогиреево… Рубин нахохлившись сидел у окна, закутавшись в шалевый воротник дорогого пальто, раздраженно поглядывал на убогость Подмосковья. Даже тяжелый, по-настоящему зимний снег не смог украсить мрачноватый уездный пейзаж. То ли дело в Одессе. Сел в трамвай и езжай на 10-ю станцию Фонтана. Даже осенью акации кажутся зелеными, дачные домики веселы и ухожены, море шумит, ветер врывается в двери вагона, даже в непогоду по-черноморски ласковый.
А здесь. На дощатом фасаде станции истерзанная дождями надпись «Салтыковекая». У переезда мужик в рваном армяке, на расхлябанной телеге, лошадь унылая, худая. Сквозь лес дачные дома видны. Да разве сравнишь их с одесскими. Дыра эта Россия. Дыра.
И Салтыковка проплыла, полезли в окно дистрофичные трубы какой-то фабричонки.
— Станция Кучино! Следующая — Обираловка. Поезд стоит три минуты. За его спиной сочный басок объяснял кому-то:
— Кучино это потому, что здесь купцы, в Павлов Посад едущие, в кучу сбивались, потому как в лесу разбойники дюже шалили, грабили, с тех пор месту тому гиблому и дали название Обираловка.
На перроне жандарм указывал двум работягам в железнодорожных фуражках, как нужно убирать снег. Он запоминающе мазанул по Рубину глазами. Не каждый день из пригородного поезда выходит человек в седом бобре. Рубин, постукивая тростью, вышел на привокзальную площадь и увидел коляску. Навстречу ему выскочил юркий господин.
— С прибытием, Григорий Львович. — Он услужливо подсадил Рубина в коляску.
А в этом доме его ждали. Все до мельчайших деталей учел хозяин. На столе стояли только любимые Рубиным блюда и напитки. И сам Адвокат, в миру Андрей Петрович Федулов, один из самых крупных Иванов российской преступности, был не тот англизированный элегантный господин, которого Рубин привык встречать на бегах, в Купеческом клубе, в ресторанах. Сапоги, косоворотка, пояс с кистями. Только пробор был безукоризнен, как всегда. Голова аристократа, низ простолюдина, подумалось Рубину. Он с интересом оглядел обстановку. Тяжелая, купеческая, даже музыкальная машина в углу. — Нравится? — засмеялся Федулов. — Да как-то…
— Такие вещи успокаивают, попробуй, сам поймешь. Ну давай к столу, а то ты небось в вагоне намерзся? — Не особо.
Поначалу разговор крутился вокруг всяких мелочей — бегов, карточных проигрышей, женщин. Когда принесли самовар, Адвокат сказал: — Ну, давай о деле, Гриша. — Ты слышал о драгоценностях Гендрикова? — Приходилось. — Я знаю, где они будут в январе. — Это большое дело, Гриша. — Иначе я к тебе бы не приехал, Андрей. — Так где они будут?
Рубин достал из кармана пиджака бумаги, протянул Федулову. Тот взял:
— Так… Московское общество кредита под залог движимости… Гендриков… Ого, под драгоценности дают одного залога миллион двести. Какая же им цена? — Где-то больше миллиона довоенных франков.
— Дело стоящее. Значит, лежать они будут в их Центральном отделении, на Рождественском бульваре. Там сейфы серьезные.
— А зачем нам нападать на ломбард? Артельщики с оценщиком и бухгалтером повезут деньги на квартиру Гендрикова, так как он просит все деньги наличными. — Почему не через банк? — У него долгов более восьмисот тысяч. — Доигрался.
— Так оно и есть. У меня четкий подвод на квартиру и ключи, возьмем все там: и деньги, и драгоценности.
— Ну что ж, — сказал Федулов, — подвод твой, организация твоя. Из какой доли я работаю? — Тридцать процентов. Справедливо? — Справедливо.
— Ты же понимаешь, твоим людям все это только взять надо.
— Правда, потом от сыскной уходить нам. А нынче они работают, как звери. Там теперь Бахтин. Сыщик классный.
— Кстати, о сыщиках. Ты не слышал, кто зарезал моего клиента подполковника… — Интендантского? — Да. — Доходили слухи. Говорят, кто-то из варшавских. — Значит, Дергаусов с ними работает? — Вроде. — А точнее узнать можно? — Конечно. А тебе зачем? — Бахтину сдать полячишку и Дергаусова заодно. — Конкурентов убираешь, Гриша?
— А что делать, Андрей? Они моего лучшего клиента замочили. — Скажу ребятам, чтобы пошустрили.
— Ну, а теперь главное. Надо перед Новым годом или сразу после Бахтина убрать. — Как?
— Замочить. Тогда у нас и забот не будет. А вдруг у Гендрикова получится мокрый гранд. Артельщики-то вооружены?
— Твоя правда, тем более ты второй об этом просишь. — А кто первый? — Говорят, социалист один.
— Ему-то что неймется. Бахтин в политику не лезет. — Может быть, они экс готовят?
— Да кто их знает, голодранцев. Видишь, как все хорошо сходится, мы его замочим, а на социалистов свалим. Пусть Мартынов со своей охранкой побегает. — И то дело. Но почему в январе? — Он мне должен Дергаусова засадить.
— Ну и ловок ты, Гриша. Теперь скажи, куда мне девать мою долю драгоценностей? — Туда же, куда и мою. — Не понял.
— Я через Финляндию в Стокгольмский банк отправляю. Здесь, Андрюша, дело ненадежное. Видишь, у людей настрой какой. — Бунта боишься? — А ты нет? — Не очень.
— А я боюсь, поэтому и коплю на безбедную жизнь в краях далеких. Война через год-два кончится. Мне один полковник говорил, немцы уже кошек жрать начали. — Кошек не кошек, а конину точно. — Откуда знаешь? — С пленными говорил. — А ты языки знаешь?
— Гриша, я же классическую гимназию закончил, в университете курс юридических наук познавал.
— Вот это да, — искренне удивился Рубин, — значит, вот почему ты Адвокат? Почему же курс не окончил? — На каторгу загремел.
— Понял. Все равно советую, Андрей, ценности в Швеции держать.
— Нет, Гриша. Камни, что на этом гранде возьмем, прячь там, а деньги буду проживать весело. — Молчу. — Рубин развел руками.
Бахтин вышел с конспиративной квартиры и с удовольствием огляделся. Снег плотно прикрыл Москву. Воздух стал чистым. Ему даже показалось, что первый морозец пощипывает уши. Чистопрудный бульвар был весь белый, но Бахтин пошел по нему, приминая подошвами мягкий снежок. Ну что ж. Разговор с Чиновником состоялся. Мишка подписал расписку и стал его агентом. Знаменательное событие. Первый источник в Москве. Они оговорили ту непростую операцию против Дергаусова. На той стороне, словно на том берегу, Бахтин увидел узкую дверь с нарисованной на ней бутылкой и рюмкой. Он остановился. Бульвар, словно река, разъединял их. И ползли по этой заснеженной реке пароходы-трамваи. Надо было переходить эту реку вброд. И он пошел, утопая туфлями в снегу, перелез через чугунную ограду, переждал недовольно затрещавший корабль и вышел на другой берег. До чего же уютное место он нашел. Чистенько, опилки свежие на полу восхитительно пахли смолистым деревом. Круглые мраморные столики. И народу никого.
— Чего изволите? — Буфетчик сам вышел из-за прилавка. — Водочки бы мне, да пивка.
— Сами знаете, господин, как по времени-то военному. — А ты, братец, мне ее в чайничке подай.
— Ну, что делать, такой гость приятный. Держал для себя… — Вот и поделись с ближним. — Так я вам фужерик? — И себе, угощаю. — Мы это с удовольствием. Чем закусите? — На твой вкус, дружок. — Значит, сейчас соображу.
И сообразил. Колбаски по-извозчичьи, огурчиков соленых, пива пару бутылок, а к нему рыбки мелко наструганной, да соленых сухариков. Благодать.
Буфетчик выпил свое, пожелал здоровья и деликатно отошел. Бахтин выпил, закусил огненно-горячей, сочной колбасой. Ему стало тепло и хорошо. За окном на бульваре гимназисты играли в снежки. Дома, деревья, афишные тумбы покрыл чистый плотный снег. Москва шагнула в зиму. Сквозь тучи прорвался солнечный свет. И пейзаж за окном стал веселым и ярким. Господи! До чего же хорошо бездумно сидеть в маленькой закусочной, смотреть на снег, деревья, трамваи. Так бы всю жизнь сидел, если бы денег хватило. Внезапно его одолело странное беспокойство. На остановке трамвая стоял вполне приятный господин и читал газету. Поначалу Бахтин не понял, почему именно этот человек внес некое смятение в его праздно текущие мысли. Газета. Вот что ему нужно. Бахтин рассчитался и вышел на улицу. Не получилось бездумного отдыха. Чертова служба заставляла его постоянно думать о ней, не давая возможности отключиться. Он выскочил из трамвая на Страстной площади и поспешил на Тверскую, к издательскому дому Сытина. В прихожей швейцар поинтересовался, кого ищет господин, и сказал, что Кузьмин в редакции и найти его можно на втором этаже, в девятой комнате. Редакция почему-то напомнила Бахтину его собственную контору в день большой операции. По коридору метались какие-то люди. Они галдели, курили, о чем-то спорили. Никто не обратил на Бахтина внимания. В девятой комнате никого не было, и Бахтин остановил несущегося по коридору человека.
![Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]](/uploads/posts/books/165712/165712.jpg)
