Александр Холин - Империя полураспада
– Я никогда не подумал бы, что этот долбаный Ретранслятор играет какую-то важную роль, – растерялся Краснов. – Там всё можно было взорвать к чёртовой бабушке. Даже саму башню.
– Однако ты не выполнил приказания! – в голосе Татьяны прозвучали стальные звуки взводимых курков расстрельным взводом. – Я лично не единожды повторяла, что нам необходим взрыв башни! Теперь не говори, что пьяный был – не помнишь. Мальчики, волоките его на задний двор, что делать – знаете.
Цепкие пальцы телохранителей впились майору в руки. Он, пытался что-то сказать в свою защиту, но голосовые связки отказались выполнить предназначенную им работу, а из горла Петра Петровича вылетел только сиплый хрип, как будто у только что вздёрнутого висельника.
Молодцы потащили его на задний двор, где на обширной ресторанной площадке разместились продуктовые склады, трансформаторная подстанция и рядом с ней – морозильная камера, в которой можно было упрятать готовую дневную продукцию целого мясоперерабатывающего комбината.
– Давай туда, – указал Мишель подручным на металлический морозильник. – Там – самый ништяк будет.
Последние слова прозвучали с таким предвкушением трупно-разделочной радости, что приговорённому стало не по себе. Он был согласен даже на расстрельный приговор за невыполнение приказа, но с мясниками ему явно знакомиться не хотелось.
Поэтому Краснов вдруг подтянул под себя ноги, выкинул их вперёд, увлекая за собой тащивших его под руки бандюгов, упёрся в железные, ещё не раскрытые двери морозильника, сделал кульбит назад и покатился по земле. А двое отморозков, не ожидая от него такой прыти, выпустили жертву. Но фигура высшего акробатического пилотажа не закончилась для них безнаказанно. Оба здорово приложились головой о железо и на какое-то время вырубились.
Оставался третий – Мишель. С ним Пётр Петрович вообще не хотел связываться, потому что такого обезвредить не сможет даже асфальтовый каток. Этот «шкаф» необходимо тоже было отключить хотя бы на короткое время. И Краснов выкинул такое, чего и сам от себя не ожидал.
С юношеских лет у него в памяти остались прилежно заученные, только не освоенные приёмы какого-то «Айки-до» или «Айки-после», и майор совершил прыжок прямо с земли. Ноги автоматически сомкнулись ножницами на бычьей шее отморозка, и раздался короткий хруст – то ли ноги, то ли шеи, в этом беглец разобрался не сразу.
Однако, приземлившись на ноги, он никакой боли не почувствовал и тут же прыгнул в сторону. Если бы Краснов промедлил, то Мишель тут же задавил бы его своим телом, поскольку сам рухнул со сломанной шеей именно туда, где только что стоял майор.
Краснову некогда было рассматривать, жив Мишель или ему не повезло. До кирпичного забора было всего-то несколько метров. В два прыжка преодолев это расстояние, беглец перемахнул через кромку забора, украшенную заточенными наконечниками стрел, свалился по другую сторону в кусты крапивы и рванул вниз, к Москва-реке.
Ему казалось, что именно там он найдёт спасение.
Сумерки успели опуститься на Подмосковье, заботливо укутывая и настраивая его на сон грядущий. Это было как раз на руку, потому как у Татьяны наверняка вокруг «Царской охоты» рассыпано несколько десятков охотников. Они уж точно церемониться не будут.
А если повезёт незамеченным пробраться к Москва-реке, то запросто можно из подвернувшихся досок, которых хватало в здешних огородах, собрать небольшой плотик и спуститься вниз по течению в Серебряный бор. Это уже территория города и тогда лови ветра в поле.
Краснов притаился в кустах. До реки оставалось совсем недалеко. Он заметил на склоне высокого бугорка деревянную дверь. Скорее всего, кто-то смастерил себе здесь погреб. А возле него, как по заказу, свалена небольшая кучка досок, из которых вполне можно сконструировать плотик. Тем более, рядом лежала бухта тонкой металлической проволоки.
Майор, пригибаясь, пересёк чистое пространство и упал в траву рядом со штабелем дров. Травы здесь благоухали резедой и мальвой, что было несколько странно, поскольку только что в кустах не пахло даже репейником, а трава у штабеля старых досок благоухала! Или сам штабель? Разбираться с этим было некогда. Краснов принялся вытаскивать доски покрепче, и связывать их проволокой. Это было довольно неудобно, но удаче нельзя не порадоваться.
Когда нечто похожее на плот было готово к спуску на воду, майор прокрался к двери погреба и осторожно выглянул: берег оказался пустым. Никого из «пямоходящих» сейчас не наблюдалось, даже рыбаков. Пора сматываться.
Краснов вернулся к плоту, зачем-то перекрестился и принялся, кряхтя, перетаскивать конструкцию к воде. Но, когда он поравнялся с погребом, дверь неожиданно распахнулась, и в чёрном проёме появилась громадная тёмная живая масса. «Человек?..», – это оказалось последней осязаемой мыслью, мелькнувшей в мозгу Краснова, ибо в следующее мгновенье увесистая дубина обрушилась ему на голову. Пётр Петрович беззвучно свалился к ногам нападавшего.
– Отцепи его, Фофан, – просипел ударивший майора оглоблей. – Ишь, вцепился. Прям как в своё.
Пока Фофан разжимал вцепившиеся в самодельный плот пальцы беглеца, его напарник, так и не выпустивший из рук оглоблю, вдруг смачно чихнул, потом ещё и ещё.
– Слышь, чё это от тебя сёдни вонь на три версты, – спросил он, отчихавшись.
– Так я тебе который раз предлагаю: резеда, мальва, репейное масло, и всё это на две трети приправлено цветочным спиртом, – поучительно принялся объяснять Фофан. – Исключительно для желудка и опохмеловки.
– Эт чё, Тройнуха?
– Да ты попробуй, – Фофан вытащил из внутреннего кармана телогрейки ополовиненный пузырёк Тройного одеколона, отвинтил бледно-жёлтую пробку и усердно стал вытрясать содержимое в пластмассовый стакан. Затем достал из другого кармана минералку, разбавил одеколон и протянул стакан приятелю.
– На, помяни этого грешника, – кивнул Фофан на распростёртое тело майора. – Второй раз тебе ударять уж не придётся. Татьяна Клавдиевна знает, кому поручать работу.
Его напарник прислонил к земляной стенке оглоблю, взял стаканчик, понюхал и вернул Фофану.
– Не-е, – сомнительно промычал он. – Татьяна Клавдиевна сразу ущучит. А нам светиться нельзя.
– Перед кем светиться? – заурчал Фофан. – Ты же знаешь, она чужая. Чё нам с ней – детей крестить?
– Крестить – не крестить, чужая – не чужая, а она нам «бабло» отстёгивает. Так что допивай свою Тройнуху и айда тащить этого мертвяка, надо же отчитаться.
Фофан не заставил себя упрашивать, проглотил пойло, подхватил под руки обмякшее тело майора и взглянул на напарника. Тот вернулся к двери, пошарил по стене, щёлкнул выключателем и в погребе загорелся электрический свет, озаривший коридор, уходящий вглубь пригорка куда-то в сторону ресторана.
Затем оба исполнителя снова подошли к своей жертве, не показывающей никаких признаков жизни, взяли тело за ноги, и, отчаянно сопя, потащили прибитую ими дичь для отчёта и получения вознаграждения.
Глава 12
Мерный звук летящих с большой высоты капель, ударяющихся о камень, привёл в сознанье Александра Викторовича. Более того, зудящий водяной звук разбудил уснувшую на время боль. Она пылала всюду, отдаваясь эхом даже в сокровенных, казалось бы, недоступных для боли районах человеческого организма.
Знатнов понятия не имел, какие органы кроме нервной системы отвечают за распространение боли, и есть ли от неё «заглушки». Во всяком случае, если эти заглушки существуют в человеческом организме, то именно сейчас они все до единой были сняты, спрятаны, уничтожены.
Всё тело представлялось единой саднящей раной, где каждую его клетку методично долбили капли, падающие с какой-то неоглядной высоты и рассыпались сотнями звуковых осколков, пробирающихся до самой сердцевины костей своим надсадным дребезжащим звуком.
Это было невыносимо. Знатнов постарался привести разбежавшиеся чувства в порядок, а за одно – память. Это пока не удавалось, поскольку он просто не мог открыть глаз и осмотреться: где он, что с ним, как здесь оказался, и в реальном ли он сейчас мире?
Разрешение даже одного вопроса заставило бы сознание сбросить с себя сеть смятения, вынырнуть из пучины хаоса, где оно до сих пор пребывало. Только глаза отказывались подчиняться, тело тоже. Удалось лишь чуть-чуть пошевелить пальцами правой руки. А это уже была пусть небольшая, но победа.
Почувствовалась резь в кистях обеих рук. Значит, они связаны и стянуты верёвками за спиной. Но почему же до сих пор он ничего не различает?! Откуда неведомая пелена темноты? Тут пришёл на помощь нос. Он учуял острый запах грязных тряпок. Так могли пахнуть только солдатские портянки. Этот удушающий отвратительный смрад ни с чем спутать нельзя. Похоже, что головою Знатнова уткнули в кучу видавших виды клочков человеческой одежды.
