Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С
Со временем ситуация не изменилась. Барышни, увлеченные террором не жалели ни себя, ни других. С одной стороны, их можно понять. Все-таки, молоды, неуравновешенны, экзальтированно верят, как в Бога в народ. Правда, народ не настоящий, а придуманный, не имеющий ничего общего с реальным населением Российской империи.
Ради этого фантома террористки творят много странных вещей. Причем, настолько странных, что невольно возникает мысль о психической патологии. Судите сами. Екатерина Б. в страстных статьях призывала раздать населению оружие и убивать всех от рядового помещика до царя. Валентина С. по воспоминаниям подруг оживала лишь, рассказывая о своей будущей смерти. Анна Р. (приговорена к смертной казни) в откровенной беседе с надзирателем заявила, что у террористов убит инстинкт смерти, поэтому они ни дорожат, ни своей жизнью, ни жизнью других людей. Вера П. встретила смертельный приговор хохотом. Вера С. — вторая женщиной, после Софьи Перовской, казненная за политическое преступление, выслушав приговор, отказалась подать прошение о помиловании и более чем хладнокровно вела себя во время казни. Марии С. считала, что ее смерть могла бы стать прекрасным агитационным актом, потому пыталась застрелиться сразу после теракта, не преуспев в том, призывала охрану расстрелять ее, пробовала разбить себе голову. Ольга Р., не сумев совершить акцию, во время которой должна была погибнуть, была весьма разочарована.
Как видите, наши героини мало похожи на нормальных людей. Скорее, их поведение — отклонение от психической нормы. Что, в общем-то, неудивительно. Жизнь в замкнутом пространстве подполья, в узком кругу соратников, зацикленных на смерти, не может не сказаться на эмоциональном состоянии. Оно непременно превратит картину внешнего мира в крошечное пространстве общения с такими же нездоровыми умами и душами. Мария Ш. о своем пребывании в подполье говорила: «Мир не существовал для меня вообще». Светлана Ф. признавалась: «Я думала, думаю и могу думать только об этом (теракте). Я не могу с собой ничего поделать».: Рашель Л., Софья Х. (мать троих детей), Лидия Р. Под гнетом этого неотступного психоза покончили с собой. Психически заболели и умерли после недолгого заключения Дарья Б., Татьяна Л. Умело изображали сумасшедших, будучи в заключении барышни Р. и П.
Интересно, но специалисты считают фанатичное стремление к своей и чужой смерти в основном мужским психозом. Для женщин, которые природой своей отвергают убийство, подобное отклонение почти не свойственно. Что же получается, революционная среда последних лет привлекала в основном уникальных психопаток? Или партии, к коим дамы принадлежали, каким-то способом сводили с ума вполне здоровых барышень? Невзирая парадоксальность последнего заявления, я склоняюсь ко второй версии и предполагаю, что искореженные сознание барышень-убийц не естественный феномен, а результат деятельности неких лиц, обладающих сильным даром внушения.
Правда, возникает вопрос: возможно ли подчинить человека до такой степени? По моей просьбе редакция обратилась к ведущим специалистам-психиатрам. Что же они сказали? Известный исследователь мозга профессор М.В сообщил: «Существуют люди, обладающие уникальными способностями. Есть сотни известных примеров, аналогичного характера. Есть научные изыскания, поразительного свойства. Однако собранные учеными материалы ничего не доказывают, а лишь подтверждают наличие феномена внушения». То же самое сказали и профессор К. и профессор С.
Так что вопрос остается открытым. Что лишает меня возможности с уверенностью заявить: «я прав» и заняться поиском гипнотизеров.
Впрочем, Бог с ним. Он свое получит и без моей помощи. А вот барышень жалко. До слез. Глупые, могли жить, рожать детей, радоваться жизни. Впрочем, какое я имею право судить кого-то? Мое дело разбираться с террором. Кстати, господа, поздравьте меня. Иду на дело! По решению Боевой Организации готовится покушение, и я в нем участвую. Вас, дорогие читатели ждет репортаж с места событий! Не пропустите! Только в «Ведомостях»! Ваш аноним».
Надин «проглотила» передовицу в одно мгновение. Однако похвалить Травкина смогла лишь через несколько дней.
— Петя, ты — гений. Я в восхищении. Что я, твоими статьями восхищается вся Российская империя.
Петр в притворной печали закатил глаза.
— Ах, Надежда Антоновна, не сыпьте соль на рану. Знали бы вы, как я страдаю. Моя тщеславная натура ущемлена. Все только и говорят о статьях Анонима, восхищаются его мужеством, стилем. Гадают кто автор, где скрывается. А он, бедолага, не смеет открыть миру свое гениальное лицо, скромно помалкивает и делает вид, будто не он взбудоражил империю! Не он — совесть нации! Не он получил гонорар сравнимый с профессорским жалованьем. Вчера кружковцы обсуждали мою статью, — продолжал хвастаться репортер. — К единому мнению, конечно, не пришли. Но задумались многие. Попросили Скрижальского дать оценку. Тот отказался. Семенов сказал: «мы не будем комментировать эту провокацию». Ребята даже обиделись.
— Вот и хорошо. Я ведь именно этого и добиваюсь. Пусть задумаются, во что может превратиться их детская игра в героев.
— Кстати, о героях, — спохватился Петр, — Семенов намекнул, что наша прелестная брюнеточка пребывает на ответственном рискованном задании и неизвестно вернется ли живой. Федюня тот час заявил: если с Ириной что-нибудь случится, он продолжит дело любимой.
— Вряд ли у него получится. Наша красавица отдыхает на даче, за городом, с чиновничком из управы.
— А Прядов места себе не находит. После занятий Семенов ему промывал мозги и парень, словно помешался. У него тряслись руки, глаза пылали, речь была бессвязной. Дай такому револьвер — кого хочешь, убьет. Я и сам, на что тертый калач, а после лекций Семенова иногда хочу пойти в кого-то выстрелить или метнуть бомбы.
— Ну-ка поподробнее.
— Семенов и Скрижальский ведут занятия по очереди. Всеволод Аполлонович Скрижальский клепает мозги по духовной части. Призывает исполнить долг перед народом, очиститься. Георгий Лаврентьевич Семенов разъясняет программные вопросы. Казалось бы, чисто интеллектуальное направление, но после его лекций я обычно очень нервничаю, раздражаюсь по пустякам, сержусь без причины.
— Как ты это заметил?
— Это не я, мама обратила внимание. Я задумался об этом, стал наблюдать и заметил: другие ребята тоже нервничают. Если занятия заканчиваются лекцией Семенова в прихожей обычно возникают ссоры. То кого-то толкнули, то кто-то кого-то задел локтем или на ногу наступил. Один раз чуть не возникла драка.
Надин, нервно потирая руки, прошлась по комнате:
— А есть такие, кто реагирует особенно остро?
— Федя Прядов чуть не трясется от возбуждения. Другой парнишка, Орлов Виталий, очень впечатлительный, покрывается красными пятнами, кусает губы. Барышня Таня, фамилию не знаю, тоже изрядно волнуется, даже плачет.
— А ты почему не проявляешь особую чувствительность? Может тебе тоже надо кусать губы и волноваться.
— Нет, Надежда Антоновна. Я в террор иду по идейным соображениям. Мне истерики не к лицу.
Надин кивнула задумчиво.
— Правильно, — и спросила, волнуясь, — а Оля как себя ведет?
– Достаточно сдержанно. Правда, в последний раз и ее пробрало. Я видел, как она вытирала слезы. Но мне кажется это не из-за лекции, а что-то личное.
Наблюдательность Травкина не подвела. В тот вечер Гурвинский должен был объясниться с Ольгой и прервать отношения. Вероятно, поэтому Ольга и плакала.
– Извините, Надежда Антоновна, но у вас в семье все в порядке? Вы что-то тоже неважно выглядите. Если нужно, я готов помочь.
— Спасибо, Петя. У меня, действительно, некоторые проблемы, но я сама справлюсь.
И снова репортер не ошибся. У Надин, действительно, были неприятности. Которыми она, отчасти, была обязана Ивану и Витьку.
Выполнив задание Надин, обнаружив в нужном подъезде по Садовой, 25 холостого мужчину, показав его шефине, заметив ее реакцию, Иван сразу сообразил, что напал на золотую жилу. И не ошибся. Шефиня велела не спускать глаз с инженера и пообещала щедро заплатить за любую дополнительную информацию.
В поисках ее в ближайший день занятий ребята заняли позицию на подступах к № 25. Подойти ближе мешали два обстоятельства: запертая на замок, железная ограда, отделяющая двор от улицы и дворник, с противной злой физиономией, рьяно оберегающий вверенную ему территорию.
— Не пруха, — приуныл Витек.
— Сам вижу, — признал Иван.
— Но попробовать-то можно? — Скорчив простецкую рожу, Витек окрикнул стража: — Ей, дядечка.
— Чего надо? — обернулся тот.
— Мне велено записку передать. Пустите, пожалуйста.
— В какую квартиру?
— В восьмую, — наобум выдал Витек.
— Давай, мне. Я занесу.
