Николай Свечин - Мертвый остров
Затем гостя повели в знаменитый «Картофельный дворец». Это оказался внушительных размеров балаган, двухэтажный. Внутри в особом хранилище лежала гора картофеля, а в коридорах по периметру стояли бочки с квашеной капустой. Всюду попадались небольшие железные печки. Арсений Михайлович пояснил, что зимой «дворец» отапливается, благодаря чему его припасы не промерзают.
Напротив «дворца» стояла окружная больница, насквозь пропахшая йодоформом, но чистая. Еще больше Лыкову понравилась школа. Просторная и светлая, она была рассчитана чуть не на сотню учеников. В Рыковском вообще оказалось много детей. Они занимались своими законными делами: бегали, кричали, играли. Сахалин в этом отношении особенно тяжел. Ребятни мало, молодежи нет вовсе… Рыковское смотрелось приятным исключением.
Показали гостю и мост через Тымь, тоже арестантской работы. Рядом красовалась плотина с мельницей. По пути смотритель объяснял, где тюремные огороды, а где – военной команды. Разница изумляла. На каторжных аккуратными грядками росла капуста. Тут и там курились дымом корни выкорчеванных деревьев – это отгоняли капустную бабочку. Ротные огороды поражали запустением.
Присутственные здания в селении были какие-то особенно добротные, даже щеголеватые. Бутаков пояснил, что для строительства берут лишь два дерева: тяжелую лиственницу для нижних венцов и легкую ель для верхних. Получается красиво и крепко.
Тюрьма удивила Лыкова чистотой. Причем везде – не только в кухнях или лазарете, но и в казармах. Полы намыты, никаких миазмов, приятно пахнет хвоей… В камерах нет параш. Отхожие места вынесены на улицу и посыпаны изнутри хлоркой. Все бы хорошо, но вдруг Лыков заметил, что уборная одна – и для мужчин, и для женщин.
– Как же так, Федор Никифорович? – спросил он. Но смотритель отмахнулся:
– Еще я этим буду заниматься! И без того продохнуть некогда. Зато у меня в тюремной бане мужики и бабы моются розно, а у Бутакова в торговых – вместе. Что, конечно, способствует разврату…
Неприятно зацепила внимание Алексея и «кобыла» – скамья для порки. Широкая, с толстыми ножками, она стояла на видном месте, у входа в первую казарму. Рядом – бочка с березовыми прутьями, в палец толщиной и в полтора аршина длиной. Штатного палача у Ливина заведено не было, наказывали старосты. Они мелькали в каждой казарме: в жилетках, с напомаженными волосами, похожие на сельских кулаков. Лыков знал, что старосты всегда и майданщики, и первые обиратели тюрьмы. Но в Рыковском, похоже, их влияние было особенно сильным.
На телеграф и метеостанцию решили не заходить. Зато с особой любовью смотритель предъявил гостю каретный сарай и конюшню. У Федора Никифоровича оказалось пять экипажей! На все вкусы. Важные конюхи сновали с озабоченным видом, бесстрашно требовали от смотрителя каких-то редких подковных гвоздей, а тот слушал, записывал и обещал…
Нагулявшись, Алексей зашел к смотрителю попить чаю. Кабинет Ливина был уставлен шкатулками из наплывов [32], очень хорошей работы. На Сахалине вообще любят мастерить из наплывов – сыщик заметил это еще в Александровском посту. Видимо, приморский климат способствует появлению у деревьев этой болезни. Надворный советник похвалил шкатулку и тут же получил ее в подарок. Нагруженный ею, он отправился в казармы. Военные занимали целый квартал в центре селения. Уже хотелось есть, да и Ивана Збайкова тоже следовало пристроить.
Часовой на входе был предупрежден и сразу вызвал дневального. Тот отвел гостя в дом ротного командира. Сыщик нашел там всех: и Таубе с Бисиркиным, и Коврайского с Дуровым, и своего денщика. Как раз собирались ужинать. Ели то же, что и гарнизонные солдаты: щи с мясом и горох, заправленный салом. Купленную в Дербинском кэту убрали на ледник до завтра. Офицеры с Лыковым выпили по лафитничку водки и пошли в баню. Когда вернулись, уже стемнело. Дорога и здешние впечатления утомили путников, и они решили лечь спать.
Ванька Пан стелил хозяину постель, когда тот спросил наудачу, по наитию:
– Скажи, почему «иваны» охотно работают на Оноре?
– Там близко есть такие речки, называются Большой и Малый Лонгари.
– И что?
– А в них золото намывают.
Лыков встрепенулся.
– Какое еще золото?
– Известно какое. Самородное! Я у одного поселенца видал. Оно такими вроде как чешуйками. Грязное, невзрачное… Незнающий человек и не сообразит. То золото требует очистки. Но оно богатое, имеет подходящий выход!
– Значит, на Лонгари есть самородное золото?
– Есть, только надо знать места. Золото много где лежит, но помаленьку. Близ Малого Тымова встречается, но уже россыпное, в виде песку. На речках Бальзе и Монге находят, и по многим ручьям, что впадают в Тымь.
– А как каторжные добывают золото? Это же запрещено!
– Ну и что? Тут, в Рыковском, продажная военная команда. Ротный, знать, пьяница. А всем заправляет фельдфебель. Он и отпускает, за треть. Но не каждого. Шпанка лес валит, а те, кому положено, в это же время золото моют. А им урок идет и пайка! Потом треть солдатам отдают, а две трети себе забирают. Так поставлено.
– Вот это да!
Лыков, как был, в исподнем, пошел к барону. Но тот и не думал раздеваться. Он ходил по комнате и слушал доклад Сергея Ивановича.
– Виктор, я такое узнал!
– Молчи и слушай!
– …Так что, Виктор Рейнгольдович, вот что я сыскал у фельдфебеля в тайнике, – продолжил Бисиркин и выложил на стол увесистый узел. Развязал холстину, и открылись какие-то тусклые железки.
– Что это? Похоже на латунь с патиной…
Лыков немедленно пояснил:
– Это, Виктор, сахалинское золото.
– Золото?
Подполковник взял щепоть, взвесил на ладони, чуть не лизнул.
– Тяжелое! Но отчего столь невзрачное?
– Сделай аффинаж, и станет таким, к какому ты привык.
– Хм! Богатый человек здешний фельдфебель! Неужели торговля спиртом так доходна?
– Виктор Рейнгольдович, – тихо сказал штабс-капитан. – Тарасюк мне сейчас признался. Он продал за это золото одну из ротных лодок.
– Кому?
– Шурке Аспиду. Беглым. И теперь они на этой лодке спускаются по Тыми в Ныйский залив. Как Алексей Николаевич и предполагали.
Таубе с изумлением смотрел на штабс-капитана, словно отказывался верить.
– Тарасюк получил не все золото, – добавил Лыков. – Большую часть беглые везут с собой. И не только для пропитания.
– Для чего же еще? – спросили офицеры.
– Чтобы нанять на это золото японскую шхуну.
Глава 8
Погоня
Остаток ночи, вместо того чтобы спать, Лыков и Таубе собирались в дорогу. Штабс-капитан очень просился с ними, но батальонер отказал.
– Их там всего пятеро. Нам с Алексеем Николаевичем на один зуб. А у вас, Сергей Иванович, в роте полно дел. Надо порядок наводить!
– Но Шурка Аспид! Он один семерых стоит!
– Видали мы всяких аспидов… Воевать станем в лесу, а это конек Лыкова. Он там взвод настрогает и не поморщится. Да и я кое-что могу. Только выделите нам гребцов и еще проводника.
– Ладно, – насупился Бисиркин, – тогда я придам вам своих «меделян».
– У вас есть меделянские собаки? – удивился подполковник.
– Нет. Это мы здесь так называем отборное отделение. Я учредил его два года назад специально для ловли беглых. Усиленная стрелковая подготовка, выносливость, атлетизм, умение ориентироваться в тайге, знание языка инородцев, следопытство. Получились хорошие бойцы. Каждый в одиночку возьмет хоть медведя, хоть черта лысого. Потому и «меделяны».
– Очень верное решение, – одобрил Таубе. – Нужно будет распространить ваш опыт по другим ротам.
– «Меделян» всего двенадцать человек. Всех я не дам – в лодке не поместятся, да и не надо их так много. Возьмите шестерых. Старший – ефрейтор Передерий. Прошу вас, Виктор Рейнгольдович, к нему присмотреться: хочу двинуть его в унтер-офицеры.
По приказанию штабс-капитана явился Передерий – высокий, ловкий, спокойный. Ему поставили задачу и велели приготовить все для сплава по реке. Неожиданно в погоню стал проситься и Ванька Пан.
– Чего я тут останусь? Нет, уж позвольте мне быть при вас!
– Мы же беглых идем ловить! – напомнил ему Алексей. – Тебе каторга не простит!
– А я сам ловить не буду, а буду за вами ухаживать. Урман [33], тягости всякие… Как вы без меня? Денщик я вам али не денщик?
И Лыков согласился. Он хотел с восточного побережья сразу проследовать к себе в Корсаков. Отстучал об этом телеграмму Кононовичу и быстро получил разрешение. Река Тымь впадает в Ныйский залив. Генерал обещал прислать туда военную шхуну «Крейсерок», несущую дежурство в заливе Терпения. Связь с моряками возможна лишь через реку Поронай, впадающую в упомянутый залив. Гонца уже послали. Шхуна появится в устье Тыми через пять дней. Погоня должна прийти туда на день-два раньше, но Лыков подождет корабль в гиляцкой деревне. Если повезет, с помощью «Крейсерка» можно перехватить и судно, нанятое беглыми. И в компании с Ванькой Паном торжественно явиться в свой округ.
