Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная
– Тут нужен ремонт, – пробормотала я.
– Причем большой, – добавила Юля, хищно оглядывая комнату. – А что, кухня прилегает к нашей?
Подавив улыбку, я кивнула. Значит, у нее те же мысли, что и у меня, уже разбивает стены…
– Что у тебя тут, камин? – спросил Сережка, отдуваясь, и бросил на пол жалобно звякнувший ящик.
– Гусеница от трактора, – преспокойненько пояснил Володя.
– Что? – в полном изумлении переспросила Юлечка. – Гусеница?! Да зачем она тебе?
– При дележке досталась, – коротко ответил Володя, развязывая коробку. – И где этот чайник?
– Не понимаю, – настаивала Юля.
Майор посмотрел на нее и пробормотал:
– Это моя часть коммунального имущества.
Невесть откуда появившаяся Катя с тревогой пощупала лоб приятеля. В первый раз этот ее жест не вызвал у меня улыбку. Кажется, майор и впрямь плох. Наверное, слегка тронулся умом в процессе переезда. Притащить с собой гусеницу от трактора и уверять, будто это его доля… Посмотрев на наши озабоченные лица, Володя достал «Золотую Яву» и, закурив, пустился в объяснения. В их коммуналке было огромные, извилистые антресоли. Когда-то давным-давно, году этак в 1918-м, жильцы поделили отсеки, и на дверцах кое-где висят до сих пор таблички: «Поповъ» и «Федоровъ». Но следующие поколения стали просто запихивать шмотки без разбору, кто куда. Менялись обитатели, въезжали и выезжали семьи, но до конца антресоли ни разу не освобождались. Жильцы даже не знали, что там, предпочитая не открывать «катакомбы». Но сейчас, собираясь разъезжаться по разным квартирам, они все же влезли в необъятные шкафы.
На пол полетела куча вещей, хозяев которых установить было уже невозможно. Сундук с дамским платьем, наволочка, набитая полуразбитой посудой, гора патефонных пластинок, парочка допотопных, черных телефонных аппаратов, штук десять полусгнивших подушек, распавшаяся на куски шуба из лисы и, как апофеоз, гусеница от трактора.
Российский человек запаслив, его таким сделали бесконечные житейские передряги. То, что француз или немец моментально стащит на свалку, россиянин свезет к себе на дачу и спрячет в сарай до будущих времен, авось пригодится. Жильцы коммуналки решили поделить «наследство». Володе досталась гусеница.
– Уж лучше б пластинки, – вздохнул Кирюшка.
– А зачем ты ее сюда приволок? – не успокаивался Сережка.
Костин развел руками:
– Вроде мне отдали…
– Она тебе нужна? – поинтересовалась Катя.
– Нет.
– Так выброси. И вообще, нужно было оставить гусеницу на старой квартире, – сказала я.
– Жалко, все-таки хорошая вещь, – завел Володя, – металлическая, не какая-нибудь пластмасса.
– Будешь ее посреди комнаты хранить? – ехидно осведомилась Катя.
Майор вздохнул и решился:
– Ладно, Сережка, тащи на помойку!
Парень так и подскочил.
– Зачем же я ее, как дурак, наверх пер?
– Теперь, как умный, при в мусор, – заржал Кирюшка.
Старший брат отвесил ему оплеуху, Кирка не остался в долгу и пнул того ногой. Началась потасовка.
Из открытой двери нашей квартиры выскочило все стадо и принялось, отчаянно лая и мяукая, носиться по бывшей Ниночкиной квартире. Появились двойняшки, Иван, Люся… Гвалт стоял редкостный.
– Что за безобразие? – раздалось с лестницы, и в квартиру вступил пенсионер Демин с нижнего этажа. – Я лег отдыхать, а тут трам-тарарам.
Увидав Катю, которая регулярно мерила ему давление, старичок слегка притих, но, заметив, как Муму самозабвенно прудит на пороге лужу, вновь впал в ажиотаж.
– Какое свинство! Развели псарню, вонь по всему дому. Москву загадили, продукты эти дряни сжирают, простым людям колбасы не хватает, сколько же денег надо, чтобы при нынешних ценах такую ораву кормить! Да вы жулики, коммерсанты, кооперативщики и тунеядцы!
У бедного Демина в голове царила полная каша из всех времен и эпох. Очевидно, старичок существовал в своем собственном мире, и спор с таким экспонатом лучше было не начинать. Но Люся уловила из всей тирады только одно – ее обожаемую Муму обидели. Не обращая внимания на наши умоляющие взгляды, она понеслась вперед, словно всадник на коне, размахивающий саблей.
– Как можно ненавидеть собаку!!! – А на фига она? – моментально отреагировал Демин и смачно сплюнул.
Тьфу! – Плевок шлепнулся Люсе прямо на домашнюю тапку.
– Ты, дед, поаккуратней, – занудил Иван. – Чего к моей жене пристал?
– Молчать! – взвизгнул Демин. – Сейчас позвоню в райком, и вас всех выселят!
– Дедуля, – прощебетала близняшка Таня, – ты Беню знаешь?
– Кого? – притих от неожиданности Демин.
– Беню, – спокойно ответила девочка.
– Нет, – растерялся дедушка.
– Ну тогда сходи к его матери, познакомься, – хихикнула Татьяна, – она тут недалеко, за углом живет!
Секунду все молчали, потом дедок взвыл и попытался палкой треснуть Люсю по спине.
– Не трогай маму, – взвилась Аня, – мухомор вонючий!
– Ща милицию вызову, – пообещал Демин.
– Она уже тут, – вздохнул Сережка, – Володя, давай приступай, арестуй сначала Люсю, потом Таню, да заодно и Муму – ссытся, понимаешь, везде, спать не дает приличным людям!
– Ваши документы, – грозно сдвинул брови Костин, вытаскивая из кармана красное удостоверение.
– Мои? – растерялся Демин. – Зачем?
– Ворвались без приглашения на чужую жилплощадь, оскорбили хозяев…
– Так шумят же, – принялся отбиваться пенсионер, – на лестнице гадят, собак развели.
– До одиннадцати вечера в будний день имеют полное право, – отрезал майор, – а про собак ничего закон не говорит!
– Ох, смотри у меня, – пригрозил сухоньким кулачком дедок, – небось мафией купленный, ты, паразит!
– Оскорбление должностного лица при исполнении им служебных обязанностей карается по закону, – вмиг перешел на казенный язык Володя, – можете ответить по всей строгости!
– Оборотень! – завопил старикашка. – Настоящий милиционер должен меня защищать, ветерана войны, труда и партии, а не всяких, прости господи, лимитчиков.
– При чем тут лимитчики? – изумилась Юля.
– А при том, что понаехали, чеченцы поганые, всю столицу загадили, собачатиной торгуют! Как не стыдно живое существо есть!
– Корова тоже живая, – влез Кирюшка.
– А собака – друг человека, – парировал Демин, – и делать из нее чебуреки безнравственно!
– Так вы любите собак? – изумилась Люся.
– Конечно, – ответил старик, – только вот эта мне не нравится.
И он ткнул корявым пальцем в апатично лежащую на грязном полу Муму. Люся покраснела и разинула рот. Катя, быстро сообразившая, что спор сейчас понесется по новой, моментально сказала:
– Стоп! Так и не пойму, чего мы ругаемся! Люся, бери собаку и иди на кухню, у тебя жаркое перекипает.
Из коридора и впрямь тянуло запахом подгоревшего мяса. Люся ойкнула и унеслась.
– А вы, Михаил Степанович, – продолжала Катя, – успокойтесь, иначе давление до 200 скаканет, опять сляжете.
– Ой права ты, Катюшенька, во всем права, – забормотал дедок, пятясь. – Уже голова болит, ноги подкашиваются, перед глазами мельтешит…
Усиленно изображая недомогание, он продолжал идти задом, запнулся за узел и с размаху сел на куль. Раздался треск, и на пол потекло нечто желтое.
– Прикол, – взвыла в полном восторге Таня, – дедок Муму ругал, а сам обосрался, и как только не стыдно!
– Что это? – в ужасе спросил Демин. – Что?
– Яйца, – со вздохом ответил Володя.
– Чьи? – вопрошал Демин.
С христианской незлобивостью майор пояснил:
– Куриные. Вы, дедушка, обвалились на наволочку с продуктами, сверху десяток яиц лежал, крупных, по 15.60.
– Кто же складывает харчи в наволочку? – пришла в негодование Юля.
– Я, – коротко ответил майор, – а что, нельзя?
Оставив их ругаться дальше, я пошла домой. Интересное дело, почему такой вкусный и полезный продукт, как куриные яйца, настоящая кладовая витаминов, у нас немедленно погибает, не успев попасть на стол?
Глава 22
Доктор Ростов оказался занят под завязку. Пробилась я к нему только вечером в четверг. Выглядел Федор Николаевич импозантно. Высокий, крупный, с копной седых волос. Пахло от него дорогим одеколоном, а на его правой руке сверкал золотой перстень. Мне он напомнил нашего семейного доктора, давно покойного Игоря Львовича Ежова, которого моя мамочка всегда вызывала, стоило дочурке пару раз кашлянуть.
Сходство усилилось, когда Федор Николаевич потер руки, словно пришел с мороза, и мягким, бархатным голосом поинтересовался:
– Ну те-с, что случилось, дорогуша?
Мне не захотелось прикидываться родственницей сумасшедшего. Да и в кабинете специалиста подобного класса это небезопасно. Начнет задавать вопросы и тут же выведет на чистую воду. Поэтому я прямо заявила:
– Я пришла поговорить о Насте Звягинцевой.
Федор Николаевич вытащил трубку, набил ее табаком, тщательно закурил и осведомился:
