Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут
Тактичная Маруся ухватила Еву за руку и поволокла девочку к себе. Зайка беззвучно испарилась, Аркашка боком выскочил из комнаты, Наталье понадобилось срочно отдать какие-то распоряжения кухарке. Казик быстро собрался и унесся домой. В гостиной остались двое – я и Левка.
Старший Арцеулов выглядел довольным, даже счастливым.
– Послезавтра покидаю Москву и улетаю в Ялту.
Мысленно я вздохнула. Слава богу, значит, Казик сможет запросто к нам заглядывать. Но любопытство всегда вело меня по жизни, и на этот раз я не удержалась:
– Левушка, а что будешь делать с деньгами, вырученными за Соньку?
Мужчина оживился.
– Перевел сумму на карточку. В Ялте куплю однокомнатную квартиру в престижном районе и…
– Уедешь туда жить?
– Оставить родительские пятикомнатные хоромы Генке и Катьке? Нет уж, я с дерева головой об асфальт не падал. Квартирку буду сдавать. Знаешь, сколько сейчас в Ялте платят за приличное жилье?
Я кивнула.
– А на вырученные денежки, – продолжал мечтать Левка, – стану жить красиво. Больше никакого репетиторства, никаких глупых детей и капризных родителей, желающих за свои паршивые десять долларов выпить из жил бедного преподавателя всю кровь. Нет уж, баста, хватит! Отчитал четыре часа в неделю – и домой. Возьмусь переводить что-нибудь для издательства. Красота! Вот только думаю, не продешевил ли с деньгами? Может, следовало мадам сначала взвесить, а потом продать, назначив сумму за килограмм, как за барана!
И он оглушительно заржал, обнажив не слишком белые зубы, похожие на клыки старой собаки. Мне стало противно, пришлось подойти к окну, чтобы не видеть веселящегося Левку.
Тут в комнату с топотом ворвалась Маня.
– Мамусечка, – заорала дочь с порога, – ты видела Евин глаз?!
Бог мой, совсем забыла про бедного ребенка.
– Как она посмела, – вопила Маруся, – как могла? Евка обязана подать в суд. Существует, в конце концов, Декларация прав ребенка, или как она там еще называется. Пойду у Кешки узнаю. Пусть представляет Евкины интересы. Мамусечка, как думаешь, он попросит у меня гонорар за консультацию?
– Мне кажется, если, въезжая на мотороллере в гараж, ты не будешь каждый раз врезаться в его «Вольво», этого уже хватит. Пообещай. Думаю, адвокат удовлетворится.
Манька повернулась на каблуках и понеслась к брату, я же схватилась за телефон.
Трубка пищала и пищала, давая понять, что дома никого нет, но я была упорной и примерно после тридцатого гудка услышала хриплое «алло».
– Нелли, это Даша, мне нужно срочно с вами встретиться.
– Но не сейчас же, – произнесла женщина сонным голосом, – кто же ходит в гости в семь утра.
– Сейчас девятнадцать часов вечера.
Нелли замолчала. В трубке послышался истошный детский визг, потом короткие гудки. Велев Машке никуда не отпускать Еву и приказав Ирке приготовить для нее комнату, я влезла в «Пежо» и понеслась на улицу Усиевича.
Я упорно звонила, но дверь никто не открывал. Палец заболел от долгого нажатия на кнопку. Минут через десять я принялась колотить дверь ногой, оставляя на полировке царапины. Наконец в замочной скважине что-то зашуршало, и дверь приоткрылась. Я распахнула ее пошире и сбила с ног глупо улыбающуюся Нелли. Женщина плюхнулась посреди холла на задницу. Халат распахнут, волосы торчат, как у ежа на свадьбе. Из глубин квартиры несся отчаянный детский плач, похожий на хрип.
Переступив через упавшую бабу, я двинулась на поиски мальчика. Юра обнаружился сидящим на кухонном полу. Его хорошенькая голубенькая пижамка с веселым Микки-Маусом промокла насквозь и пахла соответственно. Памперс – отличная вещь, но если писать и какать в него целый день, в конце концов все начинает просачиваться наружу, весь дневной запас. Это, очевидно, и произошло с бедным малышом, к тому же он явно хотел есть. Судя по рассказу сестры, убежавшей из дома около двух, она не успела покормить брата. А сейчас стрелка часов неумолимо подбиралась к восьми.
Увидев меня, мальчик разом замолчал. Я взяла его и на вытянутых руках оттащила в ванную. Здесь я долго приводила его в порядок: мыла, обсыпала красную попку тальком, надевала чистый комбинезончик. Наконец Юра приобрел приличный вид. Теперь следовало накормить малыша.
На кухне я полезла в гигантский шкаф около входа и обнаружила там горы специй. Никогда не думала, что, кроме красного и черного перца, существует еще зеленый и белый. Десятки баночек с незнакомыми названиями переполняли полки.
Детское питание нашлось под окном. Я достала коробку с кашей, точно такой же, как у Вани и Ани, и принялась греть молоко. Увидев тарелочку с готовой едой, Юра снова заорал. Я подула на ложку и засунула ее в открытый в гневном вопле ротик. Мальчик моментально замолчал, сглотнул и раскрыл рот, как голодный птенец. Я засмеялась и поднесла следующую порцию. Минут через десять он заснул прямо в стульчике. Я отнесла его в кроватку и пошла смотреть, что поделывает мамаша.
Нелли по-прежнему лежала у двери, свернувшись калачиком. Запах стоял как в винном погребе. Но я знала, что делать. В моей разнообразной семейной жизни существовал короткий период общения с алкоголиком, и поэтому, присев, я начала энергично растирать негодяйке уши. Через несколько секунд та открыла глаза и попыталась сесть. Еще через минуту смогла добраться до ванной. Тут ей был незамедлительно поднесен стакан воды с марганцовкой. Женщина машинально выпила, и ее тут же стошнило. Пытка марганцовкой продолжалась до тех пор, пока пьянчужку не вывернуло наизнанку. Затем я запихнула алкоголичку в ванну и, не обращая внимания на вопли, включила ледяную воду. Короче говоря, где-то около девяти Нелли в почти нормальном состоянии восседала на кухне и пила очень крепкий и необыкновенно сладкий кофе.
– И часто так напиваешься?
– Я вообще не пью! – возмутилась женщина. – Просто утром съела кусок готовой пиццы и отравилась.
Мне стало смешно.
– Пицца с начинкой из коньяка? – мой палец уперся в пустую бутылку «Реми Мартен».
– Какое тебе дело до моей частной жизни? – пошла в атаку жена стоматолога. – Много понимаешь, язва.
– До тебя и правда дела нет. Детей жаль. Избитая Ева, теперь чуть не умерший от голода малыш. А если бы сегодня никто не приехал? Когда появится Владимир? И где домработница?
Тут мы сообразили, что стихийно перешли на «ты», и замолчали. Через секунду Нелли проговорила:
– Наверное, смешно «выкать» человеку, которого находишь на полу в таком состоянии, да? Владимир приедет завтра, а Люде я дала выходной. Хотелось отдохнуть спокойно.
– Ну, уж и оттянулась, на полную катушку.
Нелли стукнула кружкой о стол и закричала:
– Твое какое дело, может, вообще подохнуть хочу!
Голос женщины, сорвавшись, перешел на визг, и крупные слезы покатились из глаз. Но алкоголики любят вызывать к себе жалость и желание напиться, как правило, объясняют жестокостью окружающих. Поэтому я спокойно закурила и, дав истеричке проораться, заметила:
– Будешь хамить, расскажу Владимиру, в каком состоянии нашла его супругу. Боюсь, что после этого тебе не придется долго именоваться его женой.
Нелли истерически засмеялась.
– Да не знаешь ты ничего. Владимир никогда меня не бросит. Твоя правда, он меня терпеть не может, при каждом удобном случае из дома убегает, и баб у него навалом. Думаешь, не знаю? Но все равно, развестись Владимир не сможет никогда, понимаешь? Будем мучить друг друга до смерти, пока тапки не отбросим.
– Почему?
Нелли жадно поглядела на полную бутылку коньяка, стоявшую в углу кухни. Ладно, налью ей маленькую дозу, болтливее станет. И правда, после принятия «лекарства» женщина порозовела и потянулась к пачке сигарет. Я демонстративно убрала коньяк в шкафчик и повторила:
– Почему?
– По условиям завещания.
– Как это?
– Ох, долго рассказывать. Отец Владимира и его мать родили в браке только одного здорового ребенка. Остальные дети умерли в раннем возрасте от разнообразных болячек. Наверное, поэтому у отца Владимира поехала крыша. Он поставил условие: в нашем браке должно быть как минимум двое детей, причем желательно, чтобы хоть один из них – мальчик. Если брак будет бесплодным, все собранные им коллекции отойдут музеям. Не будет сына – музеи получат половину. К тому же родители Владимира так меня ненавидели, что запретили ему в свое время даже думать о союзе со мной.
Нелли вздохнула, потом сварила нам еще кофе. Дальнейший ее рассказ служил хорошей иллюстрацией того, как далеко может зайти родительская любовь и как просто ей превратиться в ненависть.
Оказывается, Нелли – дочь бывшего друга Петра Павловича, отца Владимира. Одно время семьи тесно дружили, проводили вместе летний отдых, часто ходили друг к другу в гости. Подружились и дети. Но потом, когда Нелли исполнилось семнадцать, неразлучные приятели разругались в пух и прах, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Связь прервалась. Новоявленные Монтекки и Капулетти перестали даже разговаривать между собой. Но дети уже успели полюбить друг друга. Три года Владимир уламывал родителей дать согласие на свадьбу, и, лишь когда пригрозил самоубийством, Петр Павлович и Элеонора Сергеевна дрогнули.
