Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут
Свадьбу играли чудесным апрельским днем. Ради такого события Нелли поздоровалась с Элеонорой Сергеевной, но та, поджав губы, сделала вид, что не видит бывшую подругу в упор. Вражда разгорелась с новой силой. Доходило до абсурда. Новый год супруги встречали порознь. Она со своими родителями, он – у Петра Павловича и Элеоноры Сергеевны. Детей не было. Нелли, не чувствуя никаких родительских эмоций, вообще не хотела их заводить. Ей вполне хватало Владимира. Два года длилась безоблачная идиллия, а потом скончался Петр Павлович.
Завещание ошеломило Резниченко. Мало того что им следовало как можно быстрей нарожать детей, мстительный Петр Павлович поставил еще одно условие. «Мой сын, – стояло в завещании, – сам, без совета с родителями, выбрал спутницу жизни. Пусть и живет с ней теперь до гробовой доски». Завещание накладывало вето на развод. В случае расторжения брака коллекции моментально попадали в музеи. Сотрудники Третьяковки во все глаза следили, чтобы наследники не нарушили завещания. Первый ребенок должен был родиться не позднее чем через пять лет после кончины Петра Павловича.
Жизнь супругов сильно изменилась после оглашения завещания. Во-первых, Нелли, по ее словам, родила Еву. Девочка получилась так себе: некрасивая, неловкая и не слишком умная. Говорят, что не очень удачных детей матери любят больше. Но только не Нелли. Она сразу призналась, что несколько лет тому назад, присутствуя на празднике оглашения годовых отметок в гимназии, сгорела от стыда и злости, глядя, как неуклюжая Ева, спотыкнувшись на ступеньках, ведущих на сцену, получает дневник из рук директора последней. Хуже ее не учился никто.
Нелли не видела аккуратности и старательности ребенка, ее тихой, милой улыбки и доброго взгляда. Правда, после посещения гимназии мать стала одевать Еву почти роскошно, надеясь шикарной одеждой прикрыть некрасивую фигурку.
Потом Нелли вынудили родить Юру. Мальчик тоже не вызывал радости, потому что оказался капризным и крикливым. Отношения с Владимиром испортились вконец, развод невозможен. Впереди много лет беспросветной жизни. Краткую радость приносит только коньяк.
Я молча выслушала рассказ Нелли. «Здорова врать, дорогая, – подумалось мне, – не ты родила этих двоих детей, поэтому и ненавидишь их».
В этот момент входная дверь хлопнула, и в кухню быстрым шагом вошел бодрый Владимир. Нелли в ужасе попыталась расчесать спутанные волосы.
– Даша, – изумился, увидев меня, стоматолог, – рад видеть, что вы подружились с Нелли. А я вот освободился пораньше и поторопился домой.
Он окинул взглядом халат и всклокоченные волосы Нелли, отметил мой перемазанный кашей костюм, потянул носом неприятный запах, доносившийся из ванной, и все понял. Глаза Владимира потемнели, шея стала медленно краснеть, я решила спасать пьянчужку:
– Маша пригласила Еву в гости с ночевкой, а та сказала, что мама отравилась пиццей. Вот я и приехала посмотреть, как тут ваша жена. И вправду, было очень плохо. Пришлось вызвать врача, делать промывание желудка, да к тому же я оказалась такой неловкой! Давая по приказу доктора больной кусок сахара с коньяком, пролила на Нелли бутылку. Теперь кругом такой запах.
Женщина благодарно посмотрела на меня, стоматолог вежливо улыбнулся и сказал:
– Большое спасибо, а где Юра?
– Мальчик поужинал и спит.
Владимир обнял жену за плечи, лицо его выражало сочувствие:
– Дорогая, попрощайся с Дашей, надо лечь в кровать и отдохнуть.
Я тоже стала прощаться и уехала домой.
Глава 18
Через неделю после отъезда Левки в Ялту на нас обрушился новый гость. Придя в пятницу домой и намереваясь спокойно отдохнуть, я встретила в холле крайне возбужденную Зайку. Увидев меня, Ольга взмахнула руками:
– Представляешь, что случилось! Просто кошмар!
– Дети заболели?! – испугалась я.
– Слава богу, нет. Хуже.
Что еще худшее могло приключиться с нами?
– Приехала Марта Игоревна, – объявила Зайка, – и сейчас Аркашка знакомит ее с близнецами.
Да уж, новость ошеломляющая. Марта Игоревна – мама Соньки, бывшая теща Левчика. Единственный человек на свете, в присутствии которого старший Арцеулов почтительно помалкивал. Повезло Казику, нечего сказать.
Гостью я нашла в детской. Руками, похожими на колбасные батоны, она нежно прижимала к себе Аньку. Аркадий и Серафима Ивановна робко жались у окна. Вообще, в присутствии вдовы все моментально начинали проявлять робость и почтительность.
– Ах, котик сладенький, – приворковывала дама, делая Аньке козу, – цветочек расписной. Ну-ка, – обратилась она к Аркадию, – сообщи няньке, что детей следует купать в череде.
Марта Игоревна – вдова писателя. Прозаик успешно ваял многотомные произведения о тяжелом труде колхозников. Страницы, посвященные воспеванию пашни и севооборота, сменяли сцены жаркой любви, измены и ревности. Романы пользовались бешеной популярностью. В коммунистическое, небогатое продуктами время холодильник Марты Игоревны ломился от разнообразной снеди, почти экзотической для советских людей. Это слали подарки дорогому и любимому писателю труженики полей, надеясь, что когда-нибудь он посетит их колхоз. Двухэтажная дача на берегу моря, черная «Волга» с шофером, путевки в Болгарию – все блага жизни сыпались на Марту Игоревну при жизни мужа.
Но и после смерти прозаика вдова не нуждалась. Приятели устроили ее администратором в известный симфонический оркестр, и, уже будучи одинокой, она объехала полмира с гастролями, следя за моральным обликом оркестрантов и устройством их быта.
На людей Марта Игоревна действовала гипнотически. В голодные 90-е годы вплывала в продовольственные магазины в бобровой шубе и, облокотившись толстой ручкой в перстнях на прилавок, небрежно говорила:
– Милейшая, предложите сыр.
Продавщица словно в трансе, спотыкаясь, бежала за требуемым раритетом. Вдова оглядывала головку и милостиво разрешала отрезать грамм двести. Работница прилавка потом несколько дней мучилась и не могла понять, какого черта не гавкнула на покупательницу, не послала ее куда подальше, а подобострастно выполнила приказ царственной дамы.
Увидев меня, Марта Игоревна простерла руки и, прижав к своей необъятной груди, сообщила:
– Деточка, ты знаешь, какое меня посетило горе?
– Какое? – в один голос спросили мы с Зайкой.
– Левушка ушел от Сони, бросил больную, нуждающуюся женщину без средств к существованию. И мне придется нести на хрупких плечах еще и дочь.
И, достав из рукава кружевной платочек, она, распространяя аромат «Мажи нуар», принялась промокать глаза.
Я оглядела «хрупкие» плечи, к которым присоединялся бюст седьмого размера, и предложила пообедать.
В столовой, за столом с сырами и фруктами, вдова поведала о цели визита.
– Сонюшка отыскала какого-то художника и собралась за голодранца замуж. Следует остановить неразумного ребенка и запретить ей сумасбродство. Девочка молода, неопытна, необходимо объяснить ей ее ошибки. Лучше Левушка со стабильным, пусть и небольшим, доходом, чем непредсказуемый портретист. Даша вечером поедет и привезет Соню сюда, мне неприлично ехать самой на дом к любовнику.
Повисла тишина. Почти пятидесятилетняя Сонька вполне способна разобраться с мужиками сама. Но родительская любовь слепа. Поэтому в восемь вечера я позвонила в дверь Новицкого. Открыла мне Маня. Последнее время ребенок просто пропадал у художника. Портретист находил у Мани задатки живописца и принялся учить ее в мастерской.
Вот и сейчас в зале стояло два мольберта. Маня пыталась изобразить патриархальный деревенский домик. Перед Казиком находился набросок портрета жирноватого мужика в шубе. По квартире плыл восхитительный аромат чего-то страшно вкусного. Я невольно начала принюхиваться.
– Зося печет слоеный пирог с творогом и яблоками, – пояснил Казик. – Она божественно готовит. Сегодня съел на обед кучу рольмопсов, чуть не умер.
Я удивилась. Сколько раз ни приходила в гости к Арцеуловым, всегда подавали говядину, доведенную в скороварке до степени тушенки. Апофеоз Сонькиного кулинарного искусства – яблочный пирог шарлотка, который может испечь даже однорукий младенец. А тут струдель, рольмопсы… Что это вообще такое: запеченный мопс с роликами?
Мы пошли на кухню. Между столами и мойкой носилась удивительно похорошевшая Соня. Она сильно похудела и тянула сейчас килограмм на семьдесят пять. Непостижимым образом на ее лице разгладились морщины, глаза светились. На столе издавал аромат огромный рулет, обсыпанный сахарной пудрой.
– Дашка, – обрадовалась бывшая жена Арцеулова, – садись скорей, будем чай пить.
Отказавшись от угощения, я изложила цель своего визита. Сонька всплеснула руками.
– Нет, скажи, кто ее просит вмешиваться. Прикатила!
Казик успокаивающе обнял жену.
– Дорогая, не волнуйся, поедем вместе и уладим проблему.
