Воздушный замок (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Вжик-плюх. Прощай, «Фиат».

Почти без перерыва внимание нашего праздного наблюдателя привлёк бы самый крошечный, самый старый, самый помятый и потрёпанный серый «Рено», какой только можно встретить на улицах Парижа. Поскольку его регистрационный номер начинался с «75» (код для парижских машин), этот зачуханный «Рено» наверняка часто появлялся на улицах города – остаётся лишь удивляться, как его до сих пор не отловили вместе с другими бродячими собаками.

За рулём этой «дворняги» в полном одиночестве – кто ещё, кроме водителя, согласился бы сесть в такую колымагу – сидел, ссутулившись, Шарль Муль – пианист и экзистенциалист, с тлеющей сигаретой в углу рта.

Вжик-плюх! Пошёл прочь, «Рено».

Спустя несколько минут безделья, наш очевидец (неужели он бездомный?) увидел бы, как по улице, весело петляя в потоке автомобилей, едет велосипед-тандем; впереди – Жан Лефрак, сзади – прекрасная кошечка-воровка Рене Шатопьер. Этот велосипед со своими привлекательными седоками, будучи выше, стройнее и пронырливее большинства других участников движения, не только притягивал к себе завистливые взгляды, но и двигался быстрее.

Вжик-плюх. Велосипед поднажал и был таков.

Но что это едет? Лондонское такси… в Париже? И впрямь, а за баранкой всеобщий любимец Брадди Данк. На заднем сиденье с комфортом расположились сэр Мортимер Максвелл и Эндрю Пинкхэм, обсуждающие великие преступления века.

Вжик-плюх. Ныряй глубже, такси «Остин».

Наш очевидец, убеждённый, что видел всё, покинул свой пост. Но он ошибался. На той же улице появилось ещё одно транспортное средство – мотоцикл с коляской. Грозно рыча, он прорезал поток медленно движущегося транспорта. За рулём мотоцикла, с лицом, скрытым кожаными очками-маской, восседал Юстас Денч, профессиональный преступник, единственный автор и организатор операции. А коляску мотоцикла занимала поразительно красивая уроженка Эрбадоро с развевающимися по ветру волосами – Лиза Перес, ради которой, якобы, и затевалась вся эта авантюра.

Вжик-плюх. Мотоцикл вместе с коляской канул под землю.

Вниз по рампе, всё ниже и ниже, по извилистому серому бетонному туннелю, мимо парковок, заполненных спящими автомобилями, минуя более погружённые уровни, занятые лишь наполовину, оставляя позади глубины, где стоящие машины можно было пересчитать по пальцам, пока мотоцикл, наконец, не достиг самого дна, где припаркованных машин не было вовсе.

За несколькими исключениями. В самом дальнем углу, полускрытые бетонными колоннами, стояли: чёрный «Жук», красный «Фиат», обречённый «Рено», велосипед-тандем, теперь уже без седоков, лондонское такси с оранжевой табличкой «Свободно» на лобовом стекле, и дюжина разнообразных водителей и пассажиров этих средств передвижения.

Юстас направил мотоцикл к группе людей (состоящей из отдельных кучек; соотечественники продолжали держаться вместе и избегали общества незнакомцев) и затормозил, издав громкий треск. Сняв очки, Юстас соскочил с мотоцикла и с искренней улыбкой шагнул к собравшимся.

– Ну, что ж, – сказал он. – Все в сборе. Можем приступать.

Бедняга Вито Палоне не понимал по-английски. Он спросил на итальянском – единственном языке, которым владел:

– О чем речь?

– Что-что? – Юстас нахмурился.

Шарль Муль, хоть и был экзистенциалистом, не знал ни английского, ни итальянского. Поэтому, услышав вопрос Вито, он повернулся к Жану Лефраку.

– Что он сказал?

– Минуточку внимания, – попросил Юстас, воздев руки, словно пытался усмирить бунтующую толпу. Он чувствовал, что обстановка накаляется, и твёрдо решил не допустить взрыва. – Давайте разберёмся, – сказал он. – Давайте сохраним спокойствие и во всём разберёмся.

Отто Берг, чьё счастливое бродяжничество ограничивалось Германией, не знал ни одного из языков, звучащих сейчас на этом уровне парковки, поэтому потребовал ответа по-немецки:

– Может кто-нибудь мне объяснить – что происходит?

– Никто ни бельмеса не понимает! – вскричал бедный старый Вито, начиная закипать.

Юстас, тоже разнервничавшись, прикрикнул на Вито:

– Почему вы не говорите по-английски?

– Он итальянец, – пояснила Роза.

– Ты тоже итальянка, – указал на неё Юстас. – И при этом говоришь на английском.

– Без всякого удовольствия, – заметила она.

Тут вперёд протиснулся сэр Мортимер.

– Ну же, Юстас, давай начнём что ли? – сказал он.

Голоса слились в неразборчивый гул: каждый требовал объяснить, что именно было сказано, кем, кому, на каком языке и почему. Юстас отступил на шаг и в нарастающем ужасе обвёл взглядом собравшихся. Никто из них, кроме глав команд, не понимал английского.

Три часа спустя, Юстас с закатанными рукавами рубашки ощущал себя измученным, подавленным и даже отчаявшимся. Такие же чувства читались на лицах всех, кто его окружал.

После бесконечной череды переводов, возвращений к уже обсуждённому, недоразумений и попыток объясняться с помощью рисунков на пыльных кузовах автомобилей, он, наконец, был точно уверен, что ему удалось донести свой план до всех моноязычных участников (Юстас и сам был моноязычным, но, поскольку единственным языком, которым он владел, был английский – это не имело значения).

Однако к тому времени, как его довольно сложный и хитроумный план был изложен тем или иным способом, прежний восторг Юстаса начал ослабевать. Возможно, план не так уж хорош, как казалось. Может, он и правда настолько плох, как он звучал на втором часу объяснений.

Нет, такого просто не могло быть. Он же Юстас Денч – неподражаемый планировщик. Он заставлял себя верить: до того, как столкнуться с этими непрошибаемыми лбами и упёртыми характерами, разработанный им план был хорош. И он снова станет хорош.

– Ладно, – произнёс он, выпрямляясь и стараясь выглядеть хотя бы немного собранным и верящим в успех. – Мы обсудили план все вместе.

– Мы-обсудили-план-все-вместе, – послушно и монотонно пробубнили Роза, Герман и Жан, каждый на своём родном языке.

Юстас вздохнул.

– Мы устранили разногласия, – сказал он.

– Мы-устранили-разногласия, – глухо отозвались переводчики.

– Мы договорились об оплате.

– Мы-договорились-об-оплате.

Послышалось общее ворчание. Вопрос о долях некоторое время назад вызвал определённые трудности. Что ж, теперь он решён.

– Мы договорились об оплате, – твёрдо повторил Юстас, окидывая всех строгим взглядом. На этот раз переводов не последовало, как и ворчания, поэтому Юстас продолжил: – Мы все знаем, что нужно делать.

– Мы-все-знаем-что-нужно-делать.

Стараясь придать голосу воодушевляющий тон, Юстас воскликнул:

– Так давайте теперь сделаем это!

– Так-давайте-теперь-сделаем-это.

5

Дождь лил, как из ведра – хлестал, пронизывал насквозь, обрушивался потоками, струился ручьями и водопадами, низвергался с небес, словно Бог, только что закончив принимать ванну, выдернул пробку. Портовый город Саутгемптон обречённо распластался на земле под этим потопом, и все его жители благоразумно сидели по домам.

Грузовые суда в гавани лениво покачивались возле причалов; поверхность моря была сплошь покрыта кругами от дождевых капель, а палубы залиты водой. На мощёных улицах и асфальтовых дорожках в порту лужи разрослись до размеров небольших озёр. Тёмные тучи нависали так низко, что почти касались дымовых труб кораблей, а шум ливня заглушал все прочие звуки.

Лондонское такси нерешительно пробиралось по лужах вдоль портовой набережной. Брадди Данк, сидящий за рулём, что-то ворчал себе под нос и щурился в лобовое стекло, пытаясь разглядеть путь поверх усердно работающих, но почти бесполезных дворников. Вдоль набережной местами возвышались груды грузов, некоторые под брезентом, другие под проливным дождём. У каждой такой горы Брадди останавливал такси, а Эндрю Пинкхэм с заднего сиденья всматривался сквозь залитое водой боковое окно, пытаясь различить маркировку – сведения о владельце и пункте назначения – нанесённую на тару.