Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)
– Адвокатская контора «Жебер и Башелье»?
– Жорж Башелье у аппарата.
– Вы не могли бы мне сказать, мадемуазель Турэ будет в конторе завтра утром?
– Разумеется. Сегодня она отлучилась по семейным обстоятельствам, но завтра у нее нет причин отсутствовать. А кто говорит?
Мегрэ повесил трубку.
– Сантони в конторе?
– С утра я его не видел.
– Пометь себе: нужно сообщить Сантони, чтобы завтра утром он был у входа в контору «Жебер и Башелье». Когда появится мадемуазель Турэ, пускай он самым вежливым образом пригласит ее ко мне.
– Сюда?
– Да, в мой кабинет.
– Ничего больше?
– Нет, ничего! Мне надо поработать.
На сегодня хватит с него Луи Турэ, его семьи и любовницы. Если бы Мегрэ не обладал беспримерной ответственностью и добросовестностью, он бы покинул кабинет и пошел в кино.
До семи часов вечера комиссар трудился с таким усердием, словно от его работы зависело будущее всего мира. Он не только разобрался с текущими делами, но и взялся за документы, которые уже несколько недель, а то и месяцев ждали своей очереди, потому что не имели никакой особой значимости.
Когда он наконец-то вышел из здания, у него перед глазами прыгали буквы и строчки. Мегрэ показалось, будто на улице что-то не так; он протянул руку и понял, что дождь закончился. Это создавало странную пустоту.
Глава 6
Нищие
– Что она делает?
– Ничего. Сидит очень прямо, с высоко поднятой головой, и напряженно смотрит перед собой.
В зале ожидания Моника предпочла сесть на стул, а не в кресло.
Мегрэ специально оставил девушку «повариться», как он любил говорить. Когда в девять двадцать Сантони доложил начальнику, что Моника доставлена, комиссар пробормотал:
– Оставь ее в «клетке».
Так Мегрэ называл застекленный зал ожидания с зелеными бархатными креслами. Как и все остальные посетители, Моника Турэ должна была растеряться.
– Как она?
– В трауре.
– Я не об этом спрашиваю.
– Мне показалась, что она почти обрадовалась, завидев меня. Я стоял в двух или трех метрах от двери здания на улице Риволи. Когда она подошла, я направился к ней. «Прошу прощения, мадемуазель…» Она прищурилась и посмотрела на меня. Должно быть, она близорука. Затем воскликнула: «А! Это вы». – «Комиссар хотел вас видеть…» Она не протестовала. Я взял такси, и мы всю дорогу ехали в полном безмолвии.
Кроме того, что прекратился дождь, еще и выглянуло солнце. Из-за влажности дневной свет казался каким-то особенно ярким.
Мегрэ, спешивший на оперативное совещание, издалека увидел девушку, сидящую в углу. Полчаса спустя, возвращаясь в кабинет, он обнаружил ее на том же месте. Через некоторое время комиссар отправил Люка взглянуть на дочь месье Луи.
– Она читает?
– Нет. Просто сидит.
С того места, где находилась Моника, было удобно наблюдать, как работает криминальная полиция. Она видела коридор с многочисленными дверями, видела, как приходят и уходят инспекторы с документами в руках, как они заглядывают в разные кабинеты, уезжают на задания или возвращаются с них. Время от времени полицейские останавливались, чтобы обменяться несколькими фразами по поводу текущего расследования; случалось, что кто-то из них вел заключенного в наручниках или толкал перед собой женщину в слезах.
Других посетителей, прибывших позднее мадемуазель Турэ, приглашали в кабинеты, но она при этом не проявляла никакого нетерпения.
Телефон на улице Ангулем по-прежнему молчал. Неужели Мариетта Жибон что-то заподозрила? Забытая трубка вызвала в ней подозрительность?
Нёвё, дежуривший у дома поочередно с коллегой из того же района, не заметил ничего необычного.
Что касается Альбера Жориса, то было точно установлено, что накануне в шесть часов вечера он еще был в Париже. Агент Дамбуа, который, как и другие полицейские города, получил приметы юноши, именно в это время заметил его на углу площади Клиши и бульвара Батиноль. Молодой человек выходил из бара. Возможно, агент слишком быстро двинулся в его сторону? Как бы там ни было, но Жорис бросился бежать, лавируя среди прохожих. Толпа в этот час оказалась особенно плотной. Дамбуа засвистел, чтобы привлечь внимание коллег.
Но это ничего не дало, да и не могло дать. Полицейские тщетно прочесали весь район. Хозяин бара заявил, что клиент никому не звонил, только съел пять яиц вкрутую с тостами и выпил три чашки кофе.
– Он выглядел очень голодным.
Мегрэ позвонил судья Комельо.
– По-прежнему ничего нового?
– Я надеюсь найти убийцу в течение сорока восьми часов.
– Это то, о чем мы думали? Убийство с целью ограбления?
Мегрэ ответил, что да.
Еще оставался нож. Среди утренней корреспонденции лежало письмо от фирмы, производящей скобяные изделия. С самого начала расследования Жанвье лично занимался поисками, и один из руководителей предприятия сообщил инспектору, что определить, у какого торговца был куплен именно этот нож, практически невозможно. Он не без гордости привел астрономические цифры выпускаемой продукции.
И вот теперь некто, перед чьей подписью стояла пометка «заместитель директора», уведомлял начальника криминальной полиции, что согласно номеру, выбитому на ручке, нож, которым воспользовались на бульваре Сен-Мартен, был частью партии, высланной четырьмя месяцами ранее оптовому торговцу в Марсель.
Следовательно, пять инспекторов в течение трех дней совершенно напрасно опрашивали парижских торговцев. Жанвье был взбешен.
– Что мне делать, патрон?
– Пошли запрос в Марсель. Затем возьми Моера или кого-нибудь из криминалистической лаборатории и отправляйся на улицу Ангулем. Пусть Моер снимает все отпечатки пальцев, которые обнаружит в комнате. Особое внимание уделите платяному шкафу.
В это время Моника все еще ждала приема. Порой Мегрэ посылал кого-то из сотрудников взглянуть на нее.
– Что она делает?
– Ничего.
Люди с более крепкими нервами, чем у этой девушки, выходили из себя после часа ожидания в застекленной «клетке».
Без четверти одиннадцать комиссар вздохнул:
– Пускай ее приведут.
Мегрэ встретил мадемуазель Турэ стоя и извинился.
– Так как я намереваюсь провести с вами довольно длительную беседу, я был обязан сначала покончить с текущими делами.
– Я понимаю.
– Садитесь, пожалуйста.
Она так и поступила, поправила волосы, обрамлявшие лицо, и поставила сумочку на колени. Мегрэ устроился в своем кресле, поднес трубку ко рту, но прежде, чем чиркнуть спичкой, спросил:
– Вы позволите?
– Мой отец курил. Мои дяди тоже курят.
Она казалась менее нервной, менее озабоченной, чем во время первого визита в полицию. Утро было таким солнечным и мягким, что комиссар оставил окно приоткрытым, и в кабинете слышались приглушенные звуки улицы.
– Разумеется, я хотел бы поговорить о вашем отце.
Она кивнула.
– И также о вас и о некоторых других людях.
Моника не спешила ему помочь. Она не сводила глаз с лица комиссара и молча ждала, словно догадываясь, какие вопросы он ей намерен задать.
– Вы очень любите вашу мать, мадемуазель Моника?
Мегрэ намеревался провести допрос тоном «доброго дядюшки», заставить девушку проникнуться к нему доверием и в конечном итоге говорить только правду. Но ее первый ответ вынудил его изменить тактику.
Очень спокойно, как будто это было нечто совершенно естественное, она проронила:
– Нет.
– Хотите сказать, что вы не ладите?
– Я ее ненавижу.
– Могу ли я спросить почему?
Девушка слегка пожала плечами.
– Вы были у нас дома. Вы все видели сами.
– Вы не могли бы уточнить вашу мысль?
– Моя мать думает только о себе, о своей грядущей старости, она высокомерна и скрытна. Ее раздражает, что сестры вышли замуж более удачно, чем она, и всю жизнь мама старается заставить всех поверить, что живет не хуже их.
Мегрэ с трудом сдержал улыбку: девушка говорила так серьезно.
– А вашего отца вы любили?
Несколько минут Моника молчала; Мегрэ был вынужден повторить вопрос.
– Я думаю. Пытаюсь понять свои чувства. Трудно признаваться в них сейчас, когда он умер.
– Вы не слишком-то его любили?
– Он был несчастным человеком.
– Что вы подразумеваете под этим?
– Он не пытался ничего изменить.
– А что он должен был поменять?
– Все.
И внезапно она с жаром воскликнула:
– Жизнь, которую мы вели! Если это можно назвать жизнью… Мне уже давно все надоело, и я мечтаю только об одном: уехать.
– Выйти замуж?
– Не имеет значения. Лишь бы уехать.
– Вы намеревались уехать в ближайшее время?
– Не сегодня завтра.
– Вы говорили об этом вашим родителям?
– Зачем?
– Вы бы уехали, не сказав ни слова?
