Монс Каллентофт - Дикая весна
– Такое ощущение, что все это происходило не по-настоящему, – говорит Зак.
Деревья на аллее прямо перед ними сотрясаются от дуновения ветерка.
– Как все это связано, черт возьми? – продолжает Зак. – Мне показалось, что старик на все сто контролировал, что он нам рассказывает и для чего. Как будто он играл с нами, заранее зная, что мы придем. Как будто ждал нас.
– Но какое все это имеет отношение к семье Вигерё? К взрыву? – спрашивает Малин. – Я уверена, что он ничего не знал о близнецах.
– Пожалуй, надо начать с братцев, – говорит Зак и указывает дальше по улице.
– Посмотрим, дома ли они, – кивает Форс.
Братья Хенри и Леопольд Куртзон живут не только в одном доме, но и на одном этаже, но ни в одной из квартир никто не отзывается, когда Малин и Зак звонят в домофон. Здесь рядом с домофоном нет никакой камеры, и в какой-то момент Малин думает, что им надо просто ворваться в дом, а затем в квартиры братьев и посмотреть, что они там найдут; однако след, приведший их сюда, слишком зыбок – человеческий запах, наитие, и у них нет ни малейшего намека на доказательства, что братья имеют какое-то отношение к их делу.
– Мы не можем взломать дверь, Малин, – говорит Зак, словно прочтя ее мысли.
– Да, ты прав. А сколько времени? Как-то странно темно стало.
– Четверть двенадцатого.
– Но ведь было без четверти десять, когда мы вошли к Куртзону. Мы же не могли пробыть у него так долго?
Зак смотрит на залив Нюбрувикен. Черная вода кажется бездонной, звуки города доносятся сюда как глухой усыпляющий гул. Тысячи звезд мерцают на небе, на котором тьма вот-вот возьмет власть.
– Не думай об этом, Малин. Не думай.
* * *Если она, эта Юсефина, наша настоящая мама, то Леопольд и Хенри – наши дяди, не так ли?
А Юсеф – наш дедушка.
Имеют ли наши дяди какое-то отношение ко всему этому? А к запертым детям? Так поэтому запертые дети связаны с нами?
Что ты думаешь по этому поводу, Малин?
Мы чувствуем, как наш космос становится все темнее и темнее, здесь тепло и влажно, и узко, тесно, над нами появляется крыша из страха и криков, которых ни одному человеку, ни живому, ни мертвому, не пожелаешь услышать.
Ты идешь по красивой ночной улице, Малин, и ты должна бы услышать голоса, ты должна услышать их, и ты должна спасти их точно так же, как ты спасла Туве.
А кто этот старик, который наш дедушка? Неужели человек может сократиться до того, чтобы только собирать, хранить и приумножать богатства? А куда девается весь остальной человек?
И когда добро теряется, где прячется зло? Именно это тебе предстоит выяснить, Малин.
Это и есть та загадка, которую ты должна решить.
* * *Кто убивает проституток в Нью-Йорке? Туве сидит рядом с Янне на диване перед телевизором в его доме, укрыв ноги розово-лиловым пледом и откинувшись на мягкую подушку.
«Мерзкий фильм», – думает она.
Он старый и скучный, но папе он нравится, а чуть ранее она рассказала папе про Лундсберг, и папа обрадовался, а не рассердился, как мама поначалу.
Папа скорее испытывает гордость.
Кажется, он знает, как дорого и престижно учиться в этой школе. Туда ходят дети, живущие на Страндвеген в Стокгольме, – даже папа это знал.
Ей хотелось расспросить его о женщине, о которой рассказала мама, – с которой она его видела. Туве очень любопытно – мама сказала, что та, другая, гораздо моложе, и оттого у мамы, похоже, совсем снесло крышу. Видимо, она чувствует себя старой, брошенной неудачницей.
По таким чувствам мама чемпион, никто с ней не сравнится.
Знает ли папа о младшем брате мамы? Это мама должна рассказать сама, а она наверняка еще ничего не сказала, да и когда бы она успела? Кроме того, мама наверняка до сих пор сердится на папу за ту, другую женщину.
«Но все же. Мне кажется, она справится с ситуацией. И из всего этого получится что-то хорошее».
– Папа, – произносит Туве. – Мама сказала, что она видела тебя в городе с другой. Возле «Бутербродов Тедди».
Янне отрывается от фильма, смотрит на Туве. Взгляд у него уставший, словно ему не хочется начинать сейчас этот разговор.
– Она так и сказала – с другой? Похоже, твоей маме немного трудно понять, что между нами все кончено.
– Может быть, она не буквально так сказала, я точно не помню.
– Но это так и есть, – говорит он. – Это девушка, с которой я иногда встречаюсь. Она работает в больнице, медсестрой в рентгеновском кабинете. Тебе она понравится.
– Ты хочешь сказать, что я должна с ней познакомиться?
– Если захочешь, однако избежать этого будет довольно сложно, потому что мне она действительно очень нравится.
– Ты уверен, что она мне понравится?
– Абсолютно уверен.
В телевизоре бородатый мужчина надевает удавку на шею женщины в темном переулке. Они досматривают сцену до конца, потом папа спрашивает:
– Тебе неприятно, что я с кем-то встречаюсь?
– Нет. Если ты сам этого хочешь. Тогда всё в порядке. Тогда и я знаю, что ты не одинок.
Папа обнимает ее, прижимает к себе.
– Чем я заслужил такую добрую и внимательную дочь?
– Я думала, что буду вне себя, если кто-то из вас заведет себе кого-то другого, но сейчас я даже рада за тебя. И маме я желаю, чтобы она тоже кого-нибудь встретила.
– Ты знаешь, что ты у меня всегда на первом месте.
Туве морщит лоб, усмехается и отвечает:
– Ну да, папочка, конечно!
И Янне понимает, что у него нет в запасе достойного ответа на комментарий дочери.
Собственно говоря, дочь никогда не была у них на первом месте, она прекрасно это знает и живет с этой мыслью в своей уже почти взрослой жизни, – и это плохо, очень плохо.
– Сколько ей лет? – спрашивает Туве.
– Двадцать четыре.
– Но папа, мне ведь тоже скоро двадцать четыре.
Янне сидит молча, ощущая, какими глазами Туве смотрит на него.
– Ты достаточно знаешь о любви, чтобы понять – мы не все решаем сами, – произносит он после паузы.
Женщина в телевизоре выскальзывает из удавки, опускается на мокрый асфальт в темном переулке, а мужчина устремляется к входу в метро.
– Что тебя в ней привлекает?
– Туве, дорогая, я пытаюсь смотреть фильм. В конце концов, я взрослый человек, а взрослому человеку хочется с кем-то быть, жить под одной крышей.
– Это я понимаю, но почему ты выбрал именно ее?
Слова папы вырываются быстро. Влетают, словно ветер, в распахнутую подростковую душу.
– Потому что она – полная противоположность твоей мамы.
* * *«Малин.
Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Когда-нибудь?»
Оке Форс не может уснуть. Спальня в квартире на Барн-хемсгатан кажется тесной и душной, кровать – жесткой и одинокой, и он думает, что не заслуживает прощения, и еще к нему приходит мысль, которая уже много раз приходила и до этого:
«Несу ли я ответственность за мальчика? Лежала ли она на мне с самого начала?
Нет.
Нет-нет, он не мой сын, и я не хотел иметь к нему отношения, но, само собой, Малин имела право знать. И у Маргареты был выбор, не так ли?»
Квартира на Тенерифе.
Может, лучше устраниться, начать жизнь заново – существует огромное количество вдов, которые с радостью откроют ему объятия.
Но его жизнь здесь.
Здесь и сейчас, с Малин и Туве. И здесь придется принять бой.
Но что-то не так.
«И ты это знаешь, – думает он. – И все же год проходит за годом, а ты так и не можешь собраться с силами и устранить ошибку.
Что это говорит о человеческой природе?
В конце концов я начал бояться самого себя. Того, кем я стал, и собственной слабости. Ты тоже ее боишься, Малин? Не в этом ли страхе нам дано снова найти друг друга?
Я был рядом, когда ты в детстве познавала мир. Я уводил тебя от сомнений, от стыда, когда ты совершала глупости, утешал тебя, когда ты плакала.
Вместе, Малин, мы победим страхи друг друга.
Как должны поступить отец и дочь».
* * *«Что же произошло в семействе Куртзонов?» – думает Малин.
Они с Заком сидят в машине по пути назад в отель «Тегнерлунден».
Зак за рулем, как почти всегда, хотя Малин с таким же успехом могла бы вести машину – теперь, когда она постоянно трезвая.
– Стало быть, он лишил своих сыновей наследства, – произносит Зак. – И сообщил им об этом. И с большой вероятностью рассказал им о том, что Юсефина будет управлять каким-то там фондом.
Малин вдруг ощущает давящую усталость, не в состоянии ясно мыслить.
– Братья – ключ к разгадке, – говорит она. – Я это чувствую. Почему Оттилия Стенлунд так боится? Мне кажется, она боится семьи, братьев. Папа кажется неопасным в его нынешнем состоянии; возможно, он уже несколько лет прикован к кровати, давно ослеп, – но с другой стороны, кто знает, насколько далеко могут протянуться его руки?
– Мы даже не знаем, кто они такие, эти братья, – отвечает Зак. – Юхан ничего не рассказал о них, когда передавал нам информацию о Куртзоне. Тем более нам неизвестно, где они.
