Рут Уэйр - В темном-темном лесу
Сейчас меня остановят. Окрикнут, спросят, все ли в порядке. Две десятки, которые я машинально зажимаю в кулаке, промокли от пота.
– Да вы что! – восклицает дама за стойкой, наматывая телефонный шнур на палец. – Да-да, конечно, я буду следить.
Сердце у меня колотится где-то в горле. Она знает. Мне конец.
Но она даже глаз не поднимает от журнала. Может, речь шла не обо мне?
Я почти у двери. На ней плакат, настоятельно рекомендующий перед выходом протереть руки дезинфицирующим гелем. Остановиться перед краником? Что с большей вероятностью привлечет внимание – если остановлюсь или если нет?
Я быстро шагаю мимо.
Женщина за стойкой все еще говорит по теле-фону.
Передо мной вращающаяся дверь. В голову приходит дикая фантазия: сейчас я застряну внутри, в треугольном пространстве за прозрачным пластиком – может, сумею высунуть наружу руку, однако сбежать не смогу.
Но ничего подобного не происходит. Дверь без помех совершает свой круг, и я вылетаю на холодный, свежий воздух.
Я свободна.
Я вышла из больницы.
Я сбежала.
Глава 30
Ветер холодит лицо. Я стою в полной растерянности. До меня только теперь доходит, что в больницу я попала в бессознательном состоянии и понятия не имею, где нахожусь и как отсюда выбираться.
Идет снег. После жары в палате на улице мне особенно зябко. Я оглядываюсь в надежде на чудо, и оно тут же происходит, приняв форму знака «Такси» и стрелки указателя.
Дрожа, я ковыляю вдоль стены здания, сворачиваю за угол и вижу еще одну надпись: «Начало очереди на такси». Очереди нет. Под знаком стоит единственная машина. За рулем вроде кто-то есть, хотя точно не разглядишь, окна запотели.
Я неловко подхожу ближе – треклятые сланцы успели натереть мне подошву – и стучу в окно.
Оно чуть приоткрывается, и я вижу улыбающееся коричневое лицо.
– Куда тебе, милая? – спрашивает водитель.
Он сикх, на голове у него намотан черный тюрбан, по центру которого приколот значок с логотипом компании. Смесь индийского акцента с характерным северным говором чуть не заставляет меня рассмеяться.
– Мне…
А куда мне, собственно? В Лондон?
Нет.
– Мне в Стеклянный дом. Это коттедж недалеко от Стейнбриджа. Знаете Стейнбридж?
Он кивает и откладывает газету.
– Ага, знаю. Запрыгивай, милая.
Несмотря на пронизывающий холод, я медлю в нерешительности.
– А сколько это будет стоить? У меня только двадцать фунтов.
– Вообще, обычно двадцать пять… – Он смотрит на мои синяки. – Но тебе скидку сделаю.
Слава богу. Я растягиваю губы в улыбке, опасаясь, как бы замерзшее лицо от этого не треснуло.
– С-с-спасибо.
Это не заикание, это у меня зуб на зуб не по-падает.
– Садись, милая, а то в ледышку превратишься.
Он открывает заднюю зверь. Я сажусь.
Тепло окутывает меня, словно кокон. Пахнет старым пластиком, хвойным освежителем воздуха и табаком – обычный запах всех такси на свете. Мне хочется свернуться калачиком, заснуть и никогда не просыпаться.
Я путаюсь в ремне безопасности. Пальцы дрожат. Я осознаю, насколько я устала и как ослабела за эти дни. Водитель оглядывается, поверяя, пристегнута я или нет.
– Извините. Извините, я сейчас.
– Ничего, милая. Не спеши.
Наконец ремень застегивается с приятным щелч-ком. Я откидываюсь на спинку и перевожу дух. Все мышцы болят от усталости.
Сикх заводит мотор. Я закрываю глаза. Меня здесь нет.
– Эй, милая. Просыпайся.
Я моргаю, пытаясь сообразить, где нахожусь.
Машина стоит неподвижно.
– Приехали, – сообщает водитель. – К самому дому я не могу подвезти, там дорога перекрыта.
Я протираю окно и смотрю. Действительно, въезд на ведущую к дому грунтовку загораживают два алюминиевых барьера, связанных полицейской лентой.
– Ничего, – говорю я и протягиваю ему смятые бумажки. – Двадцать, правильно?
Деньги он берет, но смотрит на меня в сомне-ниях.
– С тобой все будет нормально, милая? Похоже, что там и дом закрыт.
– Ничего, я разберусь.
А разберусь ли? Придется. Должен быть способ залезть внутрь. То есть, конечно, дом закрыли, но вряд ли сделали из него Форт-Нокс. Все-таки стеречь его тут особо не от кого.
Водитель нервничает. Он стоит и ждет с открытым окном, глядя, как я огибаю полицейский барьер. Только этого мне не хватало – чтобы кто-то наблюдал, как я в сланцах плетусь по снегу в лес. Я опираюсь на барьер, чтобы меня не шатало, и машу рукой, чтобы он ехал.
– Может, тебя подождать? – кричит он мне. – Могу подбросить до Стейнбриджа. Денег не возьму, мне все равно туда надо.
– Нет, спасибо! – кричу я и стискиваю зубы, чтобы не стучали. – Большое вам спасибо. Всего хорошего.
Он неохотно закрывает окно и уезжает. Красные габаритные огоньки подсвечивают падающий снег и растворяются в синих сумерках.
Господи, как же далеко идти от шоссе… Я и забыла, как далеко. Когда возвращалась этой дорогой с пробежки, было тяжело: ноги к тому моменту устали и я подмерзла. Но тогда мелкие неприятности не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытываю сейчас. Что случилось с моими мышцами за эти несколько дней?! Я не прошла и половины пути, а ноги уже трясутся. Хотя сланцы натерли ступни до крови, боли я не чувствую – все онемело от холода. Только вижу красные потеки, которые смешиваются со снегом.
Зато грязь замерзла и не липнет тяжелыми комьями, как в тот раз.
В какой-то момент я попадаю в канаву, под ногой трескается лед, и я по щиколотку проваливаюсь в воду. У льда такие острые края! Я скулю, выдергивая ногу. Звук похож на жалкое пищание мыши, которую схватила сова.
Мне холодно. Мне очень, очень холодно.
Надо двигаться вперед. Я на полпути. Возвращаться бессмысленно. Даже если я поймаю на шоссе машину, куда мне ехать? В больницу, в распростертые наручники Ламарр? Нет, раз уж сбежала, остается идти до конца.
Обхватив себя руками, я усилием воли заставляю ноги передвигаться, благодаря бога и Нину за синий кардиган, который не дает мне замерзнуть насмерть. Ветер завывает в кронах деревьев, с сосновых лап осыпается снег.
Еще шаг.
И еще один.
Я не знаю, далеко ли идти. В доме никого, значит, свет не будет служить мне маяком. Я не знаю, сколько я уже иду. Только понимаю, что идти надо, иначе я умру.
Еще шаг.
В голове сменяют друг друга картины.
Фло с искаженным от страха лицом поднимает ружье.
Перепуганная Нина окровавленными руками пытается остановить кровотечение.
Джеймс в луже собственной крови.
Теперь я понимаю, почему он так смотрел на меня, что пытался спросить.
Он хотел знать, как я могла. Зачем я заманила его на смерть.
Он приехал из-за меня. Потому что я попросила.
Так просила я или нет?
Я понятия не имела, что Клэр выходит замуж именно за него, пока не села к ней в машину. То есть, когда было отправлено первое сообщение, я не знала. Так зачем мне его звать?
Наверняка это Фло. Она единственная управляла всем процессом: рассылала приглашения, устраивала вечеринку на своей территории…
И она была в доме, когда уходили сообщения.
Она знала, что я на пробежке.
Я снова вспоминаю странное, восторженное обожание, которое она питала к Клэр. Возможно ли, что она ревновала к Джеймсу? Чувствовала, что он крадет у нее подругу? А тут еще я подвернулась, обиженная бывшая пассия, бывшая лучшая подруга Клэр – идеальная кандидатура, чтобы повесить на меня убийство.
А потом, наверное, она поняла… Осознала, что уничтожила не только соперника, но и подругу.
Разрушила жизнь своей обожаемой Клэр.
И решила покончить с собой.
Господи, как я замерзла. И как устала… Вон поваленное дерево, может, присесть на него? Хоть немного унять дрожь в коленях?
Я ковыляю к нему, тяжело оседаю, привалившись к замшелому стволу. Сворачиваюсь клубком, обнимая колени и дыша на них, чтобы хоть как-то охранить тепло.
Закрываю глаза.
Поспать бы…
Нет.
Жесткий голос звучит у меня в голове.
Нельзя.
Я хочу спать.
Нельзя.
Я понимаю, что умру, если засну. Но мне уже все равно. До того я устала.
Не спать!
Что-то внутри не позволяет мне сдаться.
Это не воля к жизни, на жизнь мне как-то плевать. Джеймса нет. Вокруг сплошные несчастья. Меня тянет вперед желание докопаться до правды.
Я не умру, потому что должна выяснить. Кто-то должен выяснить!
Я встаю. Колени трясутся так сильно, что ноги еле держат, но я опираюсь на поваленное дерево и ловлю равновесие.
Делаю шаг.
Потом другой.
Я дойду.
Я дойду.
Глава 31
Не знаю, сколько времени прошло; уже стемнело, и часы слились в одну полосу припорошенной снегом замерзшей грязи. Я устала – так устала, что не могу думать. От ветра слезятся глаза, лицо онемело… И вдруг он вырастает передо мной. Стеклянный дом.
Он больше не похож на золотой маяк, каким я увидела его в первый вечер. Он тихий и темный, почти невидимый. В окне второго этажа отражается полумесяц. Это окно комнаты, в которой спал Том. Вокруг месяца видно гало – значит, скоро станет еще холоднее.
