Рут Уэйр - В темном-темном лесу
Он больше не похож на золотой маяк, каким я увидела его в первый вечер. Он тихий и темный, почти невидимый. В окне второго этажа отражается полумесяц. Это окно комнаты, в которой спал Том. Вокруг месяца видно гало – значит, скоро станет еще холоднее.
Дверь крест-накрест залеплена полицейской лентой, разбитое окно наверху лестницы закрыто металлической решеткой. Такие ставят на заброшенные дома в опасных районах.
Я с трудом прохожу последние метры по гравийной дорожке и, трясясь от холода, замираю перед стеклянной стеной. Вот я и дошла, только теперь не знаю, готова ли я войти внутрь, снова оказаться в месте, где погиб Джеймс. Однако вариантов нет, я должна это сделать. Не только ради Джеймса, не только ради правды, а просто чтобы не замерзнуть тут насмерть.
Входная дверь заперта, и в окно не влезешь – потому что окон в привычном понимании нет. Я подбираю камень и примериваюсь к стеклянной стене гостиной. Я вижу внутри все: остывшую печку, журнальный столик, плоский черный экран телевизора. Я представляю, как это огромное стекло сейчас посыплется. Но камень не бросаю. Во-первых, мне все-таки нельзя шуметь, а во-вторых, все равно из этой затеи ничего не выйдет – рама двойная, а то и тройная. Чтобы разбить окно на лестнице, потребовался выстрел из ружья. Мой жалкий камень, скорее всего, просто отскочит.
Я выпускаю камень из рук и медленно ковыляю вокруг дома. Ноги ничего не чувствуют, я несколько раз спотыкаюсь, и между пальцами выступает кровь. Я стараюсь не думать, как буду отсюда возвращаться. Пешком уже не дойду. Хотя, скорее всего, меня заберет полицейская машина. Или чего похуже.
Сзади дом смотрится так же неприступно. Я дергаю стеклянную дверь гостиной, надеясь, что ее неплотно закрыли и сейчас она откатится в сторону. Конечно, она заперта, я лишь зря ломаю ногти. Задираю голову и смотрю наверх. Может, попробовать влезть на балкон, где Нина курила?
С минуту я всерьез обдумываю этот вариант, примериваясь к водосточной трубе. Потом рассудок берет верх. По этой стене я не влезла бы даже в скальных туфлях и альпинистской обвязке, не то что в сланцах и с окоченевшими руками. В школе я хуже всех лазала по канату, валилась кулем на маты, пока остальные девочки одна за другой взбирались до потолка и хлопали по нему ладонью.
Тут никаких матов не подстелено. И водосточная труба холодная и скользкая, лезть по ней еще сложнее, чем по канату. В лучшем случае я себе что-нибудь сломаю.
Короче, нет. Вариант с балконом отпадает.
В мрачных мыслях и без особой надежды я дергаю ручку кухонной двери.
И она вдруг поддается!
У меня бегут мурашки по затылку – от потрясения, недоверия, восторга. Неужели полиция забыла ее закрыть? Невозможно. Невозможно, чтобы все было так легко!
Проем перетянут полицейской лентой; я подныриваю под нее и с опаской влезаю внутрь. Осторожно выпрямляюсь, почти ожидая, что сейчас взвоет сигнализация или появится полицейский. Однако в доме темно и тихо, лишь снежинки влетают за мной с улицы.
Я хочу захлопнуть дверь, но почему-то не получается, она все время отходит. Я смотрю внимательнее и обнаруживаю, что язычок замка заклеен клейкой лентой. Она и мешает двери захлопнуться как следует.
Я вдруг понимаю, как дверь открылась тогда ночью. Замок на ней такой, что просто обездвиживает ручку, не давая повернуть ее и убрать язычок. Но если язычок зафиксирован в убранном состоянии, от замка вообще никакого толку. Ручка вроде неподвижна, а на самом деле дверь ничего не держит.
Я машинально протягиваю руку, чтобы сорвать ленту, и замираю. Нет, нельзя! Это доказательство. Это железное доказательство того, что смерть Джейм-са не случайна и заклеил замок тот, кто ее подстроил. Очень аккуратно я прикрываю дверь и подпираю изнутри стулом.
А потом наконец оглядываюсь по сторонам.
Кухня выглядит такой, какой мы ее оставили. Сначала меня это удивляет. Не знаю, что я ожидала увидеть – слой тонкой серебристой пыли на всех поверхностях, оставшийся после снятия отпечатков? Впрочем, я сразу понимаю: собирать отпечатки пальцев по всему дому бессмысленно, мы и не думали отрицать, что здесь находились.
Больше всего мне сейчас хочется подняться на второй этаж, заползти в постель и уснуть. Но спать нельзя. У меня мало времени – наверняка мое отсутствие успели обнаружить. Они сразу поймут, что пешком далеко я удрать не могла – без денег, верхней одежды и фактически босая. Таксиста быстро вычислят.
И тогда…
Мои шаги в тишине звучат очень громко. Я прохожу через кухню, делаю глубокий вдох и распахиваю дверь в коридор.
Лужу крови и битое стекло убрали – по большей части. Иногда под пластиковыми подошвами сланцев все же что-то хрустит. Пол и стены расчерчены полицейскими пометками, кое-где прилеплены бумажки. В темноте ничего не прочесть, а включить свет я не осмеливаюсь.
Это поразительно – Джеймса больше нет, а кровь его сердца по-прежнему здесь. Я опускаюсь коленями на деревянный паркет, в который впиталась кровь и впечатались осколки стекла. Касаюсь пальцами темного пятна и думаю: «Это Джеймс». Это было у него внутри, это поддерживало в нем жизнь, это заставляло сердце биться, окрашивало щеки румянцем. А теперь это мертвое пятно, которое не служит больше ничему. Его тело где-то в морге, разрезанное патологоанатомом. Скоро оно отправится в землю или в огонь крематория.
Сделав над собой усилие, я поднимаюсь, бреду в гостиную, стягиваю покрывало с дивана. На столе так и остались грязные бокалы из-под вина, валяется Нинина бумага для самокруток. Доску для вызова духов забрали, листок с каракулями тоже.
Я вздрагиваю, вспоминая, как ручка петляла по бумаге, выписывая слово «убийца». Кто-то сделал это намеренно? Или слово действительно поднялось из глубин нашего подсознания, как морское чудо-вище?
Покрывало пахнет сигаретным дымом; я набрасываю его на плечи и укутываюсь. Взгляд падает на штырьки над камином, где висело ружье. Я отвожу глаза. Мне страшно думать о том, что я собираюсь сделать. Но это необходимо.
Это единственный шанс узнать правду.
Я начинаю с вершины лестницы. Встаю там, где мы тогда сгрудились в тесный кружок. Фло была справа от меня, с другой стороны от нее – Клэр и Нина. Том стоял сзади. Я положила руку на ружье.
Заставляю себя медленно дышать через нос, чтобы не потерять сознание. Все уже в прошлом, – Джеймс не поднимется сейчас по этим ступеням – мы убили его, все вместе, в пьяном испуге. Мы все держали ружье.
Я принуждаю себя вспоминать дальше. Вот Джеймс скатился вниз, вот мы с Ниной побежали следом. Сейчас я, конечно, не бегу. Осторожно спускаюсь, держась за перила. На лестнице могли остаться стекла, да и просто легко поскользнуться в сланцах в темноте.
Здесь Нина пыталась оказать ему первую помощь.
Здесь я стояла на коленях в его крови, и он силился что-то сказать.
Я утираю слезы. Нет времени. Совсем скоро за мной явятся.
Что было дальше?
Дверь гостиной снята с петель. На ней мы тащили Джеймса в машину Клэр.
Полиция не навесила на входную дверь замок, так что я легко ее отпираю. И она тут же распахивается от ветра, чуть не ударяя меня по лбу всей своей стальной массой. Снег яростно врывается внутрь, как живое существо, будто стремясь выгнать из дома остатки тепла.
Щурясь и кутаясь в покрывало, я выхожу в метель.
Я стою на крыльце, где стояла той ночью, ожидая Нину. Помню, как Том кричал что-то Клэр, а она рванула прочь.
Помню, что заметила на перилах ее забытую курт-ку. Представляю, будто она и сейчас там висит, протягиваю к ней руку…
Вспоминаю, как что-то достала из нее.
Что-то выкатилось мне на ладонь из кармана.
Что-то маленькое и круглое.
Патрон!
Пропавший холостой патрон!
Воспоминания возвращаются ко мне, словно тают снежные заносы и из-под них проступает знакомый ландшафт.
Конечно, патрон мог случайно остаться в кармане после стрельбища. Но там мы стреляли боевыми, а я уже вполне могла отличить холостой от боевого – по весу. Тот, что лежал у меня в руке, был легкий, как пластмассовый.
Холостой.
Тот самый холостой.
Тот, что вынули из ружья над камином.
Значит, это сделала Клэр.
Подменила патрон и умчалась во тьму с умирающим Джеймсом на заднем сиденье.
Зачем? Зачем?
Это было непонятно мне тогда и непонятно сейчас, однако тогда у меня еще и не было времени на раздумья. Я должна была остановить машину.
Теперь же время у меня есть. Я разворачиваюсь и медленно ухожу в дом, плотно заперев за собой дверь. Сажусь на диван в гостиной и думаю, думаю, обхватив голову руками.
До рассвета я отсюда не выберусь. Если только…
Я встаю, снимаю трубку с телефонного аппарата. Нет, линия по-прежнему оборвана. Значит, я застряла тут как минимум до завтра. Не возвращаться же на дорогу в шлепках чрез метель по темноте? Я попросту не дойду.
Я снова падаю на диван, кутаясь в покрывало, тщетно пытаясь согреть под ним закоченевшие ноги. Господи, как я устала… Но спать нельзя. Я должна разобраться.
