Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря
Стоп! А что, если Эрланд не удовлетворился одной только камерой? Что, если он поставил еще и микрофоны? Что, если он слышал их последний разговор?
Продолговатый холмик на кровати оставался неподвижным. Рут выключила компьютер.
Пора возвращаться.
Нет, она не станет будить старуху, не станет трясти ее дряблое тело, приводить в чувство, выколачивать ужасную правду и вообще устраивать разборку. Бесполезно. Ложь, которую Бэгз так тщательно взращивала, холила и лелеяла, была живой, дышащей ложью. Обнажив эту ложь, она останется в голой пустыне. Все, что можно было сказать, уже сказано. С обеих сторон.
Она вернется туда и не потому, что больше ей просто негде провести ночь.
Она вернется ради прощального взгляда, чтобы в последний раз попытаться понять. Вернется туда, чтобы испытать саму себя. Попробовать найти в себе сочувствие и сострадание.
Только так она сама может вернуться к жизни.
Глава тридцать восьмая
Света в доме не было, поэтому Рут пришлось воспользоваться фонариком.
По коридору — и в комнату Лидии.
Подушка свалилась с кровати и лежала на полу. Голова спящей покоилась на матрасе. Будить старуху не хотелось, и Рут не стала возвращать подушку на место.
Висящее на стене распятие, казалось, испускало в темноте призрачное зеленоватое мерцание. Принчипесса при появлении Рут встала, потянулась и снова свернулась в углублении у коленей хозяйки. Тишину нарушало только ритмичное дыхание котенка.
Рут пододвинула стул и села.
Она чувствовала себя полностью опустошенной.
Еще недавно в голове вертелись тысячи мыслей. Сейчас не осталось ни одной. Все они улетели куда-то, оставив пустую, выпотрошенную оболочку.
Несколько минут назад она точно знала, зачем возвращается в этот дом. Теперь былой уверенности как не бывало. Вместо того чтобы думать, она просто смотрела на Лидию — на растрепанную прядь седых волос, длинную линию скулы, резко очерченный нос, твердый подбородок. Левая рука выскользнула из рукава ночной сорочки и безжизненно свисала с кровати.
К концу от нее осталось так мало.
Механизм, созданный, чтобы выжить, а потом умереть. То, что не убило, сделало ее сильнее и в то же время, как ни парадоксально, слабее, как если бы слабость была силой, а сила слабостью.
Лидия была парадоксом. В ней смешалось все: сила и слабость, ложь и правда, смелость и отчаяние. Она была и архитектором, и разрушителем себя самой. В семенах, что мы высеиваем, — семена самоуничтожения.
Что-то было не так.
То, что лежало на кровати, не было Лидией ван дер Хейден.
Но тогда кто, какое чудовище заняло ее место?
Принчипесса перестала урчать, и паузу заполнила тишина.
Рут встала и склонилась над кроватью.
Одеяло не шевелилось. Холмик был неподвижен.
Рут наклонилась к лицу.
Кожа на щеках отливала ровным зеленоватым блеском. Сами щеки ввалились, как маленькие гамаки.
Рут подняла с матраса волосок и поднесла к носу старухи.
Ничего.
Но разве такое возможно? Или Лидия поднялась и ушла, оставив вместо себя это странное подобие? Разумеется, ничего такого с ней случиться не могло. Бэгз была из прочного материала. За внешней оболочкой таилась сила. Такие не умирают. Это всем известно.
Рут подняла ее руку и отпустила.
Рука упала без малейшего сопротивления.
Она присела на край кровати и погладила спящую Принчипессу.
Вот и все. Лидия ушла.
Их последними словами были слова, исполненные злости, обиды и раздражения.
Каждое расставание — маленькая смерть. Последний миг должен быть мигом примирения и доброты. Она забыла эту простую истину. Злость и гордость взяли верх над сочувствием и пониманием. Время для исправления сделанного ушло.
Почти восемь десятилетий, а закончилось все вот так. Она хотела серьезности и торжественности. Смерть — как-никак большое событие. Она хотела обставить ее соответствующим образом. Не смогла. Не успела.
Свеча просто погасла от дуновения ветерка.
Свет выключили щелчком выключателя.
Чувство сожаления и раскаяния прошло. Рут вдруг стало легко и покойно, как будто Лидия, уходя, прихватила с собой все ее проблемы и заботы.
Судя по выражению лица, боли не было. Смерть для нее была сродни сну — долгому, вековому сну, сну без пробуждения.
— Прощай, Лидия, — сказала Рут.
И погладила ее по лбу.
Что-то шевельнулось.
Она повернулась и посмотрела на лежащую на полу подушку. На подушке были отчетливо видны две вмятины.
— Я о многом думал, Chikenshit, — сказал голос у нее за спиной. — У нас с тобой много общего.
Рут вздрогнула — в дальнем, темном углу комнаты сидел человек.
Эрланд Скиль.
— С Лидией? — спросила она и не узнала собственный голос.
— И с ней, и с другими. Мы все не похожи друг на друга, но по сути одинаковы. Как сказано в старинных книгах, люди — это огонь, воздух, земля или вода. Влага и сушь, холод и жар. Но каждый потенциально дремлет в других.
Сырость на ковре.
Не подумала.
Он все время был здесь.
Он знал, где она.
Но чего ей бояться? Аморфного существа, втиснувшего свое раздавшееся тело в смертное кресло Сандера? Какого-то торгового агента, дворецкого, слуги? Бесстрастный, сдержанный голос, неторопливые манеры… Перед ней был исполняющий некие обязанности чиновник. Но какие именно обязанности он исполнял?
Не забывай, он твой враг. Твой демон. Без рогов, без хвоста, но тем не менее именно он сделал все, чтобы положить конец ее пребыванию в мире живых. Одно лишь его присутствие парализовало ее волю. Спасти могли только слова.
— Лидия была вашей матерью. — Рут не собиралась говорить и даже удивилась, что эта способность еще осталась с ней, включившись в нужный момент, как аварийная система самосохранения.
— Можно и так сказать.
— Иначе не скажешь.
Он откинул голову, словно принюхиваясь к чему-то.
— Она мало что знала о беременности, родах и, самое главное, о кормлении ребенка.
— Вы никогда не разговаривали с ней.
— Однажды, когда был мальчишкой. Я позвонил ей и сделал вид, что ошибся номером.
— И все? — Рут прокляла себя за предательскую дрожь в голосе и попыталась компенсировать слабость, добавив решительности. — И больше никогда?
— Она бы не захотела со мной разговаривать. Ты и сама должна это понимать. У тебя было время хорошо изучить ее. Послушный сын не пойдет против воли матери.
Какой прямо-таки летаргический голос.
Уж не выпил ли он?
Эрланд положил руки на подлокотники, расправил плечи и откашлялся.
— Попробую объяснить. Ты уже знакома с тем, как выражали мысли в старину. И может быть, поняла, куда шла древняя наука. Lapis infernalis. Инфернальный камень — это камень отражения. Овладев им, мы понимаем, что он способен отражать наш истинный образ. Истинный образ происходит из двух вещей и одной вещи, скрытой в третьей. А что такое жизнь? То же самое. Соединение двух субстанций, порождающее третью. Есть два пути соединения: правильный и неправильный. Lapis, ut infans, lacté nutriendus est virginali. Камень, как и ребенка, должно питать молоком девы. Это правильный путь.
— А неправильный?
— Это ее.
По мостовой проехал, дребезжа, грузовичок.
Рут посмотрела на Лидию.
— В царстве сем ничто не родится и ничто не всходит. Падшие ангелы обучили нас этому искусству.
Она покачала головой:
— Перестаньте. Неужели вы действительно верите в такую чушь?
— Пожалуй, да. Верю, что где-то в природе есть чистая материя, которая при прикосновении обращает несовершенные тела в совершенные.
— И вы знаете, что это за материя?
— Нет. А ты? Мы все пытаемся сбалансировать элементы. И все в итоге терпим неудачу.
Принчипесса поднялась и обнюхала губы умершей.
Рут махнула на нее рукой и сама удивилась, что ее тело снова функционирует.
Она даже вздохнула.
— Мне жаль вас обоих. Правда. И, если вы не заметили, в ваши личные дела я вмешиваться вовсе не собиралась. Это произошло случайно. — Рут покачала головой. — Отчасти вы и сами виноваты. Лидия пригласила меня к себе, когда вы затопили мою баржу. Могли бы догадаться, что она так и поступит.
Похоже, ее слова задели за живое. Эрланд заерзал.
— Да, не предусмотрел. Думал, у тебя есть друзья и ты остановишься у них. Если, конечно, выживешь. Не мог и представить, что она зайдет настолько далеко, отринет свой эгоизм и захочет разделить с кем-то… — он скользнул взглядом по стенам, потолку, — этот отвратительный мавзолей. Не скрою, меня это удивило. Передо мной словно мелькнуло видение того, какой матерью она должна была бы быть. В действительности же внутри у нее все давно угасло. Я, однако, готов поверить, что ваше сближение было, возможно, не делом случая, а частью некоего высшего замысла. — Он поднялся и, сложив за спиной руки, подошел к окну. — Сведение двух субстанций. Из этого что-то получается. Жизнь… или смерть.
