Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря
От каждого его движения, от каждого слова Рут бросало в дрожь.
Теперь наконец ее страх обрел форму и плоть.
Он был одним из тех — пустынников, мореплавателей-одиночек, отшельников и святых, — чья пустота жизни заполняется изнутри.
У нее было два варианта.
Попытаться разговаривать с ним на понятном ему языке. Тянуть время. Шпион, знающий пароли, мог бы найти вход и выход. Но она скорее всего оступилась бы уже после первых шагов, возбудила подозрения и приблизила развязку.
Или направить его в мир фактов, туда, где слова имеют более или менее устойчивое значение. Жил ли он в таком мире? Знает ли он его?
Какой он видит ее? Что представляет она собой в его глазах? Рут надеялась, что знает ответ. Но…
Он на мгновение оглянулся, подняв бровь, как выпрашивающий косточку пес, и снова отвернулся к окну.
И тогда Рут поняла.
Он убил Лидию.
Он раздумывает, что делать со мной.
Передняя дверь…
Успею ли добежать? Успею ли справиться с задвижкой и цепочкой? Или дверь заперта только на ключ?
Скорее всего Скиль закрыл дверь сам. На сей счет сомнений уже не осталось. В конце концов, он ведь ждал ее. А значит, подготовился. Такой — осторожный, предусмотрительный, терпеливый — ничего не упустит.
А если…
В кармане у нее лежал телефон. Вытащить его Рут не могла, но был другой способ. Бьянка сказала, что ввела в память свой номер.
Но как его найти?
Она провела пальцем по кнопкам и осторожно нажала на одну, полагаясь на тактильную память и надеясь, что функция звукового набора, как обычно, отключена.
Есть!
Теперь выйти в список.
Шаг вправо.
Поиск.
Шаг влево.
Развертка.
Снова влево.
Где искать?
Бьянка Вельтхузен…
«Б» или «В»?
Если «Б», то шаг вниз, после «Аалдерсов».
Если «В», то шаг вверх, к концу списка.
Только бы не ошибиться. Нет ли у нее кого-то еще на две первые буквы алфавита?
Вроде бы нет.
Итак, «Б» или «В»?
Скорее «Б». Бьянка хотела, чтобы Рут воспринимала ее как подругу, может быть, даже больше. С другой стороны, следуя формальной логике полицейского, она могла выбрать не имя, а фамилию.
Так что же? Коп или подруга? «Б» или «В»?
Бьянка… Добрая и внимательная, заботливая и сочувствующая. Шаг вниз.
В комнате стало тихо.
Рут услышала писк телефона. И сжалась.
Услышит или нет?
Надо говорить. Не только для того, чтобы заглушить голос Бьянки, если она ответит, но и для того, чтобы дать ей понять, что происходит. Определится ли у Бьянки номер? А если нет?
Надо говорить. Надо дать Бьянке наводку. Но что сказать?
— Лидия любила Сандера, разве нет? До самой его смерти… да и после, если уж на то пошло.
— Алло? Алло? — Голос был едва слышен, но Рут все же закашлялась, чтобы замаскировать его.
Голос определенно женский, но Бьянки ли?
— Алло? Алло? Кто говорит?
Она снова закашлялась.
Пауза. Связь оборвалась.
Теперь помощи ждать не от кого.
Скиль не шевельнулся.
Ей хотелось заплакать от отчаяния, но она не могла позволить себе такую роскошь. Скиль не отвечал — ушел в себя. И это был плохой знак. Уж не ляпнула ли она что-то не то?
Рут попыталась сдать назад, хотя получилось неуклюже.
— Ну, я хочу сказать, что Лидия была не такой уж бессердечной. И смерть Сандера сильно ударила по ней.
— Смерть Сандера? — Теперь он уже повернулся.
— Да, я знаю, Лидия иногда воображала, что он ходит по дому, но ходили-то вы, верно? Сандер умер в 1955-м.
— Верно, в 1955-м, — бесстрастно ответил Скиль. — Но только он не умер. Сандер уехал в Питсбург.
— В Питсбург? В Пенсильванию?
— Нет. Есть другой город с таким же названием. Маленький городок в Калифорнии. Он и сейчас там живет. В доме для престарелых. Климат, насколько я понимаю, вполне подходящий.
Рут растерянно посмотрела на постер над кроватью.
— Тогда почему…
— Почему что? Почему мать хотела уехать в Пенсильванию? Прослышала, что он в Питсбурге, но поняла, конечно, неверно. География не была ее сильной стороной. А он, конечно, указывать на ошибку не стал. Сандер вообще не хотел ее видеть. После того.
Молчание затянулось. Неужели?.. Рут не могла поверить.
— Не понимаешь, да? — презрительно спросил Эрланд. — Сандер и на другую планету согласился бы улететь, лишь бы не видеть ее.
— Но… Они же были… две горошинки в стручке. Она сама так говорила.
— Вот именно.
— Вот именно?
— Стручки лопаются.
— Что же она сделала? — прошептала Рут.
Скиль пригладил волосы и вздохнул.
— Я же тебе говорил. Ессе, virgo peperit. Латынь надо знать. «Узрей, дева рожденье даст».
— Ваш отец Эммерик.
— Мой приемный отец Эммерик. Он был хранителем, а главным предметом хранения был я. Платой, разумеется, была картина — так хотели ван дер Хейдены. Все произошло в первые дни войны. Потом нацисты заставили продать картину. И Эммерик, и Сандер знали ее истинную ценность, но что он мог поделать? Пришлось продать. Эммерик хотел отдать тысячу флоринов семье Лидии. Он хоть и мизантроп, но человек на редкость честный. Это его главный недостаток. Ван дер Хейдены не единственные, кому он помогал. Участвовал в Сопротивлении. Свои обязательства по контракту исполнял, надо отдать должное, отлично. Я старался делать для него, что мог. А вот ты меня разочаровала. Могла бы и сама догадаться. Претензия Эммерика на картину — это моя претензия. Картина — цена, уплаченная Лидией, чтобы избавиться от меня. Эммерик действует от моего имени. В конце концов, по закону картина моя. Лидия отказалась от нее, когда отказалась от меня.
— Почему вы не упомянули об этом в заявлении?
— Я хотел вернуть картину. Мы хотели вернуть картину. Но не ценой унижения Лидии. Никто не желал раскрывать ее тайну. Люди любопытны. Думаю, Эммерику Лидия даже нравилась, хотя они и не разговаривали больше полувека.
— Картины больше нет, — пробормотала Рут. — Она была на барже. Теперь — на дне.
— Туда ей и дорога.
— Лидия бы так и сказала. И не только она одна. Вы читали письма?
— Читал. Спасибо, что нашла.
По дороге медленно проехала машина. Свет фар прополз по комнате. Коснулся юкки у камина, прошелся по восьми серебряным рожкам меноры на каминной полке, отбросил длинные серые тени на стену и пропал. На мгновение он вырвал из темноты фотографию Сандера, гордо позирующего на фоне отеля «Америкэн» — в вельветовой шоферской кепочке, с кожаной папкой под мышкой.
С улицы донесся смех двух проходящих мимо женщин.
Взгляд Рут снова упал на подушку.
Эрланд пристально посмотрел на нее.
— Мертвое невозможно напрямую превратить в живое.
— Кто ваш отец?
Он слабо улыбнулся:
— Человек, переживший бесчестье.
«Сандер, — подумала Рут. — Его отец Сандер». Кровь застыла у нее в жилах. Теперь все стало окончательно ясно.
Эрланд вдруг оказался на середине комнаты.
Она вскочила.
— Должен признать, ты мне очень не нравишься. Ты из тех людишек, которые суют нос в чужие дела, не заботясь о чувствах других. Как и большинство, ты руководствуешься в своих действиях только любопытством и своекорыстием.
Между ними стоял телевизор.
Эрланд остановился и, глядя на нее с нескрываемой злобой, опустил руку в карман.
Рут не стала ждать. Она сконцентрировалась и выбросила ногу, целя в верхний край телевизора.
Стекло лопнуло…
Эрланд пошатнулся и упал.
Рут выскочила в коридор.
Боже, Боже…
Дверь, как она и боялась, была закрыта на задвижку и цепочку.
Рут рванула цепочку.
Руки не слушались. Пальцы дрожали.
Она слышала, как он поднимается, медленно, неторопливо, зная, что время на его стороне.
Задвижку заело.
Рут с ужасом поняла, что тянет ее в другую сторону.
Скиль был уже за спиной.
Она повернулась к нему.
Он шел, глядя на Рут так, как будто они встретились на приеме и он никак не мог вспомнить ее имя. Полуопущенное веко придавало ему немного сонный вид. Второй глаз был широко открыт. Каждая из половинок его лица имела собственное выражение. Одна фиксировалась на ней, другая словно заглядывала в неведомую даль.
Она чувствовала его запах — от него пахло сигаретами.
Скиль вытащил из кармана то, что искал. Завязанный в петлю электрический шнур.
— Нет, — прошептала Рут.
— Да. Придется. — Он произнес это почти с сожалением. — Мы зашли слишком далеко.
Рут повернула защелку и рванула дверь на себя.
Скиль ухватился за дверь рукой и удержал ее.
Щель была слишком узка, чтобы выскользнуть через нее на улицу.
