Буби Сурандер - Время действовать
Его зовут El Animal — Зверь, а лучше Чудовище, а может, Скотина? — ведь он устрашающе безобразен. У него черная кожа, костлявое лицо с низким лбом, большим носом и мощной челюстью — уже это придает ему сходство с обезьяной. Для усиления эффекта у него короткая курчавая бородка, заползающая неестественно высоко на широкие скулы. Он обычно хвастается тем, что мог бы, если б захотел, насмерть перепугать Кинг-Конга, но, скорее всего, если он и опробовал силу своего воздействия, так на полуцивилизованных и изнеженных гориллах в зоопарке.
И при всем при том, когда его белоснежные зубы испускают сияние, отвечаешь улыбкой.
— Ну, друг мой, — зарокотал его глубокий тягучий голос, — чем могу быть полезен?
Я потряс головой, раздумывая.
— Меньшим, чем ты думаешь, но большим, чем я вообще-то смею просить.
Зверь был родом из Северной Аргентины. Пастух и наездник, сначала он стал троцкистом и партизанским вожаком, потом политзаключенным и беженцем и, наконец, специалистом по компьютерам в одной из типографий Стокгольма.
Поэтому мне и пришло в голову ему позвонить. Я протянул ему красный конверт.
Он вытащил дискету и с любопытством глянул на меня.
— Хочу узнать, что на ней, — сказал я.
Он флегматично пожал плечами и улыбнулся: пустячное, мол, дело.
— Поосторожнее, — сказал я. — Парня, который ее вчера прочитал, обнаружили висящим в петле. У него же в гараже.
Любопытства на его лице прибавилось. Я рассказал всю историю с самого начала. Он смотрел на меня неотрывно.
— И тебе не нравится, когда Юлле убивают?
— Мне не нравится, когда убивают кого бы то ни было.
Он поднялся на ноги одним махом.
— Пойдем.
С трудом поспевая за ним, я просеменил через улицу и в подъезд «Технических отделов», по длинным коридорам и крытому переходу в компьютерный зал. Зверь подошел к одному из экранов. Пальцы пробежали по клавишам, дискета скользнула в свою щелку, на экране вдруг появился текст:
мИЛЫЙ мОЙ,
я БОЛЬШЕ НЕ МоГУ. я ВСЕ ОБДУМАЛ,
И ВЫХОДИТ, ЧТО И ПЫТАТЬСЯ НЕ НАДО.
тЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ. нЕ ДУМАЙ ОБО МНЕ ПЛОХО.
ПРОЩАЙ. юЛИУС.
Читая это послание, Зверь поглаживал курчавую бороду. А потом медленно повернулся ко мне:
— Но Юлио был эксперт по компьютерам?
— Ну да.
Он снова прочитал текст, пожал плечами и презрительно махнул рукой:
— Это писал кто-то, ничего не понимающий в компьютерах.
— Откуда ты знаешь?
Зверь нагнулся над клавиатурой. Текст исчез. Экран был чист.
— Пиши, — сказал он. — Сядь и пиши.
Я послушно уселся и в панике уставился на экран.
— Пиши, — нетерпеливо сказал он.
— Можно рождественские стишки?
— Huevon![20]Пиши.
Я прошелся пальцами по клавишам:
iT'S THE HELL OF A LIFE
SAID THE qUEEN OF sPAIN.
tHREE MINUTES PLEASURE
AND NINE MONTHS PAIN.
tWO WEEKS REST
AND YOU'RE BACK AT IT AGAIN.
iT'S THE HELL OF A LIFE
SAID THE qUEEN OF sPAIN.[21]
Мы оба внимательно взирали на экран.
— А, — сказал Зверь, — шведский стих к Рождеству в подарок.
— В этом компьютере что-нибудь не так? — спросил я.
— Вовсе нет, — ответил Зверь. — Гляди сюда. Он указал на клавишу с надписью CAPS LOCK.
— Когда этот клавиш в одном положении, компьютер пишет как обычно. Но если поставить в другое положение, он пишет только большими буквами — кроме... — Он назидательно поднял палец. — Кроме случая, когда нажимаем на SHIFT, и тогда пойдут маленькие буквы!
— Все, значит, наоборот, — сказал я. — Этого я не знал.
И этого не знал тот, кто писал прощальное письмо Юлиуса. Но Юлле в своем компьютере разбирался. И он уж наверняка знал.
Зверь улыбнулся, показав все свои белоснежные зубы.
— Это что, сигнал от Юлле? Или это написал его убийца?
Он поколдовал над клавишами, и на экране появился текст Юлле. Я сидел молча и перечитывал послание. Слишком уж оно было плохо написано. Такую лажу журналист из крупнейшей утренней газеты Швеции состряпает разве что на службе. Никогда бы он не написал эту галиматью, если бы собирался повеситься в следующее мгновение.
— Так сигнал? — спросил я. — Или подделка?
Зверь помахал рукой — отойди, мол, и уселся на стул. Он работал сосредоточенно, и на экране появилось множество странных сообщений. Довольно скоро он прекратил свои труды и только сидел у экрана, размышляя. Потом помассировал свои длинные мохнатые пальцы и сказал:
— Здесь есть база сообщения с обычными графами. Но есть тут еще и от восемь до шестнадцать зашифрованных программ, в смысле засекреченных.
Белые зубы блеснули, улыбка отразилась и в его черных глазах.
— Дорогой друг, это их ты и хочешь прочитать, а?
Я поморщился и кивнул.
Зверь повернулся к экрану. Чуть подумал и сообщил:
— Если это составлено на базе ASCII, то ты сможешь прочесть текст сегодня к вечер. Если использован DES, американский шифростандарт, то, может, завтра к утро. Если ж это тонкая программа со многими и разными многоступенчатыми алгоритмами — то, дорогой друг, печалюсь: может быть, никогда.
Он поднялся и принес какие-то провода и рабочий халат.
— Провожу тебя до двери, — сказал он. — Где ты будешь, куда можно позвонить?
Кроме него, в компьютерном зале никого не было. Огнетушители. Таблички «Не курить». Ковры, обработанные антистатиком.
Замкнутая система кондиционирования воздуха.
— Ты не бойся, — пророкотал за моей спиной его глубокий голос. — Никто Зверя не повесит. Когда я буду умереть, так это будет поэтично.
— Умирать, — поправил я строго.
— Умирать, — послушно поправился он.
— О'кей. — Я не мог тут сидеть и ждать, пока он справится с делом. — Буду дома. Мне должна позвонить одна девица. А как звонить сюда?
Он выдрал листок из блокнота и написал свой номер, дружелюбно поглядывая на меня:
— Все в порядке, amigo. Тебе надо передохнуть, тебе надо собрать мысли. У тебя еще будут дети, будет у тебя спокойствие, ты увидишь, как растет мир вокруг тебя. Надо бы тебе жениться. А?
Он тепло улыбнулся из глубины черной бороды.
— Это хорошо, что тебе позвонит девушка, — сказал он. — Как ей имя?
— Если б я знал... — ответил я.
Она стояла перед моей дверью, когда я вошел в темный подъезд, звякая ключами. Я остановился на верхней ступеньке, разглядывая ее. Свет тут был бледный и серый.
Выглядела она изящно. Руки обнажены — загорелые, мускулистые. Сильное и гибкое тело. Большие голубые глаза — но смотрели они с какой-то ледяной заносчивостью. Белокурые волосы подняты и закручены свободным узлом.
— Ну? — сказала она. — Обычно экзамен кончается на титьках.
Слава богу, я успел оторвать от них взгляд. Уж очень хорошо они наполняли черный хлопчатобумажный жилетик.
— Это здесь?.. — Она ткнула большим пальцем в сторону двери, то есть квартиры, которую я снимал.
Я расплылся в улыбке и кивнул. Лоб у нее был высокий, маленькие ушки, прижатые прической. На меня она глядела без энтузиазма.
— Я Кристина Боммер, — сказала она, и голос звучал так, как будто она старалась говорить по-отчетливее. Взгляд был столь же вежливо-благожелателен, как у людей, смотрящих на деревенского дурачка. — Я дочь Юлиуса Боммера.
— А-а... — ответил я.
— Хорошо, — сказала она ядовито. — Судя по звуку, монетка провалилась в автомат.
— Приношу тысячу извинений, — попробовал я пошутить. — Я ждал, что появится нечто совсем другое.
— Надеюсь, — сказала она без улыбки, — я не стала причиной глубокого разочарования.
— Отнюдь нет, — сказал я. — Титьки очень даже ничего.
Это заставило ее замолчать, позволив мне без помехи ковыряться в замках. Я пригласил ее войти, и она пролетела мимо меня, шелестя черной юбкой. Бедра у нее были узкие, ноги длинные. Обута в плетеные греческие сандалеты, которые вызывающе щелкали при ходьбе.
— Кофе — прямо и направо, на кухне, — произнес я, когда она с явным раздражением остановилась в темной прихожей. Она прошла в кухню, села и, пока я включал кофеварку, сидела тихо, уставившись на большую кирпичную вытяжку над плитой.
— Чем могу быть полезен? — спросил я, когда машинка стала разогреваться. Это было в стиле Зверя. Он образец вежливости. Приходится, при его-то внешности.
— Я хочу, во-первых, знать, как умер мой отец, — произнесла она излишне громко. — У Юлле не было никаких причин кончать жизнь самоубийством.
Она сказала «отец» и «Юлле» — это прозвучало уважительно и по-товарищески. Они были хорошими друзьями.
Я кивал, мило улыбался, старательно проявляя участие.
— Я не знаю, как умер твой отец. Может, полиция в курсе. Могу только рассказать, чему был свидетелем.
Большие голубые глаза жестко уставились на меня.
— Ты сидел в тюрьме, — холодно сказала она.
