Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
Расстроенная бесполезно потраченным временем, в редакцию не поехала, а вернулась домой с единственным желанием лечь пластом на диване и наложить холодные компрессы на больные места. Ни видеть кого-то, ни встречаться с кем-то совершенно не хотелось. Мое измученное тело и истерзанная душа нуждались в релаксации.
Не тут-то было. Вот что называется, хочешь насмешить Бога – расскажи Ему о своих планах! Стоило только, поднявшись на этаж, выйти из лифта и достать ключи из сумочки, как поняла, что что-то не так. Перед квартирой было изрядно натоптано, а сквозь щель приоткрытой двери беспардонно гулял сквозняк.
Первой мыслью было, что сама забыла закрыть, уходя. Но я четко помнила, как захлопывала дверь и поворачивала ключ в замке. Затем подумала, что Штурмин пришел раньше меня, но и это было глупостью, о чем свидетельствовали следы на пороге.
Мужчин было как минимум трое. Гостей в нашу с ним квартиру он никогда не водил, так как отношения между нами для всех должны оставаться тайной за семью печатями.
Третья мысль казалась самой разумной – в мое отсутствие в жилище, которое, по закону, неприкосновенно, вторглись воры. То есть в квартиру, которую де-факто арендует советник губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами.
Злая ирония жизни!
В нерешительности застыв на пороге, я не могла определиться с тем, что предпринять. Войти внутрь? Но они еще могут быть в квартире, и тогда моей жизни угрожает прямая и явная опасность. Вызвать полицию? Тогда вряд ли удастся сохранить имя моего любовника в тайне. Позвонить ему? А вдруг я, растяпа, и впрямь забыла закрыть дверь на замок?
Меня неумолимо влекло к неизвестности, холодок нависшей угрозы затейливо щекотал нервы, и, набрав для храбрости полные легкие воздуха, смело сделала шаг. Дверь отворилась бесшумно, и я вошла в прихожую. Не могло быть никаких сомнений, что здесь кто-то был. Кто-то, кто не собирался скрывать следы своего присутствия.
Отчетливые отпечатки грязной обуви на дорогом буковом паркете вели в гостиную, на кухню и в спальню. Не обошли даже ванную и туалет. Повсюду валялись бесцеремонно вытряхнутые из шкафов вещи, сброшенные с полок статуэтки и вазы, места, где еще утром стояла аудио– и видеотехника, зияли пустотами, подушки дивана были вспороты, точно воры искали зашитые в них драгоценности.
Драгоценности!
Ящики, где хранились шкатулки с нажитым непосильным трудом, где были сложены подарочные колье и серьги, цепочки и браслеты, подвески и кулоны, оказались девственно чистыми. Так же исчезли запонки Штурмина с изумрудами, золотые заколки на галстук, антикварный серебряный портсигар с гравировкой и наградные швейцарские часы, ценой с квартиру на окраине Южноморска.
Воры вынесли все, что имело хоть какую-то маломальскую цену. Как подобное могло произойти в тщательно охраняемом доме?!»
Найдя, как казалось, единственно верный выход, трясущимися руками, едва попадая на клавиши, Соболева набрала номер Штурмина. Выслушав, Борис долго молчал в трубку, прежде чем принять решение, а затем коротко бросил:
– Жди… Я пришлю кого надо…
«Кто надо» прибыл через полтора часа, показавшихся вечностью, которые Алена провела в тягостном ожидании, боясь и шагу ступить. И оказался, на удивление, приветливым и дружелюбным высоким подтянутым мужчиной лет тридцати пяти с выразительными глазами и сильными руками с длинными узловатыми пальцами.
– Замначальника убойного отдела главка, майор Тихомиров… Леонид… – он открыл удостоверение на уровне глаз. – Ну, что тут у вас?
Увидев устроенный в квартире бардак, майор весело присвистнул.
– Рассказывайте…
Пока он рассматривал обстановку, Соболева серой тенью ходила за ним попятам, повествуя о своих приключениях с самого начала дня. Опустив, само собой, подробности бурной ночи и, тем более, не упоминая ни имени, ни фамилии советника. Все, что положено, до него наверняка уже довели. Остальное стоило оставить за кадром.
Тихомиров кивал головой, задавал наводящие вопросы, кидал вокруг короткие взгляды.
Делая пометки в блокноте, щелкая фотоаппаратом, майор последовательно осмотрел квартиру и напоследок прошел в спальню, куда Алена до его прихода и не заходила вовсе.
– Оп-па…
Его явно захватило профессиональное любопытство, а Алену от увиденного бросило в дрожь. Постель, которую она недавно делила со Штурминым, была измята, покрывало валялось на полу, а на кровати, в ворохе искромсанного ножницами кружевного белья лежала черно-белая фотография, сделанная неизвестным фотографом в неизвестном месте. Хороший, профессиональный снимок, с которого Алена Соболева улыбалась жизни.
Поддавшись порыву, смутившись, что посторонний мужчина разглядывает ее белье,
Алена собралась было убрать лифчики и трусы на прежнее место в комод, но опер перехватил руку.
– Стоп!
Он указал на разбрызганные на постели и по лицу на фото засохшие капли мутно– белого цвета. Достал из кармана резиновые перчатки, подхватил двумя пальцами фото и отправил в пакет, в другой пакет, не спрашивая разрешения, сложил клочки белья, в третий упаковал валявшиеся тут же ножницы.
– Пусть эксперты посмотрят… Думаю, это сперма…
К горлу подкатила тошнота, голова закружилась, и Алена уже не слышала, что дальше говорил Тихомиров. За ней следили, ее фотографировали, вторглись в дом и в довершение онанировали на кровати, на которой она занималась любовью. О чем думал этот психопат? Что ему нужно?
Ее рвало. Рвало долго и беспрерывно. Рвало от мерзости окружающего мира, от грязи и пакости действительности, от подлости окружающих, от страха и беззащитности.
До последнего момента казалось, что рядом с Борисом она в абсолютной безопасности, что ей ничто не может угрожать, что его воля и сила охранит от любых напастей.
Оказалось, что это глубокое заблуждение. В мире подлости и жестокости не существует потаенных мест, в которых можно укрыться.
Когда в желудке не осталось даже желчи, все прекратилось.
Майор принес стакан холодной воды, от которой ломило зубы, и больше ни о чем не спрашивал. Дождался, когда Алена немного успокоиться и придет в себя, а затем удалился, пообещав, что еще позвонит.
– Чтобы вам не волноваться более, я бойца подошлю, он в фойе подежурит…
Соболева с благодарностью пожала ему руку и, ничего не говоря, затворила за ним дверь…
Из дневника Алены Соболевой:
«Теперь, когда все осталось позади, и только незримые тени сегодняшнего дня безлико бродят по квартире, я смотрю в монитор, стараясь отвлечь себя от дурных мыслей. О сне не может быть и речи. Стоит только закрыть глаза, как передо мной предстает неизвестный, глумливо расположившийся в моей постели, безумным взглядом взирающий на фотоснимок и представляющий, как обладает мной.
Тьфу!
Может, заняться работой? Вернуться к архиву Бродника, к документам?
Документы…
Кстати, где они?
Их нет…»
32События последних дней лишний раз подтвердили прописную истину: спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Никто не позаботится о ее жизни лучше, чем она сама. Потому, не откладывая дело в долгий ящик, Алена Соболева решила вплотную заняться этим вопросом.
Разговор вышел предельно краткий, четкий и по существу. За время пребывания в Южноморске они смогли наладить тесный контакт, и между ними было полное взаимопонимание. Если Соболева о чем-то просила своего визави или чем-то интересовалась, серьезность намерений не вызывала никаких сомнений.
– Мне нужен пистолет! – кажется, Алена огорошила его, почти услышала, как звенит тишина.
Он долго и пристально смотрел на собеседницу, и она физически ощутила тяжелый взгляд неприветливых серых глаз, взгляд, под которым раньше наверняка ломались многие, взгляд, которого некоторые боялись до сих пор.
– Почему я? – в вопросе не прозвучало удивления. Сухие слова, и ответ должен был быть таким же. Сухим, конкретным, без воды и без растекания мыслью по древу.
Стараясь не мямлить, Алена тщательно обдумывала каждую фразу.
Выслушав, он удовлетворенно кивнул, нисколько не переменившись в лице, не поинтересовался, как журналистка решилась с противозаконной просьбой обратиться именно к нему, бывшему сотруднику?
