Майкл Коннелли - Пятый свидетель
— Нет.
— А видели его хоть раз?
— Да, в суде.
— Нет, раньше.
— Откуда? Я даже имени его никогда не слышал до того, как Дэнни начал меня спрашивать о том, что у вас на него есть.
Повернувшись к Баллокс, я покачал головой:
— Они слишком умны, чтобы давать кому-то в руки прямую связь. Судья на пушечный выстрел не подпустит его к свидетельскому боксу.
— Тогда как насчет Дэнни Гринна? Давайте вызовем в суд его, — не сдавалась Баллокс.
— И как мы заставим его давать показания? Он прибегнет к Пятой поправке прежде, чем мы успеем произнести его имя. Остается только одно.
Я ждал новых протестов, но Баллокс неожиданно сникла, сделалась тихой и молчаливой. Я опять перевел взгляд на Дэла. Мне был крайне неприятен этот человек, и верил я ему не больше, чем верил в то, что волосы у него свои. Но это не удержало меня от следующего шага.
— Дэл, как вы связываетесь с Дэнни Гринном?
— Обычно я звоню ему около десяти.
— Каждый вечер?
— Да, пока идет процесс, каждый. Он всегда ждет моих звонков. Почти всегда отвечает сам, а если не может, перезванивает очень быстро.
— Хорошо, давайте окопаемся здесь и закажем еду навынос. Сегодня вы будете звонить ему отсюда.
— И что я ему скажу?
— А вот это мы успеем продумать до десяти. Но в целом, полагаю, вы сообщите ему, что Оппарицио совершенно нечего опасаться на свидетельском месте. Скажете, что нам ничего не удалось нарыть, что мы блефовали и что берег чист.
37Предполагалось, что в четверг все инструменты прокурорского оркестра сольются в едином крещендо. С утра понедельника Андреа Фриман тщательно разворачивала свое дело, легко справляясь с ветрами переменных направлений и неожиданностями вроде моего случайного выстрела федеральным целевым письмом. Она последовательно выстраивала свою стратегию, набирая инерцию движения и неминуемо подводя свое представление к финалу, к сегодняшнему дню. Четверг был днем науки, днем, когда все фрагменты доказательств и свидетельских показаний должны были соединиться в нерушимое единство научного факта.
Это была хорошая стратегия, но именно в этом пункте я собирался перевернуть все планы Фриман вверх дном. Юрист, выступающий в суде, должен всегда держать в голове три вероятности: известное, известное неизвестное и неизвестное неизвестное. Выступает ли он на стороне обвинения или на стороне защиты, его работа состоит в том, чтобы справиться с первыми двумя и быть готовым к третьему. В четверг мне предстояло явить собой одно из неизвестных неизвестных. Я за версту чуял стратегию Фриман. Она же моей не должна была разгадать до тех пор, пока не завязнет в ней, как в зыбучих песках, которые поглотят победный звук фанфар ее «Болеро».
Ее первым свидетелем был доктор Иоаким Гутьерес, заместитель главного судмедэксперта, который проводил вскрытие тела Митчелла Бондуранта. С помощью инфернального слайд-шоу, против которого я не слишком энергично и, разумеется, безуспешно протестовал, доктор повел присяжных в таинственное путешествие по телу жертвы, перечисляя каждую ссадину, царапину и каждый сломанный зуб. Естественно, большую часть времени он потратил на то, чтобы описать и показать на экране травмы, нанесенные тремя ударами орудия преступления. Он указал, какой из них был первым и почему он оказался фатальным. Два других удара, нанесенные, когда жертва уже лежала на полу, он квалифицировал как избыточную жестокость и подтвердил, что исходя из его опыта избыточная жестокость является проявлением эмоционального накала. Три столь жестоких удара свидетельствовали о том, что убийца испытывал личную вражду по отношению к жертве. Я мог бы возразить против его утверждений, но они играли мне на руку — были полезны для вопроса, который я собирался задать позднее.
— Доктор, мы имеем три жестоких удара, нанесенные по темени и расположенные кучно, в пределах окружности диаметром не более четырех дюймов. Каким образом вы определяете, который из них был нанесен первым и который оказался смертельным? — спросила Фриман.
— Это трудоемкий, хотя и несложный процесс. Удары, наносимые по голове, производят два вида рисунков повреждений. Непосредственное и самое разрушительное воздействие происходит в контактной области, где в результате каждого удара образовалось то, что в науке называют вогнутым церебральным изломом, а на обыденном языке можно назвать вмятиной или впадиной.
— Вмятиной?
— Видите ли, все кости обладают определенной эластичностью. Когда наносятся такие удары, как здесь — мощные и разрушительные, — черепная кость прогибается, приобретая в месте удара форму орудия, которым он нанесен, и происходят две вещи. По окружности образуются параллельные трещины — они еще называются террасными, а внутри — глубокий излом, вмятина. С внутренней стороны черепа этот излом порождает трещину, которую мы называем пирамидальным расщеплением. Это расщепление проходит сквозь твердую мозговую оболочку, то есть внутреннюю «подкладку» черепа, непосредственно к мозгу. Зачастую — как показало вскрытие, в данном случае тоже — вдоль расщепления образуются осколки, которые, словно пули, проникают глубоко в мозговую ткань. Это мгновенно приводит к прекращению мозговой деятельности и смерти.
— Вы сказали «словно пули». Значит, эти три удара были настолько мощными, что для жертвы это было равносильно трем выстрелам в голову?
— Совершенно верно. Но чтобы убить жертву, достаточно было одного из них. Первого.
— Что возвращает нас к моему изначальному вопросу: как вы определяете, какой из трех ударов был первым?
— Можно мне кое-что продемонстрировать?
Судья разрешил Гутьересу вывести на экраны рисунок черепа. Это был вид сверху с изображением трех мест, на которые пришлись удары молотка. Эти места были начерчены синими линиями. Остальные разломы — красными.
— Чтобы определить последовательность нанесения ударов, когда речь идет о множественных травмах, мы обращаемся к вторичным повреждениям. Здесь они обозначены красными линиями. Ранее я назвал их параллельными трещинами, но их также называют террасными, потому что они похожи на ступеньки, разбегающиеся от центра, куда пришелся удар. Такой разлом, или трещина, может тянуться через всю кость, и, как вы видите на рисунке, в данном случае они простираются через всю височно-теменную область. Но такие трещины всегда обрываются, если натыкаются на другие, уже существующие трещины. Таким образом, изучая череп жертвы и проследив рисунок террасных трещин, мы можем определить, которые из них образовались первыми. А проследив их распространение в обратном направлении, к месту удара, нетрудно определить последовательность нанесения травм.
На рисунке места ударов были помечены цифрами 1, 2 и 3, показывающими, в какой последовательности удары обрушились на голову Митчелла Бондуранта. Первый — смертельный — пришелся на самую макушку черепа.
Фриман потратила большую часть утра, эксплуатируя показания судмедэксперта к своей выгоде и возясь с ними, пока допрос не превратился в топтание на месте, повторение очевидного, а порой и не имеющего отношения к делу. Дважды судья призывал ее двигаться дальше, к другим аспектам свидетельских показаний. И я начинал думать, что она просто тянет время. Ей нужно было продержать этого свидетеля в зале все утро, поскольку ее следующий свидетель, вероятно, еще не подъехал или даже улизнул от нее.
Но если у Фриман и были причины нервничать, она этого никак не показывала. Она сосредоточила все внимание на Гутьересе и неуклонно руководила его показаниями, пока не привела к самому важному моменту — к соответствию молотка, найденного в кустах, ранам на голове жертвы.
Чтобы провести эту часть допроса, она вынесла подставку. После вскрытия тела Бондуранта Гутьерес изготовил модель его черепа, а также сделал и принес серию снимков, запечатлевших раны в масштабе один к одному.
Вынув переданный ему молоток из полиэтиленового пакета, он начал демонстрировать, что круглая плоская поверхность его бойка идеально совпадает с рисунком травм-вмятин на черепе. На верхней части бойка имелась бороздка, предназначенная, вероятно, для удержания гвоздя. Эта бороздка ясно отпечаталась на вмятине с левой стороны черепа. Все вместе складывалось в идеальную обличительную картину-мозаику. Фриман сияла, наблюдая, как ключевой элемент доказательства выкристаллизовывается на глазах жюри.
— Доктор, можете ли вы безо всяких колебаний заявить присяжным, что данное орудие могло нанести фатальную травму жертве?
— Безусловно.
— Но вы отдаете себе отчет в том, что этот молоток не уникален, правда?
— Разумеется. Я не говорю, что этот конкретный молоток произвел все эти повреждения. Я лишь утверждаю, что это был либо данный молоток, либо молоток, изготовленный по идентичному шаблону. Точнее выразиться не могу.
