Майкл Коннелли - Пятый свидетель
— Благодарю вас, доктор. Теперь давайте поговорим о зазубрине на ударной поверхности молотка. Что вы можете сказать о расположении этой зазубрины на рисунке черепных повреждений?
Гутьерес поднял молоток и указал на зазубрину.
— Зазубрина расположена на верхнем краю окружности бойка. Эта часть намагничена. Вы помещаете гвоздь вот сюда, молоток удерживает его, потом вы направляете гвоздь в ту точку, куда его нужно вбить. Поскольку мы знаем, что зазубрина для гвоздя находится в верхней части окружности бойка, взглянув на повреждения, мы можем сказать, откуда наносились удары.
— И откуда же?
— Сзади. На жертву напали сзади.
— Таким образом, мы можем допустить, что он не видел, как приблизился к нему нападавший?
— Верно.
— Спасибо, доктор Гутьерес. У меня пока больше нет вопросов.
Судья передал свидетеля в мое распоряжение. Когда, направляясь к трибуне, я проходил мимо Фриман, она одарила меня взглядом, призванным транслировать послание: ну, теперь твой лучший выстрел, задница.
Именно таким и было мое намерение. Положив блокнот на трибуну, поправив галстук и манжеты, я посмотрел на свидетеля. Прежде чем снова сесть, я должен был сделать его.
— В кругах судебно-медицинских экспертов вас называют «доктор Брюхо», не так ли, сэр?
Это был неплохой отвлекающий маневр. Вопрос должен был заставить свидетеля гадать, какой еще внутренней информацией я располагаю и что еще могу достать из рукава.
— Ну, иногда да, называют. Неофициально, разумеется.
— А почему, доктор?
Фриман, естественно, заявила протест: мол, не имеет отношения к делу. Судья поинтересовался:
— Не могли бы вы объяснить мне, мистер Холлер, каким образом ваш вопрос соотносится с тем, для чего мы здесь сегодня собрались?
— Ваша честь, полагаю, если свидетелю будет позволено на него ответить, станет ясно, что доктор Гутьерес не является экспертом по головным травмам и образцам орудий преступления.
Перри подумал, потом кивнул:
— Свидетель, отвечайте.
Я снова сосредоточился на Гутьересе.
— Доктор, вы можете отвечать на вопрос. Почему вас называют «доктором Брюхо»?
— Потому что, как вы сказали, я являюсь специалистом по определению заболеваний желудочно-кишечного тракта — брюшины, отсюда и прозвище.
— Благодарю вас, доктор. А теперь можете ли вы нам сказать, сколько раз вы выступали экспертом по соответствию характера орудия преступления рисунку ран на голове жертвы?
— Это мой первый раз.
Я кивнул, подчеркивая важность ответа.
— Значит, вы в некотором роде новичок в деле об убийстве молотком?
— Верно, но я провел сравнение тщательно и усердно. Мои выводы нельзя назвать неправильными.
Надо сыграть на его самомнении: я врач, я не ошибаюсь.
— Вам прежде доводилось ошибаться, давая показания в суде?
— Каждый может ошибиться. Конечно, и я ошибался.
— Как насчет дела Стоунриджа?
Фриман, как я и ожидал, тут же запротестовала и попросила о совещании возле судейской скамьи; судья жестом подозвал нас к себе. Было очевидно, что дальше пойти мне не позволят, но я уже довел свою информацию до сведения жюри. Теперь присяжные знали, что когда-то в прошлом Гутьерес, давая показания, допустил ошибку, а это было все, что мне нужно.
— Судья, мы оба понимаем, к чему клонит советник. Это не только не имеет отношения к делу. Следствие по делу Стоунриджа еще продолжается, и никаких официальных выводов не сделано. Какое…
— Я снимаю свой вопрос. — Она посмотрела на меня взглядом, исполненным испепеляющей ненависти. — Никаких проблем. У меня есть другие вопросы.
— Ах так, раз присяжные услышали вопрос, вам уже не важно, каков был бы ответ. Судья, я требую, чтобы вы сделали ему внушение, потому что то, что он делает, недопустимо.
— Об этом я позабочусь. Возвращайтесь на место. А вы, мистер Холлер, следите за собой.
— Благодарю вас, ваша честь.
Судья велел присяжным не обращать внимания на мой последний вопрос и напомнил, что будет несправедливо с их стороны во время окончательного обсуждения учитывать что бы то ни было находящееся за пределами улик и свидетельских показаний. После этого он велел мне продолжать, и я сменил направление допроса.
— Доктор, давайте сосредоточимся на роковой ране и рассмотрим ее немного подробней. Вы назвали ее вогнутым изломом, верно?
— Вообще-то я назвал ее вогнутым церебральным изломом.
Я обожал, когда свидетель-профессионал поправлял меня.
— Хорошо. Итак, вдавленная рана, или вмятина, образовалась в результате травматического удара. Вы измерили ее?
— Измерил? В каком смысле?
— Ну, например, какова ее глубина? Вы измерили ее глубину?
— Да, измерил. Можно мне посмотреть в свои записи?
— Разумеется, доктор.
Гутьерес пролистал свою копию протокола вскрытия.
— Да, мы квалифицировали смертельную рану как «один А». И еще я сделал замеры, касающиеся рисунка раны. Изложить?
— Это как раз мой следующий вопрос. Сделайте одолжение, доктор, расскажите, как вы производили эти замеры.
Гутьерес, продолжая смотреть в протокол, стал объяснять:
— Замеры производились в четырех точках окружности, ограничивающей контур раны. Если использовать аналогию с циферблатом, то это точки на три, шесть, девять и двенадцать часов. Двенадцать — это точка, где на бойке молотка расположена зазубрина.
— И что показали эти измерения?
— Отклонение между цифрами по четырем точкам замера оказалось незначительным. В среднем глубина везде составляла не более семи десятых сантиметра, то есть четверти дюйма.
Он поднял голову от бумаг. Я записывал цифры, хотя уже знал их, ознакомившись с протоколом вскрытия. Взглянув на ложу присяжных, я заметил, что некоторые из них тоже писали в своих блокнотах. Хороший знак.
— Итак, доктор, я обратил внимание, что эта часть вашей работы не вызвала вопросов у мисс Фриман при прямом допросе. Исходя из этих замеров, что вы можете сказать об угле, под которым были нанесены удары?
Гутьерес пожал плечами, украдкой взглянул на Фриман и получил предупреждение: будьте осторожны.
— Из этих цифр практически нельзя сделать никаких выводов.
— В самом деле? Разве тот факт, что вогнутость в кости — вмятина, как вы ее назвали, — оставленная молотком, почти одинакова во всех точках измерения, не свидетельствует о том, что молоток ровно и плоско опустился на самую макушку головы жертвы?
Гутьерес снова заглянул в свои бумаги. Он был человеком науки. Я задал ему вопрос, основанный на научных данных, а он не знал, как на него ответить. Однако он хорошо понимал, что ступил на минное поле. Не зная почему, он отчетливо чувствовал, что прокурор, сидевшая в пятнадцати футах от него, нервничала.
— Доктор? Хотите, чтобы я повторил вопрос?
— Нет, в этом нет необходимости. Вы должны понимать, что в науке десятая доля сантиметра может означать большую разницу.
— Сэр, вы хотите сказать, что молоток опустился на голову мистера Бондуранта не плашмя?
— Да нет! — раздраженно воскликнул он. — Я просто хочу сказать, что все это не так примитивно, как думают люди. Ну, если хотите, да, похоже, что поверхность бойка соприкоснулась с головой жертвы плоско.
— Спасибо, доктор. А что касается замеров на второй и третьей ранах, они ведь не так же одинаковы, верно?
— Да, верно. В обеих этих ранах разница между глубиной по точкам измерения составляет до трех сантиметров.
Вот я и поймал его. Теперь не останавливаться. Спустившись с трибуны, я направился налево, в пустое пространство между ней и ложей жюри, и, засунув руки в карманы, принял позу абсолютно уверенного в себе человека.
— Таким образом, доктор, что мы имеем? Смертельный удар был нанесен идеально плоско на самую верхнюю часть головы. В отличие от двух других. В чем причина такого различия?
— В положении черепа. От первого удара деятельность мозга прекратилась в пределах одной секунды. Царапины и прочие травмы — сломанный зуб, например, — свидетельствуют о том, что тело моментально рухнуло в горизонтальное положение. Похоже, что второй и третий удары были нанесены, когда оно уже лежало на земле.
— Вы сказали, что «тело моментально рухнуло в горизонтальное положение». Почему вы уверены, что в момент нападения жертва находилась в вертикальном положении?
— Об этом свидетельствуют ссадины на обоих коленях.
— Значит, в момент нападения жертва не могла стоять на коленях?
— Непохоже. Ссадины на ногах не позволяют сделать такой вывод.
— А как насчет позы бейсбольного кетчера — в полуприсяд?
— Это тоже представляется невозможным исходя из характера травм на коленях: глубокие ссадины и трещина левого подколенника, или, как его обычно называют, коленной чашечки.
