Карина Тихонова - Дневник его любовницы, или Дети лета
— С соком? — перебил я.
— С соком, — подтвердил Егор. — Так вот, когда она начала давать тебе наркотик, все стало еще проще. Ты почти все время находился в трансе, происходящее не воспринимал. Сначала она подменила фотографию твоего мнимого прадеда и его мнимой любовницы на другой снимок. Там был сфотографирован только мужчина. С этого все и началось. Твое воображение заиграло и дорисовало все, что нужно: женщина каким-то мистическим образом покинула фото и отправилась разгуливать по дому. Ну, и понеслось… После того как я тебе позвонил, Сашка вошла в кабинет, забрала дневник и пистолет, а ты ее даже не заметил.
Я вспомнил смутное ощущение постороннего присутствия и тут же торопливо отогнал это воспоминание. Оно было слишком неприятным.
— А скелет? — спросил я. — Он не мог мне примерещиться!
— Он тебе не примерещился, — успокоил меня Егор. — Скелет искусственный, такие используют для занятий со студентами… Вот парик был настоящий. Роскошная коса, кстати говоря… Уж и не знаю, где они такую купили.
— А ход в подвале? — спросил я. — Неужели они его сами вырыли?
Егор усмехнулся.
— Ну, не настолько они у тебя и трудолюбивые. Потайная комната была вырыта давно. Не знаю, при жизни твоего прадеда или тогда, когда дом перешел в собственность государства… В общем, давно. Кто-то из твоих дам просто обнаружил крышку люка. Вот они и использовали наследие предков на все сто процентов.
— Понятно, — сказал я угрюмо. Подумал еще немного и спросил:
— А фотографии были настоящие?
— Фотографии были сделаны недавно, — ответил Егор. — Их искусственно состарили, так же, как и дневник. Дневник, разумеется, был фальшивым. Кстати, ты когда-нибудь видел настоящую фотографию своего прадеда?
— Нет, — ответил я. — У меня в библиотеке есть пара его книг, но фотографии автора там нет. Моего прадеда я в лицо не знаю. Знаю только, что он сошел с ума и застрелился.
— Ты в этом уверен? — спросил Егор.
Я удивился.
— В том, что он застрелился?
— Нет, в том, что он сошел с ума. Может, ему просто не повезло с женой и любовницей?
Я молча кивнул. Вполне возможно. Моя судьба вообще как-то удивительно пересекается с судьбой прадеда. Просто позор, что я так мало о нем знаю.
— Зачем она все забрала? — спросил я. — Дневник, фотографии, пистолет… Улики уничтожала?
Егор почесал в затылке. Ответил медленно, тщательно подбирая слова:
— Просто человеку с… обычным воображением, не отравленному наркотиками, все эти вещи показались бы…
Егор остановился, поискал слово.
— Смешными? — подсказал я, криво усмехаясь.
— Неубедительными, — смягчил Егор. — И подозрительными, конечно… Саша услышала наш разговор, поэтому поторопилась все унести. До моего прихода.
— А как она открыла дверь? Я же помню, что запер кабинет! Связка была у меня в кармане!
— У кого были вторые ключи от дачи? — напомнил Егор.
Я снова кивнул. Ну, да. Вторые ключи от всех дачных замков были у моей жены. Как и полагается во всех приличных семьях.
— Кстати, Глеб рвался тебя навестить, но я попросил его немного подождать, — продолжал Егор. — Не знаю, захочешь ли ты сейчас с кем-то общаться…
— Путевку на Красное море организовали тоже они? — спросил я.
— Они, — подтвердил Егор. — Глеб был единственным человеком, к которому ты мог обратиться в трудную минуту. Они хотели тебя полностью изолировать.
— Они не знали, что есть еще ты.
Егор скупо улыбнулся.
— Да уж, — подтвердил он. — Не думали, не гадали… Я получился незапланированным препятствием.
Я поставил локти на колени и подпер щеки обеими руками.
— Даже не знаю, как бы со мной было, если бы ты побежал тогда в другую сторону, — сказал я тихо.
— Но я побежал туда, куда надо, — мягко ответил Егор.
— Думаешь, это случайность? — спросил я.
Егор с легкой улыбкой посмотрел на меня.
— По-моему, ты начинаешь верить в бога, — сказал он.
— Не знаю, — ответил я. — Правда, не знаю.
Мы снова замолчали.
— Сюда несколько раз приходил местный священник, — проинформировал Егор после небольшой паузы. — Отец Михаил, кажется… Ты его знаешь?
— Видел один раз, — ответил я равнодушно. — Что ему было нужно?
— Он за тебя беспокоился, — ответил Егор. — Говорил, что ты очень плохо выглядел, он боялся, как бы чего не случилось. Говорил, что как-то приходил, стучал в ворота, но ему никто не открыл.
— Я не дополз, — объяснил я. — Свалился без сознания.
— Он на этом не успокоился. Узнал твой домашний телефон, дозвонился твоей жене. Она сказала, что все в порядке…
Егор споткнулся и замолчал. Молчал и я, потому что сказать больше было нечего.
Впрочем, был один вопрос, который меня волновал. Волновал гораздо больше, чем все остальное. Может быть, это было единственное, что еще могло меня волновать.
— Зачем они это сделали? — спросил я очень тихо.
Егор долго молчал. Потом закинул ногу на ногу, обхватил ладонями колено и неохотно сказал:
— Бог их знает… Наверное, имели к тебе претензии морального порядка… Или материального. А может, и те, и другие вместе взятые.
Он пожал плечами и резюмировал:
— Дети лета! Я же тебе говорил: у водных знаком со Львами полная несовместимость!
Я встал со скамейки и пошел к машине.
— Ты куда? — окликнул меня Егор.
— Куда угодно, — ответил я, не оборачиваясь. — Оставаться здесь я не могу.
Я перебрался в гостиницу.
День мой проходил размеренно: от одного приема лекарств до другого.
Спал я исключительно со снотворным, перед любым приемом пищи забрасывал в рот горсть таблеток, а в промежутках поедал оставшиеся препараты.
Работать я перестал давно, и даже не потрудился перетащить с дачи в гостиничный номер свой верный «Пентюх».
Чего зря таскать?
Мозг одеревенел, покрылся густой пыльной плесенью и перестал требовать подпитки. Я больше не покупал книг и давно перестал интересоваться тем, что происходит вокруг меня.
Я даже на улицу выходил редко, как пугливый домашний кот.
После двадцати пройденных шагов у меня обычно начиналась одышка, сердце выбивало дикие неровные ритмы, и я тут же начинал озираться в поисках ближайшей лавочки.
Сидеть на лавочке было скучно, потому что общаться с самим собой, как раньше, я не мог, а знакомиться с новыми людьми для меня было еще мучительней прежнего.
Я медленно, но неуклонно деградировал.
Впрочем, догадался я об этом только тогда, когда меня неожиданно навестил мой издатель.
Я забыл о нем так же прочно, как обо всей моей прошлой жизни. Все осталось за далеким нереальным горизонтом: ежедневная работа, приличные гонорары, литературные премии, благодарные поклонники и насупленные критики…
Когда кто-то постучал в мою дверь, я решил, что пришла горничная с ежедневной уборкой.
Открыл дверь и застыл, увидев вместо нее человека, с которым был когда-то связан приятельскими и деловыми отношениями.
Человек смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и в его зрачках отражался обрюзгший неопрятный мужчина, одетый в неотглаженные джинсы и помятую майку.
— Антон? — неуверенно сказала Марк. Я стыдливо поежился и отступил назад, приглашая гостя войти.
Общались мы недолго, примерно полчаса. В присутствии другого человека я чувствовал себя так дискомфортно, что воздух моего номера сгустился от напряжения.
Я признался, что не могу дописать роман, и выразил готовность выплатить неустойку. Издатель торопливо замахал руками.
— Что ты, что ты! Конечно, я все понимаю! Тебе надо отдохнуть!
— Марк, я выпал из обоймы, — сказал я с кривой усмешкой. — Вряд ли у меня выйдет еще хоть одна книга.
— Не говори так, — возразил издатель, но как-то не очень уверенно. — Отдохнешь, поправишься…
Он поперхнулся, смущенно оглядев мое расплывшееся тело.
— Ничего, не комплексуй, — спокойно сказал я. — Я все правильно понял.
Мы немного помолчали. Меня не покидало ощущение, что главное все еще не сказано.
— Говори, — сказал я, не выдержав молчания. — Я же вижу, ты что-то хочешь сказать…
Издатель немного помялся.
— Антош, — сказал он, наконец. — Ты человек разумный, здравомыслящий…
Тут он снова поперхнулся. Я беззвучно хмыкнул.
— В общем…
Марк набрал в грудь побольше воздуха и выпалил единым духом:
— Ты не обидишься, если я издам роман твоей бывшей… протеже?
Я удивился так, что даже икнул.
— Сашкин роман? — переспросил я.
Марк молча кивнул, не спуская с меня глаз.
— Ты же говорил, что книга очень слабая!
— Помню, помню, — перебил меня издатель сокрушенным тоном. — Но ты понимаешь, та история…
Он нерешительно посмотрел на меня.
