Йен Колдуэлл - Правило четырех
— И они тащили тебя на санках в гору.
— Я тебе уже рассказывал?
— Сама догадалась. Старшие сестры везде одинаковые.
Мне трудно представить Кэти втаскивающей санки на горку. Мои сестры — другое дело, они могли бы тащить собачью упряжку.
— Я говорил тебе о Дике Мэйфилде?
— О ком?
— Это парень, с которым встречалась моя сестра.
— И что?
— Сара, когда ждала от него звонка, не подпускала меня к телефону.
В моей реплике Кэти видит камушек в ее огород.
— Не думаю, что у Дика Мэйфилда был мой номер, — с улыбкой говорит она.
— А вот моя сестра дала ему свой. Стоило Дику сесть за руль старого красного «камаро».
Кэти неодобрительно качает головой.
— Однажды, когда он заявился к нам в дом, я обозвал его Диком Жеребчиком, и мама отправила меня спать без ужина.
Дик Мэйфилд. Меня он называл Крошкой Томом. Как-то мы ехали с ним в «камаро», и Дик поделился со мной своим секретом. «Маленький ты или большой — не имеет значения. Главное — сколько сил в твоем моторе».
— Мэри встречалась с парнем, который ездил на «мустанге» шестьдесят четвертого года. Я поинтересовалась, не делают ли они чего на заднем сиденье. И она ответила, что слишком боится испачкать салон.
Рассказы о сексе давно замаскированы под рассказы о машинах. Так можно говорить обо всем и одновременно ни о чем.
— Моя первая подружка каталась на попорченном водой «фольксвагене». Укладываешься на заднем сиденье, и тут тебя встречает этот запах. Запах суши. Заниматься там чем-то было просто невозможно.
Кэти поворачивается ко мне:
— Твоя первая подружка умела водить машину?
Вот и прокололся. Я откашливаюсь.
— Мне было девять. Ей — семнадцать.
Кэти смеется. Мы молчим. Похоже, самое время.
— Я сказал Полу.
Она поднимает голову.
— Сказал, что больше не буду работать с этой книгой.
Кэти отвечает не сразу. Сначала она трет ладонями плечи, и я вдруг понимаю, что ей холодно.
— Накинешь мой пиджак?
— Да. У меня уже «гусиная» кожа.
Смотрю на ее руки, покрытые крошечными пупырышками. Ключицы бледные, кожа — как будто фарфоровая.
— Вот.
Я снимаю пиджак и укрываю им ее плечи.
Моя правая рука застывает над ее плечами, и Кэти слегка откидывается назад. Я снова ощущаю запах ее духов, только теперь он исходит от ее волос.
Это ее ответ.
Она наклоняет голову, и я подаюсь вперед, в темное пространство между полами своего смокинга. Рука тянется к ее талии. Пальцы как будто прилипают к шероховатой ткани платья. Со лба падает прядь, однако Кэти оставляет ее без внимания. Под нижней губой я вижу пятнышко от помады, такое крошечное, что заметить его можно только с расстояния в несколько сантиметров. Потом она подастся навстречу, и все расплывается, теряет резкость, и я чувствую тепло на своих губах и вижу, как близки ее губы.
ГЛАВА 27
Поцелуй углубляется, и в этот момент дверь распахивается. Я поворачиваюсь и вижу Пола.
— Что-то случилось?
— Винсента забрали в полицию для допроса.
Он стоит у порога, оглядываясь с видом человека, вернувшегося к себе домой после недолгой отлучки и обнаружившего, что там уже обосновались другие.
Я смотрю на Кэти — она удивлена не меньше Пола, наверное, потому что совсем не ожидала увидеть его здесь.
Впрочем, возможно, таков эффект принесенной им новости.
— Когда?
— Час или два назад. Я только что разговаривал с Тимом Стоуном из института.
Все молчат, каждый о своем.
— Нашел Кэрри? — спрашиваю я, вытирая с губ помаду.
В секунды последовавшей за вопросом паузы мы, не обменявшись ни словом, возобновляем старый спор по поводу «Гипнеротомахии» и избранных мною для себя приоритетов.
— Я должен поговорить с Джилом, — коротко отвечает Пол.
Он быстро проходит по комнате, собирает рисунки и чертежи крипты, над которыми трудился много месяцев, сворачивает их в трубку и исчезает. Дверь захлопывается, всколыхнув устилающие пол бумажки.
Кэти соскакивает со стола, и я знаю, о чем она думает. От книги не убежать и не скрыться. Какие бы решения я ни принимал, какие бы клятвы ни давал, мне никогда не избавиться от нее, не оттолкнуть в прошлое. Даже здесь, в казавшемся ей безопасным «Плюще», «Гипнеротомахия» повсюду: на стенах, в воздухе. Проклятая книга словно затаилась и только ждет, чтобы напасть на нас в самый неподходящий момент.
Впрочем, возможно, я приписываю Кэти собственные страхи, потому что ее, похоже, больше беспокоит то, что сказал Пол.
— Идем. — Она хватает меня за руку и тащит к выходу. — Мне нужно найти Сэм. Если полиция арестует Тафта, ей придется поменять заголовки.
Поднявшись наверх, в главный холл, мы видим стоящих в углу Пола и Джила. В зале почтительная тишина. Члены клуба и приглашенные притихли, чтобы понаблюдать редкий феномен: явление знаменитого затворника.
— Где она? — спрашивает Кэти у парня, с которым пришла Сэм.
Ответа я не слышу. На протяжении двух лет Пол представлялся мне мишенью для шуток, которыми его осыпали в «Плюще», занятной диковиной, которую держат на цепи в подвале. Но сейчас старшекурсники смотрят на него с нескрываемым уважением и почтением, как на знаменитость, сошедшую в зал с одного из старых портретов. На лице его выражение отчаяния и надежды, какое бывает у просителя, обращающегося к последнему, кто может его спасти; если он и сознает, что все смотрят только на него, то не подает и виду. Я подхожу ближе, и в этот момент Пол передает Джилу хорошо знакомый, сложенный в несколько раз лист. Карта с указанием местонахождения крипты Колонны.
Закончив разговор, они идут к выходу из зала. Старшекурсники уже все поняли, и все — сидящие за столами, стоящие у стен и перил — начинают постукивать костяшками пальцев по дереву. Сигнал подает Брукс, вице-президент, к нему присоединяется Картер Симмонс, казначей клуба, а затем уже и остальные. Паркер стучит громче всех, рассчитывая выделиться и на этот раз. Но уже поздно. Уход Джила, как и его появление, происходит в точно рассчитанное время.
Шум постепенно стихает, и я спешу за ушедшими.
— Отвезем Пола в дом Тафта, — сообщает Джил, когда я переступаю порог «Служебной».
— Что?
— Ему нужно кое-что забрать. Какой-то чертеж.
— Прямо сейчас?
— Тафт в полицейском участке, — объясняет Джил. — Другого такого случая не будет.
Все понятно. Он хочет помочь другу, как это сделал Чарли, хочет доказать, что я был не прав.
Я уже открываю рот, чтобы сказать, что не могу составить им компанию, что им придется обойтись без меня, когда ситуация осложняется. В комнату входит Кэти.
— Что происходит? — спрашивает она с порога.
— Ничего, — отвечаю я. — Идем вниз.
— Не могу дозвониться до Сэм. Мне надо обязательно ее найти. Ты не против, если я сейчас схожу в «Принс»?
Такую возможность может упустить кто угодно, только не Джил.
— Вот и хорошо. А Том съездит с нами в институт. Встретимся на службе.
Кэти готова согласиться, но смотрит на меня и понимает, что все не так просто.
— В институт? Зачем?
— Так надо. Это очень важно. — Тон, которым он говорит, не располагает к дальнейшим вопросам — Джил очень редко дает понять, что в жизни есть дела поважнее его собственных.
— Ладно, — осторожно соглашается Кэти и берет меня за руку. — Увидимся в часовне, хорошо?
Она собирается добавить что-то еще, но тут снизу доносится жуткий грохот, сопровождаемый звоном разбивающегося стекла.
Джил торопливо сбегает по лестнице, мы спускаемся следом и застываем у входа в зал. Кроваво-красная жидкость растекается по полу во все стороны, неся с собой осколки разбитой посуды. В эпицентре катастрофы стоит пунцовый от злости Паркер Хассет. Рядом с ним — поверженный на пол бар, представляющий в данный момент кучу полок, бутылок и всего прочего.
— Какого черта? Что тут происходит? — вопрошает Джил, обращаясь с оцепеневшему от ужаса второкурснику.
— Паркер свихнулся. Кто-то назвал его алкашом, и он принялся все крушить.
Вероника Терри растерянно смотрит на свое белое платье, безнадежно испорченное розовыми пятнами, потом медленно поворачивается к нам.
— Они насмехались над ним весь вечер, — со слезами в голосе говорит она. — Они…
— Перестань! — раздраженно обрывает ее Джил. — Как ты допустила, чтобы он так набрался?
Ожидавшая сочувствия Вероника недоуменно моргает. Стоящие неподалеку перешептываются, с трудом скрывая злорадные улыбки.
Брукс просит официантов поднять бар и принести вино из подвала. Примеряющий на себя роль президента Доналд Морган пытается успокоить Паркера. Из толпы зрителей доносятся свист и неодобрительные выкрики, самые мягкие из которых «пьянь!» и «придурок!». Язвительный смех звучит как оскорбление. Виновник случившегося, изрезанный разлетевшимися осколками стекла, с мокрыми по колено брюками, стоит в центре лужи, похожий на обмочившегося ребенка. Наконец он поворачивается к Дональду, и я вижу, что добром это все не кончится.
