Йен Колдуэлл - Правило четырех
Только теперь я вспоминаю, что завтра Пасха.
— Значит, до полуночи?
Кэти кивает.
— Келли беспокоится, как бы в часовне чего не случилось.
Мы поворачиваемся и замираем от удивления. Келли Даннер словно только и ждала, когда же о ней вспомнят. Она стоит перед каким-то второкурсником в стильном смокинге и что-то говорит, угрожающе нацелив ему в грудь указательный палец. Всем своим видом, позой и жестами она напоминает злую колдунью, превращающую принца в отвратительную жабу. Всемогущая Келли Даннер, женщина, с которой старается не спорить даже Джил.
— Так они всех отсюда выгонят?
Кэти качает головой:
— Не выгонят. Просто закроют клуб и предложат всем разойтись.
В ее голосе, когда речь заходит о Келли, появляются резкие нотки, поэтому я предусмотрительно замолкаю. Наблюдаю за парами, а мысли снова и снова обращаются к Полу. Вечно одинокому Полу.
Веселье прерывается появлением последней пары. Как обычно, опоздавшие привлекают к себе всеобщее внимание. Это Паркер Хассет и его дама. Верный слову, Паркер перекрасил волосы в каштановый цвет, разделил их аккуратным пробором слева и облачился в парадный смокинг с белой жилеткой и белой «бабочкой». Как ни странно, сходство с Джоном Кеннеди весьма убедительное. Его партнерша, склонная к театральным эффектам Вероника Терри, тоже не изменила данному обещанию. Платиновые волосы, яркая помада и платье, волнующееся само по себе, без всякого ветерка из-под решетки туннеля, — точь-в-точь Мэрилин Монро. Костюмированный бал начался. В толпе претендентов эти двое бесспорные кандидаты на победу.
Однако встречают Паркера холодным молчанием, а из дальнего угла даже свистом. Успокоить недовольных пытается стоящий на лестничной площадке Джил. Глядя на него, я догадываюсь, что право и честь прибыть последним он зарезервировал, вероятно, за собой и что Паркер, нарушив порядок, сделал подножку самому президенту.
Стараниями Джила атмосфера в зале постепенно смягчается. Паркер быстро сворачивает к бару, откуда возвращается с двумя бокалами вина, для себя и Вероники Терри. Передвигается он, слегка покачиваясь, и, судя по выражению лица, даже не догадывается о своей крайней непопулярности среди собравшихся. Проходя мимо, Паркер обдает меня коктейлем самых разнообразных, главным образом алкогольных, запахов.
Кэти подается ко мне, но я не придаю этому никакого значения, пока не замечаю, каким взглядом они обмениваются. Паркер многозначительно смотрит на нее, одновременно неприкрыто оценивающе и злобно, она же тянет меня за рукав к выходу.
— В чем дело? — спрашиваю я, когда мы выходим из танцевального зала.
Музыканты играют Марвина Гэя[54]: гремят гитары, гулко ухают барабаны — лейтмотив прибытия Паркера. Новоявленный Джон Кеннеди лихо отплясывает с Мэрилин Монро — зрелище омерзительное и любопытное, — и остальные пары стараются держаться от них подальше, как от социально прокаженных.
У Кэти расстроенный вид. Магия танца рассеялась.
— Вот же дрянь.
— Что он тебе сделал?
Она вздыхает и выкладывает историю, о которой я никогда не слышал и не услышал бы, наверное, еще долго.
— Перед выборами Паркер сказал, что не пропустит меня в клуб, если я не изображу перед ним стриптизершу. Теперь он говорит, что это была шутка.
Мы стоим посреди главного холла, достаточно близко от танцзала, и я вижу Паркера, который без всякого стеснения лапает Веронику на глазах у возмущенной публики.
— Сукин сын! И что ты?
— Рассказала Джилу.
Она переводит взгляд на своего президента, беседующего на лестничной площадке с двумя второкурсниками.
— И все?
Я жду, что Кэти назовет Дональда, хотя бы для того, чтобы напомнить мне о том, где я должен был бы быть, но она лишь пожимает плечами:
— Да, все. Он отстранил Паркера от голосования.
Наверное, ей хочется, чтобы все этим и закончилось — кому приятно ворошить прошлое? — но я уже завелся.
— С Паркером надо поговорить. Это ему так не пройдет.
Кэти качает головой:
— Нет, Том. Не сегодня.
— Нельзя позволять этому мерзавцу…
— Послушай, — резко обрывает меня она, — забудь. Я не хочу портить вечер из-за какого-то дерьма.
— Я только…
— Знаю. — Она прижимает палец к моим губам. — Пойдем куда-нибудь.
Мы оглядываемся, но вокруг только смокинги и вечерние платья, разговоры и звон бокалов, музыка и официанты с серебряными подносами. Такова особая магия «Плюща»: здесь нельзя побыть наедине.
— Как насчет президентской комнаты? — спрашиваю я.
— Отличная мысль. Я пойду спрошу у Джила.
Она произносит его имя легко и с доверием. Джил всегда вел себя учтиво, и даже более чем просто учтиво, возможно, и сам не замечая этого. И со своей проблемой она пошла к нему, потому что меня рядом не было. Он первый, к кому можно обратиться, с кем можно посоветоваться или просто поговорить за завтраком. Для Кэти это, наверное, важно, даже если он забудет о разговоре уже на следующий день. Джил был для нее старшим братом. Все, что хорошо для него, годится и для нас.
— Без проблем, — говорит Джил. — Там сейчас никого нет.
Я спускаюсь по лестнице вслед за Кэти, наблюдая за тем, как движутся под платьем мышцы, напрягаются бедра, скользит по икрам ткань…
Зажигается свет. Комната, в которой мы с Полом провели так много вечеров, совершенно не изменилась: географические карты на стенах, рисунки и чертежи на столе и стульях, книги по географии, истории, искусству, сваленные в кучу, образуют горные хребты, высота которых местами едва ли не превышает мой рост.
— Здесь хотя бы не так жарко, — говорю я, не зная, что еще сказать. Отопление во всем здание, похоже, отключили.
Кэти оглядывается — заметки Пола на камине, диаграммы на стенах. Колонна окружает нас со всех сторон.
— Может, поищем другое место?
Ей не по себе, но что ее беспокоит? Что мы ненароком уничтожим какую-нибудь бумажку Пола? Или что Пол снова вторгнется в наши отношения? Чем дольше мы стоим в этой комнате, тем дальше отодвигаемся друг от друга. Не стоило нам сюда приходить.
— Слышала про кошку Шредингера? — спрашиваю я, потому что не могу придумать другой способ выразить то, что чувствую.
— На семинаре по философии?
— Вообще.
На занятиях по физике наш профессор приводил пример с кошкой Шредингера для объяснения волновой механики, потому что большинство из нас были слишком тупы для усвоения формулы v=e2/r. Предположим, что воображаемая кошка сидит в герметически закрытом ящике с дозой цианида, которая будет введена ей только в том случае, если сработает счетчик Гейгера. Фишка, насколько я понимаю, в том, что определить, жива кошка или нет, можно только одним способом: открыв ящик; до тех пор согласно квантово-механической теории следует считать, что в нем находятся равные части мертвой и живой кошки.
— Да. И что?
— У меня такое чувство, что в данный момент кошка и не мертва, и не жива. Ее просто нет.
Кэти ненадолго задумывается, пытаясь угадать, к чему я клоню.
— Другими словами, ты хочешь открыть ящик, — говорит она наконец, усаживаясь на стол.
Я киваю и устраиваюсь рядом. Широкая деревянная доска принимает нас спокойно, не издав ни звука. Мне нужно сказать ей кое-что еще: что мы, каждый в отдельности — это тот ученый, который снаружи, а вместе мы — кошка.
Вместо ответа Кэти поднимает руку и гладит меня по волосам, как будто я сказал что-то приятное. Может быть, она уже знает, как решить мою загадку. Мы не просто кошка Шредингера. Как и у любой хорошей кошки, у нас девять жизней.
— В Огайо бывает такой снег?
Сменить тему разговора тоже выход. За окном метет, как будто зима копила силы для сегодняшнего вечера.
— Только не в апреле.
Я вижу, куда Кэти пытается увести меня, и не сопротивляюсь. Куда угодно, только подальше отсюда. Мне всегда хотелось узнать побольше о ее жизни дома, о том, что делала ее семья, собираясь за обеденным столом. Новая Англия в моем представлении — что-то вроде Американских Альп: куда ни повернись — всюду горы и сенбернары с подарками.
— Мы с младшей сестрой всегда делали это, когда шел снег.
— С Мэри?
Она кивает.
— Каждый год, когда пруд возле дома замерзал, мы выходили и пробивали дырки во льду.
— Зачем?
Какая прекрасная у нее улыбка.
— Чтобы рыбы могли дышать. Мы брали швабру и пробивали лед в нескольких местах.
Наши пальцы сплетаются.
— Ребята, которые ходили туда покататься на коньках, нас просто ненавидели.
— А мои сестры катали меня на санках.
В ее глазах прыгают веселые огоньки. В этом отношении у Кэти передо мной преимущество: она старшая сестра, а я всего лишь младший брат.
— В Коламбусе не так много высоких горок, так что мы всегда ходили на одну и ту же.
