Майкл Коннелли - Пятый свидетель
— Означает ли это, что вам была важна только реакция?
— Нет, не только. Как я уже сказал, из этого места шло довольно много дыма. Нам было важно найти его источник, огонь, а иногда реакция получателя письма подсказывает нам, как действовать дальше.
— К тому времени, когда вы составили и отослали целевое письмо, располагали ли вы какими-нибудь доказательствами криминальной деятельности Луиса Оппарицио и его компании?
— В тот момент еще не располагали.
— Что произошло после того, как вы послали письмо?
— Пока ничего.
— Луис Оппарицио ответил на него?
— Мы получили ответ от его юрисконсульта, в котором говорилось, что мистер Оппарицио приветствует расследование, поскольку оно даст ему возможность показать, что он ведет дела честно.
— Воспользовались ли вы этим предложением, чтобы начать расследование в отношении мистера Оппарицио и его компании?
— Нет, пока не успели. У нас в работе несколько других дел, которые обещают оказаться более продуктивными.
Прежде чем задать последний вопрос, Фриман заглянула в свои записи.
— И наконец, агент Васкес, находятся ли в данный момент Луис Оппарицио или его компания под следствием в рамках деятельности вашей специальной комиссии?
— Технически — нет. Но мы планируем продолжить работу по этому письму.
— Значит, ваш ответ — нет?
— Верно.
— Благодарю вас, агент Васкес.
Фриман села. Она сияла, явно довольная теми показаниями, которые выудила у агента. Я встал и с блокнотом, в котором было записано несколько вопросов, пришедших мне в голову во время прямого допроса, вышел на трибуну.
— Агент Васкес, имеете ли вы в виду сообщить присяжным, что лицо, которое в ответ на ваше целевое письмо не явилось к вам немедленно с признанием, является невиновным в каких бы то ни было правонарушениях?
— Нет, конечно, нет.
— Поскольку Луис Оппарицио не связался с вами, считаете ли вы его теперь свободным от всяческих подозрений?
— Нет, не считаю.
— В порядке ли вещей для вас направлять целевые письма лицам, с вашей точки зрения, совершенно невиновным в какой бы то ни было преступной деятельности?
— Нет, это не в моих правилах.
— Тогда где граница, агент? Что должен сделать человек, чтобы вы направили ему целевое письмо?
— В принципе, если вы попадаете в поле моего зрения в связи с какой-нибудь подозрительной деятельностью, я провожу предварительную проверку, в результате которой могу прийти к решению направить такое письмо. Мы не рассылаем их направо и налево. Мы твердо знаем, что делаем.
— Вы, или ваш коллега, или кто-нибудь еще из специальной комиссии беседовали с Митчеллом Бондурантом о методах работы АЛОФТа?
— Нет, с ним никто из нас не говорил.
— А собирались?
Фриман запротестовала, назвав вопрос расплывчатым. Судья поддержал протест, но я решил подвесить вопрос, оставив его без ответа, — пусть присяжные гадают.
— Благодарю, агент Васкес.
После Васкеса Фриман вернулась к заранее составленному списку свидетелей и вызвала садовника, который нашел молоток в кустах возле дома в полутора кварталах от места преступления. Его показания были краткими и не содержали откровений сами по себе; пока не будет установлена их связь с результатами, полученными в криминалистической лаборатории, они ценности не представляли. Я заработал малозначительное очко, заставив садовника признать, что он работал с этими кустами или в непосредственной близости от них по меньшей мере двенадцать раз, прежде чем нашел молоток. Это было маленькое семечко, которое я посеял для присяжных, — мысль о том, что, возможно, молоток попал туда спустя много времени после убийства.
Вслед за садовником обвинение быстро опросило владельца дома и полицейских, которые отвечали за доставку молотка в криминалистическую лабораторию. Я не стал даже утруждать себя перекрестным допросом, поскольку не собирался оспаривать ни то, что молоток являлся орудием убийства, ни то, что он должным образом был доставлен в лабораторию. Мой план состоял в том, чтобы признать не только то, что именно этим молотком убили Митчелла Бондуранта, но также и то, что этот молоток принадлежал Лайзе Треммел.
Это будет неожиданным, но единственно возможным ходом со стороны защиты, чтобы поддержать гипотезу о том, что мою клиентку подставили. Версия Джеффа Треммела, что настоящий молоток может находиться в багажнике «БМВ», который он бросил, когда сбежал в Мексику, мало чего стоила. Циско удалось разыскать машину, которая все еще принадлежала дилерской конторе, где когда-то работал Джефф Треммел, но никакого молотка в багажнике, разумеется, уже не было, а человек, отвечающий за автомобильный парк, сказал, что его никогда там и не было. Я отказался от использования истории Джеффа Треммела, сочтя ее просто попыткой с его стороны урвать денег за информацию, которая могла бы оказаться полезной для его бывшей жены.
Серия показаний, касающихся орудия преступления, закончилась перерывом на ленч, который судья, как это уже вошло у него в привычку, объявил на пятнадцать минут раньше срока. Повернувшись к своей клиентке, я пригласил ее перекусить вместе со мной.
— А Герб? — сказала она. — Я обещала пойти на ленч с ним.
— Герб может присоединиться.
— Правда?
— Конечно, почему бы нет?
— Потому что я думала, что вы не… Не важно, пойду позову его.
— Хорошо. Поедем на моей машине.
Я велел Рохасу подобрать нас, и мы поехали по бульвару Ван-Нуйс в «Гамлет» неподалеку от Вентуры. Этому заведению насчитывался не один десяток лет, и хотя с тех пор, как оно называлось «Гамбургеры Гамлет», категория его повысилась, еда осталась прежней. Поскольку судья отпустил нас чуть пораньше, мы избежали очереди, нас сразу провели в кабинку.
— Обожаю это место, — сказал Дэл. — Но очень давно здесь не бывал.
Я сел напротив Дэла и своей клиентки и оставил без ответа его восторги по поводу ресторана. Мне было не до того, я соображал, как лучше выстроить свою игру.
Мы быстро сделали заказ: даже с учетом лишних пятнадцати минут времени у нас было не так много. Разговор вертелся вокруг дела и того, как оценивает ход процесса Лайза. Пока она была довольна.
— Вам удается из каждого свидетеля вытянуть что-то, что оборачивается мне на пользу, — сказала она. — Это замечательно.
— Вопрос лишь в том, достаточно ли этого, — ответил я. — К тому же вы должны помнить, что с каждым новым свидетелем гора становится все круче. Вы знаете «Болеро»? Это классическое музыкальное произведение. Кажется, Равеля. Его ежегодно исполняют в Голливудской чаше.
Мои спутники уставились на меня недоуменными взглядами.
— Ладно. Не важно. Суть в том, что это длинное произведение, оно звучит минут пятнадцать или около того и начинается медленно, с ансамбля нескольких тихих инструментов, а потом набирает инерцию, становится мощнее и мощнее, и наконец наступает крещендо, грандиозный финал, исполняемый всем составом оркестра. И эмоции слушателей постепенно накаляются и наконец сливаются воедино. За этим очень интересно наблюдать, независимо от вашего отношения к классической музыке. То же самое проделывает сейчас прокурор. Она наращивает звук и инерцию. Ее лучшие пассажи еще впереди, она собирается подвести нас к финалу под звуки барабанов, скрипок и труб, которые грянут одновременно. Вы это понимаете, Лайза?
Она нехотя кивнула.
— Я не хочу вас обескураживать. Вы взволнованны, полны надежд на справедливость, и я хочу, чтобы вы оставались в таком состоянии. Потому что присяжные это видят, и это важнее, чем все, что делаю я. Но вы не должны забывать, что восхождение становится все круче. У обвинения в запасе еще наука, а присяжные науку обожают, потому что она подсказывает им выход и способ отсрочки. Люди любят заседать в жюри. Не нужно ходить на работу, сидишь себе в первом ряду, слушаешь интересное дело, и перед тобой разворачивается не какая-нибудь «мыльная опера», а подлинная человеческая драма. Но в конце концов приходится возвращаться в совещательную комнату и, глядя друг на друга, принимать решение. Решение, касающееся чьей-то жизни. Поверьте, мало кому хочется это делать. Наука облегчает задачу. «Ну что ж, раз ДНК совпала, значит, ошибки быть не может, — думают они. — Значит, вина доказана». Понимаете? Вот с чем нам еще предстоит столкнуться, Лайза, и я не хочу, чтобы вы питали по этому поводу какие бы то ни было иллюзии.
Дэл галантно накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе, и утешительно сжал ее.
— Ну и что же нам делать с этой их ДНК? — спросила она.
— Ничего, — ответил я. — Здесь ничего сделать нельзя. Я говорил вам еще до начала процесса, что мы провели свой независимый анализ и результат оказался тем же. Все законно.
Взор ее потух, и на глаза навернулись слезы. Это было именно то, чего я добивался. Как раз в этот момент появилась официантка с нашим заказом. Я подождал, пока она уйдет, и продолжил:
