Леонид Словин - Время дождей
— Мне говорили. Вы следите за съемками? Как раз снимают эпизоды «эвакуации» лагеря… Ваш балкон куда выходит?
— К ротонде.
— В парк?
Гонта подошел к столику, лицо у него было порозовевшее с мороза:
— Извините! Владимир Афанасьевич… — Он показал на окно.
Старший оперативной группы, разыскивавший в снегу орудия взлома, в полушубке и в валенках, направлялся по аллее в замок, в руках он нес стальной прут, его помощник на ходу упаковывал металлоискатель.
— Куски арматуры, другого орудия не было, — шепнул Гонта. — Валялся в сугробе у бывшего конного двора. Я проверил: рядом на стройке их сколько угодно…
— Значит, знали, что другого не понадобится. Знали о проеме в потолке.
Первыми в машине с передвижной лабораторией уехали эксперты, потом работники прокуратуры. Еще раньше в двух «газиках» увезли служебно-розыскных собак.
Обитатели гостиницы, мосфильмовцы, обслуживающий персонал толпились в вестибюле, обсуждая случившееся.
— А есть и такие… — старичок администратор выбрал слушателем Кремера, — у них и образование, и специальность — трудись, дерзай! Но нет… Не приведи, пречиста дева! — С высокого табурета перед конторкой он набросал Кремеру бесхитростную схему:— Проклятая жажда золота. Идут на все. С матерыми преступниками конкурируют, даже верх берут.
— Верх?
— Вот именно! У них же все подчинено цели. Разоблачить их милиции тяжело, — старичок достал свою трубочку, — эти не напьются, лишнего не сболтнут. Спортом занимаются… Никто на таких не подумает.
После осмотра Ненюков поднялся в номер, позвонил следователю — он обещал прийти, как только освободится.
Заварил кофе. С чашкой в руке подошел к окну.
От Холма вела узкая улочка. С одной ее стороны смотрели на дорогу одинаково аккуратные домики с красными черепичными крышами, с другой — тянулся откос. Кое-где в окнах уже виднелись огни.
«Сегодня много легче, чем после первой кражи…» — подумал Ненюков.
Улики, оставленные преступниками у профессора — фотографию старика на завалинке, обрывок письма с упоминанием Тор-женки, блокнот с номерами телефонов, — тщательно проверяли, но в них не верили с первого дня.
Было трудно предположить, что кто-то в массу телефонных номеров вписал один, важный — другие же лишь для того, чтобы сбить преследователей с толку.
Удача пришла случайно, потому что Холодилин и Ненюков решили не отказываться от проверки до конца.
Телефон старухи Ковригиной и ее дочери упоминался в начале последней сотни. Ненюков приехал к ним под вечер хмурым февральским днем. Пожилая женщина молча открыла дверь и ушла в кухню. Она, видимо, стояла там, когда Ненюков позвонил. Света не зажигали. Из окна виднелась незастроенная пустошь у Электролитного проезда, освещенная вывеска клуба «Металлург». Дальше, за домами, полыхала труба медеплавильного завода, необъятная даль при теперешней интенсивности застройки.
— Раньше пецьки утром топили, — обернулась Ковригина, — теперь, видать, и ноцью топят!
Мысль эта, видно, приходила не раз — женщина высказала ее со сдержанной силой старческой убежденности.
— Любопытный у вас выговор. — В справке, составленной отделением милиции, значилось, что старуха недавно приехала к дочери из Архангельской области.
За пустошью кружили белые дымы и таяли между линиями высоковольтной связи у Котловского кирпичного завода.
— Дак мы торженгские… — сказала женщина.
— Торженгские? — Ненюкову показалось, что он ослышался.
— Так-то пишется Большой Поцинок…
«Где он слышал название этой деревни?! Большой Починок!…»
— Дочка вытребовала нас в Москву, — говорила Ковригина, — беда с девкой: неладно живет… Мужа нет.
— Понимаю, — у Ненюкова была привычка говорить «понимаю».
С того разговора у окна, против медеплавильного завода, началось дело Спрута, Филателиста и других.
«Большой Починок!»
«Позднова!… — Ненюков вспомнил. — Первооткрыватель Ан-типа Тордоксы, знакомая и советчик онколога, его главный консультант по вопросам древнего искусства… Определенно, она упоминала Большой Починок. Странная связь…»
Не прошло и часа, как он уже разговаривал по телефону с профессором, потом с Поздновой.
Профессор тоже слышал название Починка.
— Речь шла об иконе. Об очень редкой иконе, находящейся в этой деревне…
Позднова ушла от прямого ответа:
— Большой Починок? Глухомань, бездорожье. Мне пришлось бывать…
Ненюкову почудились настораживающие нотки.
— Комары?
— Пропасть, Владимир Афанасьевич! Болота вокруг!
— Там что? Частное собрание икон?
Ответ он услышал не сразу.
— Одна икона, — Позднова вздохнула.
— Редкая?
— Уникальная. «Святой Власий».
— Тордоксы?!
«Снова Тордокса!… — Для Ненюкова наступила пора везения. — Срочно ехать! Гонта может выезжать уже завтра!»
— Как вы добирались туда, Ассоль?
— Через Каргополь. Дальше пешком.
— И вы не сказали — кто владелец иконы?
— Фадей Митрофанович Смердов, пастух. — Она помолчала. — Не собираетесь ли к нему в гости?!
— Пока не решил…
Он позвонил в управление, потом Гонте:
— Завтра выезжаешь…
Ничто, казалось, не предвещало осложнений.
Кремер выехал ночью, он опередил Гонту на сутки.
Из Ухзанги до Торженги Кремер шел на лыжах — с приличной скоростью, ровно, почти не снижая темпа. Ходить на лыжах он умел…
Глава вторая
ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ТОРЖЕНГЕ
1
Кремер шел, накатывая легко, как в студенческие годы, когда декан вывозил весь курс на лыжах в Привалово. К поездкам начинали готовиться загодя, но накануне погода обычно портилась, выезжали в метель либо в дождь. За пять лет выработался несложный ритуал вылазок — гонка, костер, гитара. Перед возвращением в Москву полагался дружеский ленч, трапеза. Декан угощал ближайших учеников кофе из термоса и читал тихо, почти шепотом:
«Плывут облака, все белое солнце закрыв. И странник вдали забыл, как вернуться домой…»
Темнеть, казалось, начало сразу, как только Кремер вышел из Ухзанги. Дважды пришлось делать привал, проверять, не сбился ли с пути.
«Я назад обернулся, глянуть на дом родной. Но большая дорога тянется в пустоте…» В шестом веке Сяо Тун включил «Девятнадцать древних стихотворений» в знаменитый «Изборник» — с тех пор они обошли мир.
Торженгский погост открылся внезапно, на фоне сумерек, — шатровая стройная церковь и оставленная жителями деревушка. У домов в довольно крупное даже для этих мест озеро впадал маленький незамерзающий родничок. Кремер зачерпнул пригоршней воды — живые, как ртуть, капли сразу же разбежались на ладони.
С пригорка смотрела олонецкая изба со множеством окошек, балкончиком на резных балясинах и широким бревенчатым накатом, ведущим на второй этаж. Вместо трубы крышу украшал странный резной дымоход. Изба по-черному, рудная.
— Блестяще совершенно! — Кремер не заметил, что повторяет выражение, которое находил пустым и бессмысленным.
Он свернул к избе, сбросил лыжи, прошел внутрь. Дверь привела в огромные, высотой в четыре-пять метров сени, затем в низкий, с печью без трубы, зал. Древняя печь была посажена в ящик, как в сани, черный от копоти потолок казался еще ниже.
Кремер осмотрел летние комнаты, прошел вниз, в зимовку, — с иконами в углу и выщербленными лавками вдоль стен. Иконы бросались в глаза — облупившиеся, но не старые. Изображения святых были наклеены на дощечки, обнесены станиолевым окладом.
Зимовка была оставлена людьми много позднее, чем летняя изба. В маленьких, чтобы не выпускать тепла, оконцах просвечивало скучное сероватое небо. Стены желтели клочьями старых газет. Кремер провел фонариком по заголовкам: республиканская Испания, бесчинства американских военнослужащих в Австрии, недостатки очередного школьного учебника физики.
В толще бумажных пластов гудела эпоха.
Несколько газет валялись на полу, Кремер поднял одну — обрывок «Литературной газеты». В глаза бросились строчки: «Адам и Ева не будут последними. Автор дискуссии о проблемах рождаемости отнюдь не настроен пессимистически…»
Кремер читал эту статью незадолго до отъезда из Москвы, газета была недельной давности. Оборванный нижний край был брошен здесь же, рядом чернел затвердевший от крови носовой платок. Кровь Кремер увидел и на стене, над головой.
«Могла бы получиться стройная версия: убийство без трупа, — подумал он, — совершено, как всегда, родственником или знакомым убитого. Подозреваемый — выше среднего роста, пользовался носовым платком, курил… — Кремер поискал на полу и сразу нашел. — Сигареты «Визант» с фильтром. Убийца читал «Литературную газету», интересовался проблемами демографии… Какая чушь!»
