Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Вдруг он почувствовал неприятный зуд ниже спины и вскочил.
- Мам, мне нехорошо.
Мать хмуро и озабоченно взглянула на него, и ее взгляд напугал его еще больше, потому что он понял: нет ничего в мире, что она могла бы сделать, чтобы помочь ему.
- Что с тобой, дорогой? Чего ты хочешь?
Он поспешил вон из комнаты, потому что боялся, что его стошнит. В ванной в глазах у него потемнело. Он взял бутылку закупоренного еще виски и отнес на свою кровать.
- Что такое, Чарли? Что с тобой?
- Я хочу лечь.
Он упал на кровать, но это было не то. Он сделал знак матери, чтобы она отошла, потому что он хочет встать. Но, сев на кровати, почувствовал, что ему надо лечь, и он поднялся на ноги.
- Чувствую себя так, будто умираю.
- Полежи, дорогой. Может тебе... горячего чая?
Бруно сорвал с себя пиджак смокинга, который по-прежнему любил носить дома, затем верх пижамы. Его душило, он задыхался и поэтому учащенно дышал. Он действительно чувствовал себя так, словно умирает.
Мать поспешила к нему с влажным полотенцем.
- Что такое? Живот?
- Всё. - Он сбросил с ног тапочки и подошел к окну, чтобы открыть его пошире, но оно было уже открыто настежь. Он вернулся на постель, покрываясь потом.
- Ма, я, может, умираю. Ты понимаешь? Я умираю.
- Я налью тебе выпить.
- Нет, вызови врача! - закричал он. - И выпить тоже сделай! - Он с усилием снял завязку брюк пижамы, и они свалились. Что такое? Никакой лихорадки. У него не было даже сил на то, чтобы его трясло. Руки тоже ослабели, в них покалывало. Он поднял их перед собой. Пальцы были скрючены, он не мог разогнуть их. - Мам, с моими руками чего-то... Ма, что такое, что такое?
- На, выпей!
Он услышал, как бутылка стучит по краю стакана. Он не стал дожидаться, а вышел в холл, в ужасе нагнул голову к рукам, к своим корявым рукам. На каждой руке было по два средних пальца, да кривые, почти касавшиеся ладони.
- Дорогой, надень халат, - прошептала она.
- Вызови врача! - Халат! Нашла о чем говорить! Да хоть совсем голый, что с того?! - Ма, не давай им увозить меня! - Мать взяла телефонную трубку, но он схватил ее за руку и направил ее к двери. - Запри все двери! Ты знаешь, что они делают? - Он говорил доверительным тоном, но быстро, так как онемение в теле развивалось и он знал, в чем дело. Дело в нем! Он останется таким на всю жизнь! - Знаешь, что они делают, мам? Они сажают тебя в смирительную рубашку и не дают ни капли, и это убьет меня!
- Доктор Паркер? С вами говорит миссис Бруно. Вы не могли бы порекомендовать врача поблизости?
Бруно заорал. Какие тут могут быть доктора?
- Ма... дай... - Он хватал ртом воздух, не мог говорить, даже пошевелить языком: он провалился в горло! - А-а-а! - Он отбивался от пиджака, который мать старалась накинуть на него. Пусть Херберт придет и полюбуется на него, если хочет!
- Чарльз!
Непослушными руками он указал на рот, потом подошел в зеркалу. Лицо его побелело, возле рта казалось плоским, словно его кто-то приложил доской по этому месту, губы разошлись и открывали страшный оскал. А руки! Он не мог уже взять в руки стакан или закурить. Он не сможет водить машину. Он не сможет даже самостоятельно сходить в клозет!
- На, выпей!
Да, выпивка. Он попытался влить содержимое стакана сквозь сжатые губы, но всё вылилось на лицо, обожгло кожу и полилось дальше на грудь. Он сделал знак, чтобы мать налила ему еще, а также напомнил ей знаком, чтобы она заперла двери. Господи, если бы это оставило его в покое, он был бы благодарен судьбе всю жизнь! Он дал Херберту и матери положить себя на кровать.
- Не... вай! - он подавился словами. Потом он схватился за платье матери и чуть не уронил ее на себя. Наконец-то он сумел за что-то ухватиться.
- Не... вай... мня... возить! - с усилием произнес он, и она пообещала, что не даст увезти и что запрет все двери.
В его памяти всплыл Джерард. Джерард по-прежнему копает против него. И не только Джерард, а целая армия, которая проверяет, шпионит, ходит к людям, при них машинистки, они снуют всюду, собирают по кусочку, в том числе и кусочки из Санта-Фе, и в один прекрасный день Джерард сложит всё это вместе. Однажды он придет, застанет его в таком состоянии, как этим утром, задаст ему несколько вопросов, и он всё ему расскажет. Ты кого-то убил, а они убивают тебя за то, что ты кого-то убил. Может быть, ему не удастся совладать с собой. Бруно уставился на светильник в центре потолка. Он ему напомнил хромированную пробку бассейна в доме бабушки в Лос-Анджелесе. С чего он это вспомнил?
Болезненный укол вернул его в полное сознание.
Молодой врач нервозного вида разговаривал с матерью в затемненном углу комнаты. Бруно стало лучше. Теперь они его не увезут. Теперь всё о'кей. Паника прошла. С опаской, под одеялом, он посмотрел, как гнутся пальцы, потом прошептал: "Гай". Язык был пока еще тяжелым, но уже повиновался ему. Врач ушел.
- Мам, я не хочу в Европу, - произнес он монотонным голосом, когда мать подошла к нему.
- Хорошо, дорогой, не поедем. - Она осторожно села на край кровати, и ему сразу стало лучше.
- Доктор не говорил, могу я ехать или нет? - Как будто он не поедет, если захочет! Чего он боится? Нет, не другого подобного приступа. Он коснулся накладного плеча платья матери, но подумал о Рутледже Овербеке, который будет на обеде, и опустил руку. Он был уверен, что у матери с ним роман. Она слишком часто ходила к нему в студию в Силвер-Спрингзе и слишком долго оставалась там. Он и рад был бы не признавать этого, но как, если всё происходит у него под носом? Это у нее был первый роман, но почему бы ей и не иметь романа, раз отца уже нет? Только вот неужели она не могла найти ничего получше? Глаза у матери казались в затемненной комнате еще темнее. После смерти отца ее внешний вид так и не улучшился. Вот такой она и останется, понял теперь Бруно, и никогда не будет снова молодой - такой, какой он любил ее. - Мам, не будь такой грустной.
- Дорогой, ты обещаешь мне не пить так? Доктор говорит, это начало конца. Сегодня утром прозвенел звонок, ты понимаешь? Природа тебя предупреждает, - произнесла она, наклонившись к нему, и провела языком по губам. Бруно было невыносимо видеть так близко эту нежность накрашенных губ.
Он закрыл глаза. Если он пообещает, то тем самым солжет.
- Черт, у меня же это была не белая горячка, правильно? И никогда ее не было.
- Но это хуже. Я говорила с доктором. Это разрушает твою нервную ткань и может убить тебя. Это-то ты понимаешь?
- Да, мам.
- Так обещаешь?
Его дрожащие веки снова опустились, он вздохнул. Трагедия случилась не этим утром, думала она, а годы назад, когда он впервые выпил самостоятельно. Трагедия была не в первой выпивке, потому что первая выпивка была не первым убежищем, а последним. Должна была быть причина в чем-то еще - в ее и Сэма ошибках, в друзьях, в крушении надежд, потере интересов. И как она ни пыталась, она не могла обнаружить, как или где это началось, потому что Чарли всегда имел всё и они с Сэмом делали всё, чтобы поощрить его интерес, если такой обнаруживался. Если бы она могла обнаружить эту точку в прошлом, с которой всё началось... Она встала: ей самой захотелось выпить.
Бруно осторожно приоткрыл глаза. Он чувствовал приятную тяжесть от дурного сна. Он видел себя в центре комнаты, будто смотрел на себя в кино. Вот он в красно-коричневом костюме на острове в Меткалфе. Его молодая стройная фигура изгибается, бросая Мириам на землю, и эти короткие мгновения разделяют его жизнь на время до и время после. Он делал какие-то особые движения, в голову ему приходили какие-то особенно светлые идеи, и он знал, что эти мгновения никогда не вернутся. Вот и Гай так говорил о себе тогда на яхте про дни, когда он строил "Пальмиру". Бруно был рад, что эти моменты у них обоих так близко сошлись по времени. Иногда он думал, что может умереть без сожалений, ибо что он еще сможет сделать такого, что сравнилось бы с тем вечером в Меткалфе? Чем можно затмить Меткалф? Иногда, как, например, сейчас, он чувствовал, что его энергия угасает, умирает в нем и нечто вроде любопытства. Ну и ладно, он сейчас такой мудрый и всем доволен. Еще вчера ему хотелось прокатиться вокруг света. А зачем? Сказать, что был? И кому сказать? В прошлом месяце он написал Уильяму Бибу, вызвавшись добровольцем на новую супербатисферу, которую он испытывал вначале без человека на борту. А зачем? Все ерунда по сравнению с тем вечером в Меткалфе. Все, кого он знает, ничто по сравнению с Гаем. Совсем глупо говорить, что ему хотелось посмотреть на европейских женщин. Может быть, это из-за потаскух "Капитана", ну и что? Многие считают, что секс слишком переоценивается. Вечной любви не бывает, говорят физиологи. Но он не сказал бы так про Гая и Энн. У него такое ощущение, что их любовь продлится вечно. И это не только потому, что Гай весь в ней и слеп до прочих. Дело не в том, что у Гая сейчас достаточно денег. Тут что-то невидимое, о чем он и не думал еще. Он только, пожалуй, на подходе к размышлению об этом. Нет, он не ищет ответа для себя. Это в духе научного исследования.
