Феликс Меркулов - Он не хотел предавать
Психология… Это профессиональное. Правду Стасик подметил: «клизма для мозгов» — грубо, но точно. Наследница — она что, дура? Как могла так быстро переменить мнение в пользу Кричевской? Не дура, но… Зимой в Жуковке жуткая скука. Хозяйка рада возможности узнать из первых рук то, что на устах у всех знакомых ее круга: правда ли, что Кричевская убила своего мужа, или же это сплетни и роковое стечение обстоятельств? А Малышев говорил ей то, что она хотела слышать. Человек она нерешительный, любит комфорт и уют, это же сразу видно. Ссориться ни с кем не любит, вот и с мужем мирно разошлась, и всегда со всеми мирно уживалась — так ли уж трудно по двум-трем наводящим вопросам уяснить характер человека, «схватить типаж»?
4
Бедную старушенцию — бывшую домработницу Завальнюка — лейтенант Малышев перевербовал даже не за два сеанса, а за один. Тоже очень тактично и вежливо, без угроз — упаси господи! — а все больше нажимая на сочувствие и понимание. А также на инстинкт самосохранения, присущий каждой живой твари: ну упекут хозяйку в кутузку, ну а ты-то, карга старая, кому в шестьдесят лет нужна будешь? Кто тебя на работу возьмет?
Никто.
На пенсию проживешь?
Не проживешь, той пенсии кот наплакал.
А чем тебе такая хорошая хозяйка, как Кричевская, насолила? Сидела ты в ее усадьбе в тепле, в сытости, цветы поливала, и что, плохо тебе было? Хорошо. А новая наследница тебя первым делом на заслуженный отдых спихнула? Спихнула. Без выходного пособия? Естественно, и отвечать не надо. Наверняка сунула в зубы сто баксов и выставила за дверь. А Кричевская добрая, разве она бы так поступила?
У старушенции закружилось в голове и помутилось в уме. Да видела ли ты своими глазами то, что видела? Кстати, а что она такого видела, собственно говоря? Ровным счетом ничего. Ну однажды летом черт ее зачем-то понес в комнату водителя над гаражом — и там она наткнулась на хозяйку и шофера, Лежнева… Чем они там занимались? Разговаривали. Просто разговаривали! Даже не целовались, и уж конечно ничего похуже между ними не было.
А о чем разговаривали? Ну о какой-то схеме, о дороге, это все, что бабка поняла.
Все?
Все.
Милая вы моя Алена Ивановна, но вы-то сами понимаете, что об этом просто смешно говорить? Люди сидят, разговаривают, а вы подслушиваете, да еще делаете из этого такие далеко идущие выводы, что… Кстати, вы ведь уже в таком возрасте, когда у женщин начинается старческий маразм с параноидальными симптомами. Вы не боитесь, что вас отправят в Кащенко на психиатрическую экспертизу? Адвокат Кричевской (между нами говоря, очень гадкий тип!) обязательно потребует экспертизы. А это очень неприятно. Даже если обследование покажет, что вы в трезвом уме и здравой памяти, вам придется провести четыре недели в сумасшедшем доме, вместе с психами и придурками всех мастей. Вы готовы на это?
Гольцов встретился с Аленой Ивановной в ее доме на краю поселка километрах в трех от престижной Жуковки. Пенсионерка, судя но всему, жила неплохо: в комнате на столе в красном углу стоял огромный телевизор «с суперплоским экраном», настойчиво рекламируемый по всем каналам. На одну пенсию таким ящиком не разживешься. Герои любимого бразильского сериала на суперплоском экране казались ярче и живее реальных людей. Разговаривая с Георгием, бывшая домработница покойника сжимала в руках огромный пульт дистанционного управления (для сохранности замотанный в кусок целлофана и заклеенный скотчем).
— Хозяйка подарила? — спросил Георгий.
— Любовь Сергеевна очень добрый, отзывчивый человек, и слава богу, что у нее все так благополучно закончилось, — непререкаемым тоном ответила женщина.
В голосе бывшей домработницы не прозвучало ни нотки фальши. Она искренне верила в то, что говорила.
Георгий представил Алену Ивановну на суде: трикотажный учительский костюмчик «прощай молодость», скромная сумочка из кожзаменителя, седые волосы со следами химзавивки, резкий учительский голос, вздернутый острый подбородок… Стопроцентная бывшая училка, хоть в рекламу шоколада «Шок — это по-нашему».
— …Любовь Сергеевна просто обожала мужа! За все время я не слышала, чтобы они ругались, ссорились, а ведь я проработала у них более трех лет. Конечно, в семье бывали размолвки, но не более. Любовь Сергеевна хотела иметь ребеночка, жить счастливой семейной жизнью.
И с рыданием в голосе, как описывал Мочалов, свидетельница на суде воскликнула, поворачиваясь к сидящей в клетке Кричевской: «Дай Господи вам счастья, Любовь Сергеевна!»
В зале зааплодировали… Бедный Мочалов. То-то у него отвисла челюсть.
Георгий даже поежился при мысли: не хотелось бы мне в ту минуту оказаться на его месте. Как с такой Аленой Ивановной спорить?
— А про записку? — напомнил Георгий. — Что вам про записку Малышев сказал?
Алена Ивановна сдвинула очки на кончик носа, посмотрела на собеседника невинными выцветшими глазами деревенской интеллигентки. Малышев? — постойте, это тот приятный молодой человек из Интерпола? Слава богу, дожили-таки до тех времен, когда у представителей наших сыскных органов не только в кино, но и в жизни встречаются интеллигентные лица, как у Кирилла Лаврова. Вы знаете, кто такой Кирилл Лавров? Георгий кивком подтвердил, что знает.
Про записку приятный молодой человек ничего не сказал, только лицо у него стало такое… Перекошенное, словно он через силу сдерживался. Алене Ивановне даже страшно стало: может, то, что она сделала, как раз и является самым страшным преступлением?
В тот день она пришла на работу как обычно, к половине седьмого утра, потому что с вечера поставила тесто, а на завтрак хотела испечь пирожки с протертой смородиной. Завальнюк спустился к завтраку в половине восьмого. Любовь Сергеевна в это время еще спала и никогда не выходила так рано из своей комнаты. Хозяин завтракал в столовой, водитель Лежнев пил чай на кухне. В восемь они обычно уезжали в Москву. В то утро Лежнев передал Алене Ивановне записку со словами: «Отдайте это хозяйке, когда будете уходить домой». Алена Ивановна положила записку на холодильник. В восемь утра Завальнюк уехал на работу. Любовь Сергеевна провела день дома, никуда не поехала. В седьмом часу вечера домработница стала собираться домой. Перед уходом она, постучав, зашла в спальню к хозяйке. Любовь Сергеевна читала в постели. Алена передала ей письмо.
— От кого? — удивилась Люба, рассматривая сложенный пополам лист.
— От Петра.
— От кого? — переспросила она, забыв, как зовут Лежнева.
Домработница объяснила. При этом у Алены Ивановны был такой несчастный вид, словно она хотела сказать: «Я ничего не знаю и не хочу знать, мое дело просто передать вам письмо, и пожалуйста, ничего мне не объясняйте». Люба сразу поняла, что старая обезьяна не удержалась и сунула нос в чужую жизнь. Когда Алена ушла, она развернула лист и прочитала записку, которую немедленно сожгла в пепельнице.
В этой записке не было инструкций, как утверждал позже следователь Олег Мочалов. Лежнев писал: «На всякий случай, если мне сегодня отобьет мозги, вот адрес моей матери. Не скучай!»
— Зачем вы прочитали чужое письмо? — с искаженным от гнева лицом тихо спросил Малышев у испуганной Алены Ивановны.
Учительница-пенсионерка покраснела до корней седых волос, как нашкодивший семиклассник. Залепетала неуверенным голосом:
— Я… Случайно. Я не хотела.
Как одинаково неубедительно всегда звучат любые объяснения!
— Вы понимаете, что вы наделали?
Алена Ивановна не понимала, но чувствовала: она сделала нечто ужасное.
— Зачем вы рассказали об этом следователю?
Странный вопрос. Алена Ивановна подняла голову и удивленно посмотрела на приятного молодого человека. Вид у него по-прежнему был строгий, но уже менее гневный, скорее — сострадальческий.
— Вы сами себя поставили в ужасное положение. Зачем вы прочитали чужое письмо? Теперь вы будете мучиться до конца своих дней.
— Я? — испугалась домработница. — Почему?
Малышев доходчиво изложил причины. Читать чужие письма, подглядывать и подслушивать за чужой жизнью свойственно людям лживым и завистливым. За достоверность показаний таких людей поручиться нельзя. Скорее всего, суд даже не примет их во внимание. Но Алена Ивановна себя скомпрометировала ужасно и непоправимо. Работу, подобную прежней, ей уже никогда не найти. Кто захочет держать в собственном доме шпиона?
…Бедная курица, глядя на Алену Ивановну, думал Гольцов, и сочувствие к Юре Малышеву убывало, убывало, как воздух из проколотой шины. Еще немного — и появится досада на лейтенанта: ах ты мразь, что же ты с людьми-то делаешь? Делал…
На суде Алена Ивановна отказалась от своих прежних показаний. Сказала, что никакой записки не читала и передала все хозяйке в целости и сохранности, в свернутом виде.
