Феликс Меркулов - Он не хотел предавать
— Я решила не вмешиваться и дала суду возможность установить истину. Хотя я прекрасно понимаю, в какой стране мы живем. И не верю, что суд устанавливает истину! Но и иного пути я тоже не знаю. Вот вы скажите, что я должна была еще сделать?
Наследница, сложив на груди могучие загорелые руки, уставилась на гостя.
— Вы все сделали правильно, — подтвердил Георгий.
Дочь Завальнюка рассказала, что ездила со следователем Мочаловым на Дмитровский полигон, где эксперты пытались воспроизвести сценарий катастрофы.
— Я ничего в этом не понимаю, — призналась она. — Все, что я знаю о катастрофах, это что должен быть тормозной след. Все!
Но скромных знаний и природной смекалки наследнице хватило, чтобы заметить: ни один опытный водитель не взялся повторить лобовой удар о бульдозер на такой скорости. В точности картину происшествия так и не удаюсь воспроизвести. Она говорила с водителями-испытателями, они мычали и отводили глаза: мол, в такой катастрофе выжить — один шанс на сто тысяч, и то полгода в больницах потом валяться.
— Еще один вопрос, последний. Вы знали человека, который работал водителем у вашего отца?
— Лежнева, что ли? Того, что попал с отцом в аварию? — безразлично переспросила дочь. — Знала. Отец заезжал с ним к нам домой пару раз. В последнее время даже довольно часто.
— Какое он производил впечатление?
— Водитель? Не знаю. Нормальное впечатление.
— Вы знали, что он иностранец?
— Он? — Наследница перестала хмуриться и посмотрела на Гольцова широко открытыми глазами. — Иностранец? Не знала. Избывших республик, что ли?
— Француз.
— Понятия не имела.
Но на этом ее интерес к водителю иссяк. Его фигура, будь он хоть королем Мавритании, сугубого интереса для дочери не представляла.
Литературный секретарь покойника изъявил желание вернуться в город вместе с Георгием. Видимо, в отместку за «зомби». Уехал, не прощаясь. Наследница сделала вид, будто не обратила на это внимания. Из чего дальновидный Гольцов сделал вывод, что Галло-Неро в скором времени очень даже может обзавестись новым управляющим.
По дороге в Москву Стасик посвятил Георгия во все подробности взаимоотношений наследницы с Любовью Кричевской.
Оказывается, дочь Завальнюка к персоне вдовы Завальнюка не всегда была так либерально настроена. Поначалу, после первых встреч со следователем, наследница на полном серьезе намеревалась выступать свидетельницей на суде. (Судя но всему, с поддержки Стасика.) Но незадолго до суда, когда Кричевская, по образному выражению Стаса, «куковала на нарах», дочь Завальнюка попала под сильное влияние некоего человека по имени Юрий Малышев, который «за два сеанса» сумел вправить наследнице мозги, да так лихо, что она полностью переменила диспозицию по отношению к подозреваемой.
Стас в то время отсутствовал в столице, выезжал в Локарно на кинофестиваль короткометражных фильмов, чего себе простить не может, ибо, когда приехал, столкнулся с таким ожесточенным сопротивлением со стороны наследницы, что просто диву дался.
— Вот был человек, и нет человека, — описал состоявшуюся подмену Стасик. — Результат покруче чем у секты Хаббарда. Ее словно подменили. О Кричевской плохого слова не то что сказать, слышать не желала! Все твердила как заведенная: она моя родственница, она моя родственница. Да какая она тебе родственница, идиотка? Она тебе никто!
Больше всего Стасика задело, что он со всем своим профессиональным краснобайством потерпел полный провал. Обратить дочь Завальнюка в старую веру он не смог. И хотя со временем лучезарный образ Любови-мученицы потускнел (не без усилий со стороны Стаса), однако окончательно «прийти в себя» дочь Завальнюка не смогла до сих пор, свидетелем чего стал сам Гольцов.
— А вы-то почему так уверены, что Кричевская подстроила убийство мужа? — полюбопытствовал Георгий.
Стасик сильно удивился:
— А кто же еще? Разве вы материалы дела не читали?
— А вы читали?
— Читал, — подтвердил Стас. — Мне Олежек Мочалов устроил. Вообще, я сейчас книгу пишу о Завальнюке. Неплохая идея, да? — сам себя похвалил он. — Уже пара издательств заинтересовалась. Матерый человечище был Завальнюк. Но, сами понимаете, без мощного финала, без истории убийства, если я напишу, что Завальнюк банально погиб в автокатастрофе, вместо бренда выйдет пшик.
— Бренда? Это что такое?
— Бренд-нейм — это имя. Акунин — это бренд, Незнанский — бренд, Маринина — бренд. А Станислав Беняш пока не бренд. Но если я напишу книженцию о Завальнюке, будет бестселлер покруче идиотского «Олигарха». Смотрели? Хотя вы же на закрытые просмотры не ходите… Киношку такую сняли по мотивам трудовой биографии Бориса Абрамыча. Бред собачий, между нами. Одна мочиловка, никакого полета воображения. С Завальнюка образ списать — куда мощнее получится. Короче говоря, в настоящий момент я не могу написать в книге всю правду о Кричевской, она меня за клевету сотрет в пыль.
— Значит, вы лицо заинтересованное? — заметил Гольцов.
Стас невесело рассмеялся:
— Да уж, подозреваемый номер один.
— А вы знали, что водитель Завальнюка по национальности француз?
Стас отрицательно покачал головой:
— Узнал только от Мочалова.
— А подробности?
— Табула раса.
— Не понял?
— Это по-латыни, чистая доска. В смысле — ничего не знаю, полный ноль.
— Кто из вас раньше возле Завальнюка появился, вы или Лежнев?
— Конечно, я, — даже обиделся за свою персону Стасик. — Я работал на шефа, когда он еще Кричевскую не знал. Можно сказать, это я их сосватал.
Георгий подумал, что этим Стасик оказал покойнику медвежью услугу.
— А когда появился Лежнев?
— Не помню, кто ж на него внимание обращал? Ну однажды появился.
— У Кричевской до него были другие водители?
— Ага.
— А почему она сама не водила машину?
Стасик ответил голосом Джигарханяна из фильма про тетку Марли:
— «Мне кажется, она любит выпить!» То есть не кажется, а точно. Этот божий одуванчик на самом деле гасит коньячище, как здоровый мужик, и хоть бы хны. Я поражаюсь ее здоровью: ни морщин, ни мешков под глазами, цвет лица — чистый персик, а каждое утро начинает с «дринка» и сигареты. Куда в таком виде за руль?
— Значит, у Кричевской однажды появился новый водитель?.. — напомнил Георгий, на чем они остановились. — Муж не удивился?
Стасик захохотал.
Муж? А когда она отчитывалась мужу в своих делах? Это во-первых. А во-вторых, водителей Кричевская меняла как перчатки, потому что в силу стервозности характера третировала водителей так, что они долго не задерживались.
— У нее патологическая придирчивость, — живописал Стасик. — Один водитель ей не угодил, потому что пользовался каким-то не тем лосьоном после бритья. Она его за это вышибла. Другие сами уходили, потому что никаких нервов не хватит вести машину, когда такая змея шипит на тебя сзади: не туда свернул, идиот! не туда поехал, кретин! не тут притормозил, козел! — ну и словечки похлеще.
— Ясно, — кивнул Георгий. — Как Лежнев перекочевал к Завальнюку?
— Это я знаю, сам был свидетелем! — радостно заявил Стас. — Как-то за завтраком Кричевская брякнула, что хочет избавиться от водителя, потому что давно получила права, и если не сядет за руль, то разучится ездить вообще. «Я думал, он тебе нравится», — ответил Завальнюк таким тоном, каким говорят: «Тебе нравится этот ковер?»
— Нет. Он слишком быстро ездит, — отрезала мадам.
Завальнюк в ответ только буркнул что-то, но когда Стасик вышел во двор, то увидел, что хозяин сажает новичка за руль своего «лексуса». Для пробы Завальнюк взял Лежнева в тот день с собой в Москву. Водитель Лежнев был от Бога. Вечером Завальнюк сказал жене:
— Не знаю, чего ты хочешь? Он классный шофер.
— Вот и оставляй его себе, — огрызнулась мадам.
И Завальнюк оставил.
Наследница оказалась не единственной жертвой профессиональной промывки мозгов. Благодаря литературному секретарю покойника Гольцов узнал самое ценное: метод, каким воздействовал Юра Малышев на «неокрепшие умы», как пишется в учебно-воспитательной литературе по психологии. Не столько неокрепшие умы, сколько неокрепшие мнения… С наследницей Завальнюка лейтенант Малышев разделался за два сеанса, по ревнивому выражению Станислава Беняша. Всего два визита в Жуковку.
Гольцов представлял, как это происходило. В усадьбу приезжал интеллигентный представитель Интерпола — структуры, чье название звучит для обывателей куда благороднее, чем МУР, ГУБОП и так далее. Молодой человек с убедительно-интеллигентными манерами присаживался в ротанговые кресла (ах да, какие кресла, зима ведь была, февраль. Но какая разница?). В гостиной, в зале, в зимнем саду — не суть важно где — приезжий вел неторопливую, очень обстоятельную беседу.
