Феликс Кривин - Круги на песке

Жил-был кузнечик от слова кузнец,
Маленький сам, но большой молодец.
Ковал он рассветы, ковал вечера,
Чтоб были не хуже, чем были вчера.
Все думали: время само по себе
Течет и течет, как вода по трубе.
И знал только самый великий мудрец,
Что это — кузнечик от слова кузнец.
Однажды кузнечик сидел при луне
И думал, что вечер удался вполне:
Не слишком морозный, он тихо светлел,
Где окна, как звезды, зажглись на земле.
И звал он, и влек он в бескрайнюю высь,
Где звезды, как окна, на небе зажглись.
И даже кузнечик от счастья притих.
Отличный был вечер, не хуже других.
И тут-то приходит великий мудрец.
«Послушай, кузнечик от слова кузнец,
Я старый, я дряхлый, мне тысяча лет,
Ты скуй мне, кузнечик, последний рассвет».
Кузнечик ответил: «Дождемся утра.
Пока еще рано, еще не пора.
Ведь мы же светаем обычно к утру».
«Да что ты, кузнечик! Я раньше умру…»
Кузнечик заметил как будто в упрек:
«Неужто умрете? В такой вечерок?»
«Умру, потому что приходит конец.
Вот так-то, кузнечик от слова кузнец».
Кузнечик подумал: тут надо помочь.
Хотя до утра еще целая ночь,
Но ждать не приходится, времени нет…
Кузнечик подумал — и начал рассвет.
Рассвет начинался за вечером вслед,
Такого рассвета не видывал свет,
Как будто бы в этом рассвете слились
И утро, и вечер, и целая жизнь.
Вся жизнь старика. И воскликнул мудрец:
«Спасибо, кузнечик от слова кузнец!
Скажу откровенно: за тысячу лет
Я вижу впервые подобный рассвет.
Сейчас я умолкну на тысячу лет.
Но ты перед этим открой мне секрет,
Ответь мне, пожалуйста, не откажись:
Откуда ты знаешь про целую жизнь?
Как жил я на свете, ты видеть не мог.
Ты, может, волшебник? Провидец? Пророк?»
Смутился кузнечик: «Ну что ты, отец!
Я просто кузнечик от слова кузнец».

Я начал сказку так: «Однажды Заяц…»
Потом чуть-чуть помедлил, сомневаясь.
Потом, сомнения преодолев,
Я начал сказку так: «Однажды Лев…»

Потом сравнил я эти два «однажды»,
Сообразил, что так бывает с каждым,
Кто, в чем-то струсив, в чем-то осмелев,
Однажды заяц, а однажды лев.

О это всемогущее «однажды»!
«Однажды» труса делает отважным,
Из робких зайцев делает мужчин.
И это — сказки доблестный зачин!

Однажды в сказке может все случиться.
А кто за остальное поручится?
Ведь даже сказка — в этом весь секрет —
Однажды сказка, а однажды — нет.

На поэта влияет поэт,
На планету влияет планета.
Вы заметили: даже цвет
Подражает другому цвету.

Он бывает светлей и темней,
Принимает оттенки любые…
Если в небо глядит муравей,
То глаза у него голубые.

Два веселых колеса
По дороге длинной мчатся,
И дороги полоса
Не торопится кончаться.

А над ними небеса,
А вокруг — леса и нивы.
Два веселых колеса
Мчатся резво и счастливо.

Два веселых колеса,
Два веселых перестука
Будят нивы и леса,
Разгоняют лень и скуку.

Два веселых колеса
По дороге простучало…
У дороги два конца,
И любой из них — начало.

Один судьбу свою вершит,
Другой — вершится ею.
Тот, кто себе принадлежит,
Собою не владеет.

А тот, кто не принадлежит
Себе и сам не свой,
Тому, конечно, надлежит
Всегда владеть собой.

И эти первый и второй —
Как будто два врага.

На свете жил один король
И жил один слуга.

Слуга, послушная душа,
Пред королем робел,
А тот, себе принадлежа,
Собою не владел.

Он не жалел ни слов, ни сил,
Куражась над слугой.
Слуга покорно все сносил:
Слуга владел собой…

Так я бы начал свой рассказ
И так бы речь держал,
Когда бы в этот трудный час
Себе принадлежал.

Но я не стану отрывать
Читателя от дел.
Смотрите: я уже опять
Собою овладел.

События перекроя
Сюжету вопреки,
Отправим к черту короля
При помощи слуги.

Допустим, так: из сапога
Он вытащил кинжал —
В тот краткий миг, когда слуга
Себе принадлежал.

И сказка кончена. Могла
Быть длинною она,
Но волей краткости была
Она укрощена.

Ушел король во цвете лет,
Слуга — на долгий срок.
Ушел заманчивый сюжет.
Какой для всех урок!

А я остался. Мне решать
Наедине с судьбой:
Себе ли мне принадлежать
Или владеть собой?

Каково им — кроенным и клеенным —
Постигать секреты ремесла?
Но еще задолго до рождения
Их судьба задумана была.

Драматург, серьезный, хоть и кукольный,
Что немало в жизни повидал,
Их судьбу обдумывал, обстукивал
На машинке взрослой «рейн-металл».

Чтоб они не ведали сомнения,
Чтобы каждый знал как дважды два —
И какие принимать решения,
И какие говорить слова.

Их еще совсем на свете не было,
А уже солидный худсовет
Их судьбу заботливо исследовал,
Взвешивал, рассматривал на свет.

Что-то в ней вычеркивал, выбрасывал,
Изменял поступки, имена…
В очень уважаемых инстанциях
Их судьба была утверждена.

Ну а мы живем и ошибаемся,
Маемся и не щадим себя.
Потому что прежде мы рождаемся,
А потом рождается судьба.

У снаряда
Летящего,
У состава
Идущего
Нет в пути
Настоящего —
Только прошлое
И грядущее.

Натянута струна,
Плита раскалена.

Так каждый, кто при деле,
Быть должен на пределе.

Вы видели, как умирает лед?
Его, беднягу, прошибает пот.
Но он готов себя похоронить,
Отдать себя,
Чтоб холод сохранить.

Вы видели, как умирает пар?
Его сжимает ледяной кошмар.
Но у него такое ремесло:
Отдай себя,
Но сохрани тепло.

Пар охладится.
Испарится лед.
Так кто из них родится?
Кто умрет?

Ложь бывает доброй или злой,
Сердобольной или беспощадной.
Ложь бывает ловкой и нескладной,
Осмотрительной и безоглядной,
Упоительной и безотрадной,
Слишком сложной и совсем простой.

Ложь бывает грешной и святой,
Скромненькой бывает и нарядной,
Выдающейся и заурядной,
Откровенной, нелицеприятной,
А бывает просто суетой.

Ложь бывает страшной и смешной,
То всесильной, то совсем бесправной,
То униженной, то своенравной,
Мимолетной или затяжной.

Ложь бывает дикой и ручной,
Будничной бывает и парадной,
Вдохновенной, скучной и иной…

Правда же бывает только правдой.

Путь к истине точно такой же,
Как и от истины путь.
Он ничуть не длиннее,
Он только труднее чуть-чуть.

На то, чтоб подняться к истине,
Можно потратить жизнь.
От истины нужно всего лишь
Скатиться кубарем вниз.

Всемирный закон притяжения,
Где ж постоянство твое?
Притягивает нас истина,
А катимся мы — от нее.

Но все ж, вопреки всем силам,
Которые тянут вниз,
Мы поднимаемся к истине
И тратим на это жизнь.