Александр Содерберг - Ее андалузский друг
— Клаус — хороший человек.
Они втолкнули ящик в багажное отделение.
— Что ты вкладываешь в понятие «хороший человек»? — спросил Йенс.
Русский не ответил. Они снова вернулись в гараж, повторили процедуру со вторым ящиком. Йенс захлопнул багажную дверь машины.
— Дай мне твой номер, — сказал Михаил.
Йенс дал ему свой временный мобильный номер. Михаил переслал ему контакт. В телефоне у Йенса запищало.
— Позвони по этому номеру, когда переговоришь с Гусманами. Сделай так, чтобы из всего этого что-нибудь вышло. Вся эта затея пока не внушает оптимизма, — буркнул Михаил и, не прощаясь, ушел в дом своей характерной походкой вразвалочку.
Йенс выехал из Мюнхена и взял курс на Польшу. Самый короткий путь лежал через Чехию, однако он хотел избежать крупных пограничных постов, поэтому продолжил свой путь по Германии в надежде найти простой способ пересечь границу. Такой шанс представился ему возле городишка Остриц, где он без всяких проблем въехал в Польшу.
Йенс позвонил Ристо, сказал, что все чуть не полетело к чертям, но теперь он уже в пути. И попросил Ристо уговорить русских не делать из задержки большого дела — он готов пойти на некоторое снижение цены, пусть только не устраивают разборок. Сказав, что будет в Варшаве через семь часов, сообщил Ристо название отеля, где его можно будет найти. Ристо сказал, что постарается сделать все, что от него зависит.
Снаружи было темно, словно в этой части польской глубинки отключили электричество. Полная темнота. Ни одной машины, ни одного освещенного дома. У Йенса возникло паническое чувство, что он остался один в этом мире.
Бум-бум-бум-бум. Звук шин, задевающих стыки бетонных блоков, напоминал постукивание колес поезда. Этот звук звучал монотонно и гипнотически. Его глаза так и не привыкли к темноте. Фары автомобиля освещали узкий конус впереди, дорога казалась такой же однообразной, как и окружающая темень. Бум-бум-бум. Этот звук постепенно превращался в колыбельную. Йенс начал клевать носом за рулем. Он открыл окно и стал громко напевать, чтобы не заснуть. Прием не сработал: он перестал петь, хотя ему казалось, что он все еще поет, однако песня продолжалась в его сознании. Голова снова склонилась к рулю. Бум-бум-бум!.. и вдруг еще какой-то звук, настойчивый и громкий. Телефон!
Звонок спас его — он чуть было не выехал на поле. Его уже несло в канаву, когда он резко повернул руль и вывернул обратно на дорогу. Вздохнул, переживая шок.
— Алло!
— Я тебя разбудила?
— Да. Спасибо тебе за это.
— Это София.
— Я узнал тебя.
— Где ты?
— За рулем.
Он поднял боковое стекло, снизил скорость, чтобы лучше слышать ее.
— Мне нужна твоя помощь.
— Помощь какого рода?
— Кто-то заходил в мой дом.
— Ты звонишь из дома?
— Нет. Из автомата — они еще кое-где остались.
— Отлично.
Долгая пауза.
— Тебе угрожают?
— Да… Но не напрямую.
— Я вернусь домой через день-два, позвони мне тогда, ладно? Если что-то произойдет до того — звони!
— Хорошо.
София не повесила трубку, словно ей не хотелось заканчивать разговор. Йенс слушал ее дыхание.
— Я не знала, кому позвонить.
— Будь осторожна, — сказал он и нажал «отбой».
Ему подумалось, что как-то много всего сразу. Найдя в углублении на двери машины пачку сигарет, он закурил при помощи прикуривателя, опустил окно и выдохнул дым наружу. Вдохнул воздух сельской Польши, приправленный легким запахом гари из какого-то предприятия, расположенного неподалеку.
Ларс поменял машину — пересел с «Вольво» на «Сааб», старую синюю модель «9000», на которой поехал в Стоксунд, загрузив звукозаписывающее оборудование в багажное отделение.
Припарковав машину, он проверил прием, подключил активацию голосом, запер авто и дошел пешком до Стоксундской площади. Там сел на автобус, который довез его до Дандерюдской больницы, спустился под землю и поехал на метро в сторону центра.
Держась за поручень, Ларс стоял возле дверей вагона. Эти недоумки решили отстранить его от работы, теперь это стало совершенно очевидно. На это указывало и поведение Гуниллы — то, как она игнорировала его, как не приглашала его для беседы, поручала ему бесконечное наблюдение, отказываясь обсуждать или комментировать его отчеты. Собственно, она обращалась с ним, как с малознакомым человеком — его это приводило в бешенство. Кроме того, в конторе на Брахегатан появился умственно отсталый недобитый расист с двойным подбородком. Начальница представила его как нового сотрудника группы. Ханс Берглунд: бывший патрульный, бывший полицейский в аэропорту, по мнению Ларса — толстый и убогий лузер. Она сказала, что он будет им помогать — интересно, в чем именно? Неужели он займет его, Ларса, место? О чем говорили Гунилла и Андерс в парке Хумлегорден? Что происходит? Чем больше он над всем этим размышлял, тем меньше понимал. Проклятье! Мозги совсем не работают. Ларс постарался сосредоточиться, закрыл глаза, мысленно создал в голове отдельные ящички, в которые можно было бы рассортировать отдельные события. Ящичков получилось три: один для Гуниллы, один для его слежки и один для Софии. Начало хорошее. Он начал раскладывать события в разные ящички, но потом засомневался, стал перекладывать их туда-сюда. Разозлился сам на себя, поскольку совсем запутался, поймал себя на том, что стоит и бормочет что-то себе под нос, открыл глаза.
Какой-то молодой отец с коляской встревоженно покосился на него и поспешно отвел взгляд. Ларс снова закрыл глаза и попытался вернуться к своим ящичкам, но его отвлекли, потому что кто-то громко высморкался у него над ухом. Металлический голос из динамиков объявил: «Технический университет», пробурчал что-то о пересадке на электричку Руслагсбанан. Потеряв мысль, Ларс сдался — ящички в его сознании обратились в труху.
Открылись двери, в вагон ввалился алкаш, который стал приставать к молодой женщине, сидевшей и читавшей книгу в дальнем конце вагона. Полгода назад Ларс подошел бы к нему, предъявил свое полицейское удостоверение и вынудил пьяницу сойти с поезда. Теперь ему было наплевать, он смотрел в пол. Пьяный шумел на весь вагон, женщина страдала.
Сидя на полу в своем кабинете, Ларс рисовал на листе бумаги, записывал все события последних дней, задавал вопросы самому себе: Гунилла, София, машина, исчезнувшая из виду возле парка Хага. Что такого знает Гунилла, чего не знает он? Ларс записывал и рисовал на бумаге: имена, стрелочки, вопросительные знаки. И еще Андерс. Что Андерс Аск делал там с Гуниллой?
Новые вопросы — и никаких ответов. Он писал, думал, снова писал — листок был уже весь исписан, слишком много слов, слишком много вопросительных знаков.
Ларс поднялся с пола, посмотрел на две картины, висевшие на стене: на одной была изображена обезьяна в гавайской рубашке, сидевшая на унитазе с рулоном туалетной бумаги во рту. Эта картина висела у него на стене в детстве — она всегда была с ним. Рядом с ней висела увеличенная фотография Инго Юханссона[21] в шортах и боксерских перчатках — он чуть наклонен вперед, готов к бою. Эту фотографию отец подарил ему, когда Ларсу исполнилось восемь лет. «Инго — не тряпка, а настоящий мужик, запомни это, парень». Леннарт любил пропустить рюмочку перед обедом, любил в шутку побоксировать с сыном — хотя всегда бил его чуть сильнее, чем просто в шутку. И еще он говорил, что миром правят евреи и что Улоф Пальме — коммунист, что-то в этом духе.
Ларс снял со стены обезьяну и Инго, положил их на пол и достал из ящика стола толстый фломастер. Встав перед большой белой стеной, он стал переносить на нее то, что только что записал на листе бумаги. Он писал, рисовал, изображал, а потом, отступив назад, разглядывал свое произведение… Чего-то не хватало.
Ларс распечатал на компьютере фотографию Софии, поместил ее в центре схемы, снова отступил назад, оглядел свое творение. Она смотрела на него со снимка, он разглядывал ее. Кажется, в его схеме наметилось нечто, чего он пока не мог ухватить. Ларс стал чесать ногтями голову, сердце у него забилось чаще. Он распечатал на компьютере фотографии других людей — всех, кто имел какое-либо отношение к делу, прикрепил их на стену — веером вокруг нее. Написал, кто они такие, что они сделали или не сделали… нарисовал красные линии между ними, чтобы обозначить связи.
Все линии вели к Софии.
Софии позвонил Гектор. Его голос звучал почти виновато, словно он осторожничал, не желая напугать или расстроить ее. Он сказал, что ему нужна ее помощь. Она догадалась, что это повод для встречи.
Гектор полулежал на диване в гостиной своей квартиры в Старом городе, София сидела рядом, изучая трещину на его гипсе. Она осторожно отогнула кусочек гипса.
