Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом
– А… кто отец Анны? – промямлил он.
– Чтобы понять это, мне нужно ее увидеть.
– Хотя зачем? – хрустнул пальцами Николай. – Какая, в сущности, разница? Вероятно, мамаша зачала ее от алкаша-метеоролога, с которым встречалась до моего…
– До Андрея Никитича, – кивнула Глория.
– Ну да… до него. Женщины любят дурачить доверчивых простаков. Небось, надеялась разбить чужую семью. Не вышло.
– Ремизовы долго молчали, и мать, и дочь. Не торопились заявлять о себе.
– Понимали, что им ничего не светит! – разозлился посетитель. – Мамаше Анны стыдно было рожать от местного алканавта. Вот она и сочинила романтическую байку о заезжем любовнике, и ребеночка на него записала. Сказочка для кумушек сработала. А когда дочка подросла, и для нее сгодилась. Умирая, мамаша посоветовала ей воспользоваться мнимым родством. Авось, прокатит!
– На смертном одре не до сказок.
Крапивин сердито отмахнулся от ее реплики. У него сложилась своя версия событий.
– Вероника Ремизова не хотела, чтобы дочь повторила ее судьбу, – азартно излагал он. – Счастье собственного ребенка превыше совести и боязни греха. Умирающая мать пошла на обман ради Анны, которую боялась оставлять в бедности и неустроенности.
– Это было бы простительно, – заметила Глория.
Но молодой человек ее не услышал.
– А мой… отец попался на удочку, – сокрушался он. – Он очень хотел детей, и напоследок фортуна преподнесла ему взрослую дочь! Мог ли он отказаться? Он ни на мгновение не усомнился, что Анна – его кровинка. Боже мой! Матушка понятия не имела, чем обернется ее… хитрость. Я вырос во лжи! Не удивительно, что вранье вокруг меня нарастает снежным комом. Одна ложь порождает другую…
Глава 25
Лавров несколько раз был близок к тому, чтобы наплевать на все и позволить себе чихнуть. У него, как назло, ужасно щекотало в носу. А ведь ему еще приходилось по ходу беседы делать кое-какие заметки в блокноте.
Он не мог дождаться, пока Крапивин завершит свою исповедь. Однако на этом его мучения не закончились. Длиннющий подробный монолог посетителя сменился диалогом между ним и Глорией. Пошли вопросы-ответы, затем молодой человек пустился в рассуждения по поводу своего отца-не-отца, своей сестры-не-сестры и своей матери-обманщицы.
Лавров даже посочувствовал бы ему, если бы не свербеж то в носу, то в горле. Из-за этого он слушал невнимательно, отвлекался и кое-что пропустил.
Едва за Крапивиным закрылась дверь, как Роман оглушительно чихнул. Ширма чудом не повалилась от такого чиха.
Санта отправился провожать посетителя, а Глория расхохоталась.
– Апчхи-и-и! Апчхи! – не мог остановиться Лавров. – Апчхи!
Он кинулся к окну, схватил свою японскую игрушку, – бинокль с встроенной внутрь миниатюрной фотокамерой – и отодвинул занавеску. Щелк!.. Щелк!.. Щелк!..
– Что ты делаешь?
– Снимки на память, – не оборачиваясь, бросил Роман. – В разных ракурсах. Чхи! Пригодятся. Ап-чхи!
– Что с тобой?
– Что? – взвился он. – Посидела бы тут с мое, не задавала бы глупых вопросов!
– Тебе было скучно?
– Я чуть не провалил весь твой сеанс ясновидения.
– Сеанс не удался, – нахмурилась она.
Лавров отошел от окна, положил бинокль на стол и возразил:
– По-моему, наоборот. От последнего твоего заявления парень был в шоке. Он еще неделю будет под впечатлением того, что его отец – не его отец, а его сестра вовсе ему не сестра. Тьфу! Не хотел бы я оказаться на его месте. Этот Крапивин увяз по самые помидоры. Он дважды застал свою барышню над еще тепленьким трупом и пальцем не пошевелил, чтобы вызвать полицию. Теперь его можно обвинить в пособничестве преступнику… преступнице, – поправился начальник охраны. – Он хоть понимает, во что вляпался?
Глория покачала головой.
– Вот и я того же мнения, – обрадовался Лавров. – У мужика башню снесло. Конкретно! Эта Анна-Жанна умеет влиять на психику. Человек превращается в зомби и пляшет под ее дудку. Он перестает соображать и слепо выполняет волю ловкой бабенки.
– Это вряд ли.
– Скажешь, Крапивин отдает себе отчет, что творит?
– В значительной степени да.
Лавров опять чихнул в носовой платок и вопросительно уставился на Глорию.
– Ты серьезно? Полагаешь, он в своем уме? Ты вообще слышала, какую ахинею нес этот Крапивин? Про картину с игроками в карты, про бубнового туза, про какие-то стигматы, про ожерелье, которое больше двух веков в розыске?
– Калиостро предупредил меня об этом визите… – задумчиво произнесла Глория. – Полагаю, он ввязался в аферу с ожерельем в надежде заполучить реликвию Великих Моголов. Но тогда все сорвалось. Камни исчезли, а сам он угодил на скамью подсудимых.
– Допустим. А чего хочет от тебя господин Крапивин?
– Он полагает, что Анна… вернее, Жанна де Ламотт, должна знать, куда она спрятала бриллианты. В этом я с ним согласна.
– Он ничего такого не говорил.
– Крапивин думал об этом, но вслух высказать свою идею не рискнул.
– Почему же ты его не прищучила? – возмутился Роман.
– Зачем?
– Крапивин имеет дело с убийцей. Как он не боится, что эта барышня и его укокошит?! Апчхи! Ап… чхи-ии-и!
– Хватит чихать.
– Скажи своему Санте, чтобы он почаще убирал! – недовольно пробурчал Лавров. – У меня полный нос пыли набился, пока вы с Крапивиным тут болтали.
– Его Жанна не укокошит, – запоздало ответила Глория.
– Что? А-а… Ты уверена?
– Крапивин ей нужен. Давай выстроим ассоциативный ряд: Жанна – Крапивин – «Шулер с бубновым тузом» – бубновый туз – ожерелье… – Она запнулась на мгновение и добавила: – …княгиня Голицына.
– Та самая? Анна Сергеевна, про которую мы говорили?
– Запомнил? Молодец.
Лавров, наконец-то заслуживший похвалу, приободрился.
– Княгиня Голицына не просто приятельница Жанны де Ламотт… то есть де Гаше. Они стали близкими подругами. Их объединило мистическое отношения к жизни, и на этом фундаменте выстроились особые отношения, которые непременно должны были иметь продолжение… за чертой смерти! – торжественно изрекла Глория.
– На что ты намекаешь?
Туманные образы путались в ее сознании, события не разворачивались. Ей явно чего-то не хватало, чтобы привести в действие «канал связи», откуда к ней поступала информация.
– Ну… не знаю.
Лаврова беспокоило не бриллиантовое ожерелье и не тайны французского двора, а более прозаическая вещь: убийца, разгуливающий на свободе. Вернее, разгуливающая.
– Эта ваша Жанна… тьфу, Анна, убила двух человек. В том числе детектива, которого нанял Крапивин. Его хватятся, рано или поздно. Правда, шансы отыскать тело практически равны нулю.
– По-твоему, Крапивин обязан заявить в полицию?
– Боюсь, он отрезал себе путь к спасению.
– Он не может предать любимую женщину.
– Любимую? – презрительно процедил бывший опер.
– Каждый любит, как умеет, как получается. Крапивин прикрывает Жанну по двум причинам. По любви и по расчету.
– В чем же его расчет? Барышня, насколько я понял, без гроша за душой.
– А бриллианты? Нашим клиентом движет не алчность, его одолевает неуемное любопытство. Никто, кроме Жанны де Ламотт, не сможет указать место клада.
– Жанна де Ламотт – выдумка, химера! – взорвался Лавров, которому надоело подыгрывать Глории. – Вы с Крапивиным большие фантазеры. Нельзя воображаемое принимать за действительное. Стигматы – не доказательство, – опередил он ее возражения. – Слышал я о них, читал… по телику показывали. Ты же сама любишь повторять: человек – существо малоизученное. Он что угодно способен втемяшить себе в голову. Один объявляет себя Наполеоном, другой – Иисусом Христом, третий…
Начальник охраны громко чихнул, а Глория воспользовалась паузой и вставила:
– Время покажет, кто из нас прав.
– Разумеется, ты! Ты, ты и ты! Всегда ты!
– Выпей воды, – сухо посоветовала она. – У тебя начинается истерика.
Он вскочил и начал мерить шагами комнату. Его бесила та легкость, с которой Глория шла на поводу чужих домыслов.
– Ладно, – бросил он, остывая. – Надеюсь, ты не будешь оспаривать факт смерти Жанны де Ламотт, какое бы имя она ни носила?
– Не буду. Но Анна Ремизова…
– …это Анна Ремизова! – подытожил начальник охраны. – И никто другой! Она не прятала ожерелья. Она его в глаза не видела. Она опоздала родиться на двести с лишним лет!
Глорию было невозможно переубедить.
– Умирая, графиня де Гаше оставила зарубки, – упрямо заявила она.
– Зарубки! Ха-ха! Мы перешли на язык дровосеков? Какие зарубки?
– Метки… или знаки. Кому она могла их оставить? Самым близким на тот момент людям: Анне Сергеевне Голицыной и барону Боде, дальнему родственнику Крапивиных. Бубновый туз! Эта карта переходила из рук в руки, пока не оказалась на дне кипарисового ларчика. Не исключено, что владелец ларца понятия не имел о тайнике под сукном. С течением времени и не такое забывается. А если учесть революцию и три войны…
