Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом
– Зачем ей было оставлять какие-то метки? – перебил Лавров. – Она умирала, в гроб бриллианты не заберешь. На том свете они без надобности. И вообще… я лично сомневаюсь в существовании этих камней. Вероятнее всего, алмазы из ожерелья были проданы еще во Франции или в Лондоне. Везти их в Россию через несколько границ – дурная затея.
Глория покачала головой.
– О чем тогда говорил с графиней де Гаше русский царь Александр I? Наедине и так долго? Уж не о реликвии ли Великих Моголов шла речь? – рассуждала она. – «Эрдэнэ», даже расколотый на части, мог бы спасти династию Романовых. Ведь падение империи и трагедия царского дома были предсказаны еще монахом Авелем[9].
– Очевидно, у графини не оказалось при себе реликвии. Иначе бы она царю не отказала.
– Шесть сотен бриллиантов в скромной дорожной поклаже не спрячешь, а вот пять камушков… вполне, – задумчиво произнесла Глория.
– Бред, – фыркнул Лавров. – Чепуха.
– Едва в столице стало известно о кончине де Гаше, из Санкт-Петербурга в Симферополь срочно поскакал генерал Дибич, – невозмутимо продолжала она. – Как думаешь, зачем? Отдать последние почести безродной француженке? Вряд ли. Дибич привез губернатору депешу от Николая I. Александр-то к тому времени умер, но сообщил своему преемнику кое-что важное о французской графине. Новый царь потребовал от губернатора по прибытии к нему нарочного, отдать тому синюю шкатулку «в том виде, в каком она осталась после смерти Гаше».
– Откуда такие сведения?
– Из дневника компаньонки Анны Сергеевны Голицыной.
– Где ты его взяла? – изумленно спросил Роман.
– Нашла среди рукописей, собранных Агафоном. Он случайных бумаг не хранил.
– Скажи еще, что он заранее знал, кто поселится в его доме и станет читать его бумаги. Скажи, что он все предвидел наперед.
Глория промолчала. Это разозлило Лаврова. Проклятый Агафон каждый раз умудряется перейти ему дорогу! Глупо ревновать к мертвому, но…
– Ладно, что было дальше с этой синей шкатулкой? – насупился он.
– Губернатор тотчас же отправил чиновника в Старый Крым с приказом изъять все шкатулки, принадлежавшие покойной графине. Были допрошены ее душеприказчики, в том числе барон Боде. Он, якобы, предъявил взятую себе на память синюю шкатулку. Но того, что искали, в ней, надо полагать, не обнаружили. Ибо! По поручению самого Бенкендорфа было проведено повторное тщательное дознание.
– Даже так?
– Начальник Третьего отделения[10] повторного расследования по пустякам не назначает, – подчеркнула Глория.
В подтверждение своих слов она достала из шкафчика несколько ветхих пожелтелых листков и положила на стол перед собой.
– Вот… читаю дословно: Бенкендорф в письменном распоряжении указал, что «на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершей близ Феодосии графинею де Гаше, падает подозрение в похищении и утайке бумаг ее»! В связи с чем он приказывает произвести розыскные действия.
– Если компаньонка пишет правду, значит, это были очень ценные бумаги, – признал Лавров.
– Какой смысл компаньонке лгать?
– Почему же эти «ценные бумаги» не изъяли у Гаше при жизни? Зачем было ждать, пока она умрет?
– Хороший вопрос, – кивнула Глория. – Я тоже задалась им.
– И какой вывод ты сделала?
– Никто из агентов тайной полиции так и не выяснил толком, что привезла с собой в Россию загадочная француженка. Как изымешь то-не-знаю-что? Я думаю, после ее кончины заинтересованные лица надеялись отыскать в синей шкатулке, с которой графиня не расставалась, те самые знаки, о которых я говорю. Предположим, перед смертью Гаше оставила ключ к тайнику, где спрятала камни. Не могла не оставить! Ее мистическая натура, ее близкое общение с графом Калиостро давали ей надежду на новое воплощение. Но где гарантия, что в новой жизни память прошлого не даст осечку? Вот Жанна де Ламотт и оставила подсказку.
– Для кого? – не понял Лавров.
– Для самой себя.
– Это уж ты хватила через край, – возразил он. – До такого ни один царский агент не додумался бы. Ему бы просто в голову не пришла абракадабра типа нового воплощения! Надо иметь особый склад ума, чтобы дойти до этого. Люди мыслят проще.
– На то и был расчет. Только зря ты недооцениваешь людей, Рома. Что касается Жанны де Ламотт де Гаше, она не заблуждалась на их счет и обставилась соответствующим образом. Представь себя на ее месте. Ты умираешь, родни у тебя нет, родового имения тоже… где тебя похоронят, неизвестно. Зато у француженки не было сомнений, что после ее смерти начнутся поиски пропавших камней. Кому она могла бы довериться?
– Никому, – покачал головой начальник охраны.
– Правильно. Довериться некому, а знаки оставить надо. Следовательно…
– …она их зашифровала.
– Но сделала это хитро и тонко, – кивнула Глория. – Графиня заранее подготовилась к своему уходу. Ума ей было не занимать, она понимала, что всех ее друзей-приятелей непременно допросят: и княгиню Голицыну, и барона Боде, и слуг. Поэтому ход с «синей шкатулкой», скорее всего, был отвлекающим.
– Для отвода глаз? – забыл о своем скепсисе Лавров.
– Именно! Похитить у беззащитной женщины шкатулку проще простого, вряд ли искушенная в интригах Жанна хранила бы в ней нечто действительно ценное.
– Пожалуй, да…
– Значит, графиня оставила знаки на виду. Там, где никто не будет их искать. Причем в таком виде, чтобы они могли пережить века и не затеряться.
Начальник охраны ощутил, как покрывается испариной. Загадка казалась ему неразрешимой и в то же время невероятно опасной.
– В синей шкатулке камней точно не было, – пробормотал он. – Это ясно. Но все остальное… полный мрак.
– У покойной остались и другие шкатулки. В одной из них могла храниться сущая безделица, например, игральная карта. Бубновый туз… который волею судьбы оказался у барона Боде, а затем перешел к его потомкам.
– И что за подсказка – бубновый туз?
Глория с сожалением развела руками. Кроме картины «Шулер с бубновым тузом» ей ничего не открывалось. Трое игроков в карты, один из которых жульничал, назойливо лезли в голову, оттесняя все прочие мысли.
– Я отыщу картину в Интернете и посижу над ней. Авось, что-то толковое придет на ум.
Лавров ощущал себя выжатым, измотанным, хотя он ничего не делал – просто прятался за ширмой и слушал чужой разговор. Ему захотелось поесть и завалиться спать на сутки, не меньше.
– Зачем этой Анне-Жанне понадобилась пластика? – спросил он, зевая.
– Чтобы вернуть себе лицо, полагаю. Она подсознательно чувствовала себя Жанной де Ламотт, только не могла понять, что с ней происходит.
– А теперь поняла?
– «Бегающий» шрам от клейма тоже подливал масла в огонь, – добавила Глория. – В какой-то момент Анна оказалась перед выбором: кто же она на самом деле? И как ей вести себя дальше? Ее замкнутость и неуживчивость объясняются серьезным внутренним конфликтом. С каждым годом «это» накатывало все чаще, и ей все труднее становилось выходить из образа Жанны де Ламотт.
Лаврова не увлекали психологические экскурсы. Он рассуждал как бывший опер.
– А не могла Анна Ремизова начитаться приключенческих романов и возомнить себя французской авантюристкой? Почва для этого в Старом Крыму благодатная. Местные легенды располагают чувствительных барышень к буйной фантазии. Анна стала одной из жертв «бриллиантовой лихорадки», обуявшей крымских кладоискателей. Она обыкновенная истеричка, и ее стигмат – проявление нервного заболевания…
Глава 26
Последний довод Лаврова заставил Глорию погрузиться в размышления.
Он расценил это как свою победу. Логика взяла верх над мистикой. Глория наконец задумалась о том, в какое положение поставил ее Николай Крапивин. Ожерелье королевы, любовь-морковь, отцы и дети, – это все лирика, а дельце-то с криминальным душком. Убийство двух человек – не шуточки.
Санта принес в каминный зал кофе и пирожные, изготовленные им по собственному рецепту.
Соседка Маруся, которая держала всякую сельскую живность и снабжала великана домашними яйцами и молочными продуктами, научила его выпекать бисквиты. Санта проникся к ней нежными чувствами и по-мужски помогал ей. Когда забор подправит, когда дымоход прочистит, лопаты да тяпки наточит. Между ним и соседкой возникло теплое чувство. Но о женитьбе и речи быть не могло. Санта прежде всего служил своей хозяйке, Глории Артуровне, а потом уж личная жизнь.
Пока хозяйка пробовала коричневый бисквит, перемазанный шоколадным кремом, великан с замиранием сердца следил за ней. Одобрит или скривится? Вкусно или не очень?
Лавров уписывал пирожные за обе щеки, но его похвала для Санты ничего не значила.
– Балуешь ты нас, – улыбнулась Глория, и слуга просиял. – Твои бисквиты лучше, чем пражские, потому что из натуральных продуктов.
