Екатерина Лесина - Клинок Минотавра
– Вы вовсе не старый…
– Но, что болтливый, вы не отрицаете? – он улыбался, и от улыбки вокруг глаз разбегались тонкие морщинки-лучики. – Болтливый, болтливый, порой чрезмерно… так вот, милая Женечка, женщина, когда сама понимает, что выглядит хорошо, преображается. Ее походка становится летящей, вот как у вас… плечи расправляются… аура… вы ведь верите в ауру?
– Нет.
– Не важно, аура сияет, точно драгоценный камень. А еще женщине к лицу мягкий нрав. Знаете, мужчины, они как дети, с одной стороны, тянутся к необычному… чтобы красавица, но от красоты устаешь… и норов, который нерв, тоже утомляет. Порой-то хочется остренького, но от обилия острой пищи и язву заработать недолго.
Послеполуденный разговор.
И неторопливая прогулка, пусть кавалер староват, но Женьке нравится. Она идет, наслаждаясь и этим теплым днем, и солнцем, которое палит не в меру, и запахами земли, травы и цветов… меда…
– Владлен Михайлович, – ей хочется шутить, и собеседник поймет шутку, посмеется с готовностью, даже над неудачною. – Никак вы меня сватать пытаетесь?
– Грешен, – он покаянно опустил голову. – Ох, Женечка, грешен…
– Боюсь, – осторожно заметила Женька, – место невесты уже занято.
Вряд ли он по собственному почину взялся устраивать личную Женькину жизнь, да и не Женькину.
– Ну… – Владлен Михайлович остановился у колодца. Вчера Вовка рассказывал, что будто бы с этого колодца деревня и началась, но случилось это давным-давно, во времена, о которых уже никто и не помнит. А теперь колодец пересох. – Женечка, конечно, крайне неудобно совать нос в чужую личную жизнь, но Галочке я отказать не способен. А ей, как вы понимаете, выбор внука не слишком-то по душе пришелся. И честно говоря, я не могу ее винить. Галина – умнейшая женщина… вы вряд ли знаете, но мы знакомы с нею еще с тех, давних времен, когда там вот стояла школа…
Владлен Михайлович махнул куда-то влево.
– Мы учились вместе, – пояснил он. – И признаюсь, когда-то я был в Галочку влюблен… но не сложилось. Она уехала в город, поступила, я в армию пошел, так там и остался. Дослужился вот до полковника… поносило по миру, поносило… но как на пенсию, так домой вернулся. Оно ведь бывает, Женечка, что вроде бы и везде ты побывал, и видел земли, которые красивы. Каждая земля, она красива по-своему, а сердце все одно сюда тянет. И когда моя супруга меня оставила, то…
– Вы вернулись.
– Вернулся. Все здесь иначе. Отчего-то казалось, что появлюсь, и все прожитые годы уйдут. Ан нет, не сбылось, обманула жизнь старого дурака.
– И вовсе вы не дурак.
– Льстите, Женечка, льстите… но я не о том. Галочка, она из того моего прошлого, в котором я был счастлив. И мне хочется, чтобы и она была счастлива. Такое вот иррациональное желание. А у нее Вовка… и поверьте, я знаю, что с ним происходит. Он уже почти выбрался, но почти – это еще не выбрался. И пускай он пытается жить, молодец, что пытается, но… его Ольга ему не пара. Она из тех женщин, которые разрушают.
– Но… – Женька не знала, как ей реагировать на подобную откровенность. – Но, может, он сам решить должен?
Полковник не ответил.
– Идемте, Женечка. Нас, небось, уже заждались.
Стол, накрытый под той же яблоней, под белой скатертью с вышитой каймой. Кайма алая, вьется лентой-дорожкой, от тарелки к тарелке.
Во главе стола Галина Васильевна восседает в темно-зеленом костюме. Волосы подобрала, прикрыла платком. В ушах серьги с крупными красными камнями, под горлом – брошь тяжелая.
Вовка сидит рядом, смурной какой-то, несчастный. Сгорбился. И тянет подойти, погладить, но… рядом Ольга, прямая и подбородок вздернула высоко, глядит на всех, не давая себе труда раздражение скрыть. Хмурится.
Женьку завидела и вцепилась в Вовкину руку, а он только вздохнул.
– Здравствуй, Женечка, – радостно сказала Галина Васильевна, – а мы уж начали опасаться, что ты не придешь…
– Вообще опаздывать нехорошо, – Ольга не сумела промолчать и окинула Женьку цепким взглядом, видать, подмечая и то, что сарафан старый, заношенный, и волосы собраны в хвост наспех, оттого и прядки выбиваются. Кожа покраснела. А нос и вовсе шелушится.
– Извините, – сказала Женька Галине Васильевне. – Работы много было.
– Какая работа на кладбище? – Ольга говорила нарочито громко, наверняка надеясь, что Женька начнет отрицать, сцепится…
Ольге нравилось отношения выяснять. А у Женьки на это настроения не было.
– Всякая, – миролюбиво сказала она.
– Между прочим, Вовка, ты вчера помочь обещал, – Галина Васильевна указала на стул. – Садись, Женечка… проголодалась?
Зверски. Но не настолько, чтобы чувствовать себя спокойно под ненавидящим почти взглядом. Вовка молчит. Ольга тоже, водит вилкой по пустой тарелке. Владлен Михайлович пытается завести разговор, но Ольга от него отворачивается весьма демонстративно:
– Я такое не ем, – она отказывается и от вареной картошки, и от яичницы, жареной на сале, и самого сала, выплавленного до полупрозрачных ломтей. – Слишком жирное. Владимир, тебе тоже вредно.
– Отстань, – буркнул Вовка, засовывая кусок в рот.
– Что?
– То, – он проглотил, не жуя. – Оль, ты приехала отдыхать или скандалы устраивать? Если скандалить, то я тебя домой отвезу.
Ольга открыла было рот, но Вовка мстительно добавил:
– К маме.
– Женечка, – сказала Галина Васильевна, не обращая внимания на Ольгу, – мы вчера, помнится, не договорили…
– Про князей?
Жутко неудобно было оказаться в центре чужого семейного скандала. И вспомнилось, что драгоценный никогда не скандалил прилюдно, он копил обиды, раздражение, а потом выплескивал их на Женьку сухим ломким голосом. Уходил в гостиную и там ночевал, а поутру жаловался, что спину ломит. Диван чересчур мягкий, а драгоценному нужна жесткая опора, ортопедическая. Приходилось мириться. Каяться, обещать, что Женька больше не будет…
– Про князей, – согласилась Галина Васильевна. – Остановились, кажется, на Елизавете… престранная особа, Владик, помнишь, я тебе показывала ее портрет? Тогда еще уцелел… я музей открыть собиралась в старом поместье. Дом был в хорошем состоянии, ремонт требовался, но косметический. Мне и деньги выделили… давно, Женечка, когда подобные музеи не считали бессмысленной тратой ресурса.
Она вздохнула и поджала губы.
– Ремонт провели и… за несколько дней до открытия пожар случился.
– Да неужели? – Ольге явно требовался скандал, но затевать его она опасалась, не желая отправиться к маме.
– Увы. Поджог, но кто и зачем… не удалось выяснить. Следствие проводили, однако без результата… многие экспонаты погибли, в том числе и портрет Елизаветы. К слову, Женечка, вы чем-то похожи. Впрочем, наверное, так о многих женщинах сказать можно. У нее крупные черты лица, массивные даже, но не сказать, что некрасивые. Нос длинноват… такой, кажется, греческим принято называть. Подбородок вот узкий и губы тонкие. Но самое интересное – взгляд. Мои рабочие портрет недолюбливали. Жаловались, что княжна следит за ними… а это просто такой прием… куда бы человек ни встал, с портрета словно смотрели на него, создавалась иллюзия взгляда. Я объясняла, но увы…
Ольга подцепила вилкой крохотный огурчик и, положив на тарелку, принялась распиливать ножом.
– Тогда же сгорели и дневники отца Сергия, и платья княжны… их уцелело около дюжины… некоторые мы, естественно, в краевой музей передали. Помню, тогда я жалела, а теперь вот рада, не все достались огню. А наряды были роскошны… кубки… и панно… и кое-что из мебели, которую я реставрировала.
– А вы…
– Умею, Женечка, умею. И сейчас заказы беру, но стараюсь работать с интересными вещами и не здесь. Все-таки, в городе у меня специально оборудованная мастерская.
Ольга громко фыркнула. Ей точно не было дела до всякого старья, и тем более, она не собиралась делать вид, будто застольная беседа ее увлекла.
– Была у меня теория, – Галина Васильевна не собиралась обращать на Ольгу внимания, и в этом безразличии Женьке виделся залог будущей войны.
А Вовка устал от войн.
– …Что музей ограбили, а уже потом подожгли. На пожар многое списать можно… я потом пыталась восстановить картину, понять, что погибло, а что исчезло… и списки разослали антикварам, но… ничего. Сильнее всего клинок жаль. Вовка, помнишь, я тебе рассказывала?
Он кивнул не отрывая взгляд от тарелки.
– Женечка вот не слышала. У князя Алексея был кинжал, семейная реликвия, которая переходила вместе с титулом. По легенде, именно Рог Минотавра стоял у истоков рождения рода, именно им владел Тавр, тот самый, Женечка, из которого сделали чудовище… человека-быка, что сторожил лабиринт во славу царя Крита. На самом деле все было прозаичней. Сведений исторических не так уж и много, но имелся в окружении царя Миноса некий Тавр, носивший на плечах бычью шкуру. Отличался он огромным ростом и чудовищной силой. Нравом обладал скверным, но царю служил преданно. Раз в год царь Минос устраивал игры, на которых предлагал всякому желающему сразиться с Тавром. Многие выходили и проигрывали.
