Екатерина Лесина - Клинок Минотавра
– Мириться с тобой приехала! – крикнула девица так, что со старой вишни взлетели всполошенные скворцы. – А ты… ты…
Она таки выскочила за ворота, оставив Ивана в полной растерянности.
– Извини, – сказал Вовка, пряча руки в карманы. – Олька хорошая, только…
– Дурная, что коза недраная, – Галина Васильевна вышла из дому. – Здравствуй, Ванечка, ты уж извини, у нас тут второй день… отношения выясняют. У меня уже голова от ее верещания раскалывается.
– Вам тут баба Тоня меду передала.
– Ба, Оля…
– Оля эта твоя… такая Оля, что спасу нет…
Вовка вздохнул и помрачнел еще больше.
– Я пойду…
– Искать? – Галина Васильевна вытерла руки о фартук. – Иди, ищи… герой… попомнишь мое, подомнет она тебя и будет туфельки свои вытирать…
– Ну, ба…
– Что «ба»? Здоровый бугай, а ума, как у теляти новорожденного. Сядь вон, отдохни. Побегает твоя Оля и сама вернется, небось, тут особо не заблудишься…
Вовка с непонятной тоской посмотрел на ворота. Видать, бежать за подругой ему не особо хотелось. А Галина Васильевна, почуяв настрой внука, добавила:
– Да и что с ней тут приключиться-то может?
– Может, – сказал Иван и, протянув крынку с медом, решился. – Мне бы поговорить и… Машу убили.
Крынку Галина Васильевна взяла.
– Маша – моя невеста и… не знаю, помните ли ее. Она сюда не любила приезжать.
– Идем в дом, – велела Галина Васильевна и, глянув на внука, строго добавила: – Ты тоже.
Не травы – цветы, что за окном, что на скатерти, на салфетках нитками мулине вышитые…
– Это Вовка балуется, – призналась Галина Васильевна, и Вовка покраснел. – Успокаивается так…
– Я… ну это… у каждого свои тараканы.
Наверное, и почему-то Ивана не удивляет столь странное увлечение. Да и до Вовки ли ему? Ему рассказать надо о Машке… о Козлах, о том, что происходит здесь неладное…
Баба Галя хмурилась, Вовка мрачнел с каждым словом, затем молча встал и вышел. Ольку свою искать пошел? Хорошо бы.
Ни к чему ей одной гулять.
– Вот так, Галина Васильевна.
– Антонине?
– Скажу, если ей уже не… там моя знакомая осталась.
Галина Васильевна кивнула и замерла, задумавшись.
– Ты уверен, что это кто-то из наших? – спросила она.
– Нет, – Иван уже ни в чем не был уверен. – Но встретились они с Машкой здесь, она сама писала.
В тех запретных письмах, которые остались в городской квартире.
– Что ж… если что и было, то Антонина поможет… скажи ей за мед спасибо. И Ванечка, ты… ты же не на Вовку думаешь?
Спросила напряженно, в глаза глядя.
– Вовка, он хоть и может убить, но не женщину. Женщину не тронет… ему многое пережить довелось, но он же…
– Не думаю, баба Галя… я… мы найдем эту сволочь.
Сказал и сам поверил.
Хорошо бы.
День шел своим чередом. И было в этом что-то спокойное, умиротворяющее.
Утро и солнце, пробившееся сквозь сатиновые занавески. Лужицы света на старом полу. Кровать скрипучая и пыльная перина. Плита и чайник, который закипал долго, пыхтя и вздыхая…
Чай.
И бутерброды со свежим домашним маслом, слегка кисловатым на вкус.
А потом – кладбищенская тишина и сорняки, на которых можно выместить раздражение. Женька дергала их, сама не понимая, почему злится, на кого.
На драгоценного?
Нет, он остался в прошлой жизни, какой-то далекой, о которой если вспоминалось, то с недоумением и улыбкой. Подумаешь… тогда на Вовку? Пришел, растревожил. Но он же ни в чем не виноват. И получается, что она, Женька, влюбчивая?
А у Вовки невеста.
Еще Сигизмунд есть и черный мавзолей, к которому Женька все же подобралась, ступала осторожно, и на рыхлой земле оставались следы-провалы. Каждый шаг, приближавший ее к склепу, заставлял замереть. А ну как и вправду ухнет под землю?
К мертвецам.
Мертвецов Женька не боялась, но… неприятно же!
Не ухнула. Дошла. Пробилась и сквозь полынь-лебеду, через заросли дудника, поднявшегося на трехметровую высоту. Смыкались плотные пустые стебли, твердые, что кость, переплетались листья, и белые шары соцветий покачивались, манили пчел. Была здесь и малина, дикая, с зелеными пока ягодами. Побеги выбирались к камню, цеплялись за него, да так и застывали.
Гранит? Мрамор? Из чего бы ни был создан мавзолей, за прошедшие годы он не утратил ни крупицы своего величия. Черная пирамида вырастала из земли, и на облупившейся, точно обгоревшей вершине виднелся поблекший герб.
Бык?
Стилизованная морда и рога преогромные, меж которыми застыл круг солнца. Это не Греция, Египет какой-то. Хотя что Женька в культуре понимает? Ничего ровным счетом.
Драгоценный пытался ее просвещать, но он больше авангардным искусством восхищался… правда, Женька не могла бы сказать, сколь искренним это восхищение было.
Но мавзолей ему бы понравился.
Гладкий. Лоснящийся… грани острые режут солнечный свет, пластая тени.
А входа нет.
Странно. И таблички нет… не то, чтобы Женьке прежде случалось мавзолеи встречать, но она предполагала, что должна быть табличка… ну или хотя бы ограда. А тут только малинник дикий. И вьюнок развесил белые хрупкие колокольчики.
Женька обходила сооружение, не смея приблизиться, но и не находя в себе сил отступить. Завораживал… наверное, так выглядели древние языческие храмы…
Или она сочиняет?
В конце концов, что ей до князей, которые сгинули давным-давно? Женька знала о себе, что сама она – рода пролетарского, крестьянско-рабочего, и воспринимала сей факт как данность.
…Нет, драгоценному определенно понравилось бы.
Она все же нашла вход – массивную дверь, которая выделялась на черной туше мавзолея исключительно благодаря проржавевшим петлям. Они выглядели чуждо, и Женька испытала иррациональное желание замазать ржавчину черной краской, чтобы не нарушать равновесия.
– Добрый день, – из задумчивости ее вывел голос, заставив подпрыгнуть.
Хорошо, что не завизжала. А ведь собиралась… выглядела бы сущей идиоткой.
– Простите, если напугал вас, – сказал мужчина в спортивном костюме. – Совершенно не имел намерения. Мне казалось, что вы слышите, как я иду…
– Извините, я… задумалась.
– Бывает. Владлен Михайлович, – представился мужчина, забавно кланяясь и приподнимая полотняную панаму. – А вы, наверное, Женечка?
– Да, а откуда…
– Меня Галина Васильевна послала. Сказала, что вы, вероятно, застесняетесь прийти к ней на чай, хотя обещали. А обещания, Женечка, держать надо. Ко всему, вижу, вас история и вправду интересует, а никто, лучше Галочки, о князьях Тавровских вам не расскажет, уж поверьте старому полковнику…
Старым он не выглядел.
Человек в возрасте – это да, но отнюдь не старый. И выглядит моложаво. Стройный, подтянутый. Рукава спортивной куртки закатаны, и видны жилистые руки, с виду крепкие. Держится прямо, ступает легко…
– Так что, Женечка, собирайтесь, – с улыбкой сказал Владлен Михайлович, – вас ждут.
Это вряд ли…
Наверное, Вовка идти отказался, а Галина Васильевна все одно по-своему решила. И честно говоря, Женьке было неудобно. Кто ей там рад? Уж точно не светловолосая Ольга, которая увидела в Женьке соперницу. И не Вовка, отчаявшийся помириться с невестой.
– Я… извините, – Женька понимала, что краснеет, – у меня дел много… прополоть вот… и забор покрасить.
Владлен Михайлович только хмыкнул и, взяв Женьку под руку, доверительным тоном произнес:
– Не волнуйтесь, Женечка, ваш забор совершенно точно от вас никуда не денется. Более того, я готов оказать любую помощь в побелке… ну или покраске… вы уж идите, переоденьтесь, а я пока сорняки вынесу.
– Но…
– Никаких «но», милая. Я Галине Васильевне честное слово дал, что вас приведу. А я, знаете ли, человек старой закалки. Слово свое держать привык.
Он выглядел милым. И улыбался хорошо, открыто, чем-то напоминал Женьке отца.
– Идите, идите…
Переодеться? В Ларискин желтый сарафан, по подолу красными маками расписанный. И волосы расчесать, умыться… правда, под ногтями все равно кайма, потому что в перчатках – жуть до чего неудобно. Ничего, она ведь просто в гости идет к Галине Васильевне, за рассказом о князьях, которые лежат в черном мавзолее.
Именно.
Волосы Женька собрала в хвост, который перехватила растянутой резиночкой. Красавица? Драгоценный, увидев, только посмеялся бы. Или, вернее, скорчил бы презрительную гримасу и бросил бы что-то про прекрасных крестьянок.
Женька поскребла нос, который успел обгореть.
Ну их всех, что драгоценного, что Вовку с белокурой его невестой, пусть сами разбираются. А она… она просто проведет время в свое удовольствие.
И Владлен Михайлович, увидев Женьку, расплылся в улыбке:
– Вы похорошели, милая. Все-таки одежда удивительным образом женщину меняет. Более того, скажу я вам, если вы, конечно, послушаете старого болтливого полковника…
– Вы вовсе не старый…
– Но, что болтливый, вы не отрицаете? – он улыбался, и от улыбки вокруг глаз разбегались тонкие морщинки-лучики. – Болтливый, болтливый, порой чрезмерно… так вот, милая Женечка, женщина, когда сама понимает, что выглядит хорошо, преображается. Ее походка становится летящей, вот как у вас… плечи расправляются… аура… вы ведь верите в ауру?
