Екатерина Лесина - Клинок Минотавра
– Я иду… гляжу, Сигизмунд сидит… – назойливый голос Игорька гудел, пробиваясь сквозь другие звуки. А ведь негромко он говорит.
Но почему тогда Женька не способна отрешиться ни от этого голоса, ни от самого Игорька?
Местный пьяница?
Да, похоже, но…
…Ботинки на нем итальянские, хорошей фирмы. Драгоценный покупал такие… и модель этого года… откуда они у Игорька? Отдали за ненадобностью?
– Чего смотришь? – он вдруг почувствовал Женькино внимание, развернулся всем телом и уставился оловянными пустыми глазами, в которых было что-то…
Жуткое?
– Ботинки у тебя красивые, – примиряющим тоном сказала Женька.
Смотрит. Не мигает. Скалится улыбкой, демонстрируя на редкость ровные белые зубы.
– А то, – Игорек ногу выставил и штанину задрал. – Я на развале купил! Целых двести рублей отдал. Фирма!
Да, конечно, в грязи и навозе и выглядят довольно-таки жалко, но Женька научилась разбираться в вещах… действительно фирма.
– А еще пиджачок, – он стянул его, оставшись в серой мятой рубашонке, сквозь ткань просвечивало тело, и было оно вовсе не слабым. – Глянь, какой пиджачок! В секонде отхватил…
Он хвастался и пиджачком, и рубашкой, и штанами, явно дешевыми, какими-то серо-бурыми, и в этой суетливости Женьке виделась попытка скрыть происхождение ботинок.
Купил.
Но не на развале.
В фирменном магазине, куда… куда такого, как Игорек, охрана не пустила бы. А значит… притворяется? Откуда у нее неприятное чувство, что все люди здесь притворяются?
Вовка подошел неслышно, встал за Женькиной спиной и, опустив руку на плечо, пророкотал:
– И вправду убили. Полицию вызывать надо. Ба, ты бы домой шла… и Женьку возьми.
– А… кто убил? – поинтересовался Игорек, отступая. Он разом забыл про свои замечательные вещи. – Когда?
– Откуда ж я знаю? – Вовка пожал плечами и рук не убрал. – Полиция разберется. Ткнули ножом в бочину… прикинь.
Сказано было тихо, без тени сожаления.
Ножом в бочину.
Вот и мирная деревня. И что теперь делать? Женьке было жутко при мысли, что где-то поблизости бродит убийца… и пусть она в деревне появилась недавно, и убивать ее нет причин, но…
…Возвращаться в пустой дом.
На кладбище. К мрачной истории князей, давным-давно ушедших, но все же незримо присутствовавших в деревне… пожару… и тому, кто пытался подобраться к мавзолею. Вдруг Сигизмунда убили именно из-за этого? И тогда Женька следующая…
Умирать ей не хочется.
И надо бежать.
Куда?
Позвонить Лариске? За ней следят, тут и думать нечего… и за родителями… и выходит, что идти ей пока некуда. Драгоценный, небось, обрадуется…
– Ба, вы с Женей идите, да? – Вовка подвел Женьку к Галине Васильевне, которая стояла, сжимая в руке красный платок. И сжимала сильно, до белых пальцев.
Сама она тоже была бледна. И почему-то Женька чуяла, что бледность эта – не оттого, что Галина Васильевна боится мертвецов… нет, ее страх иного свойства.
– Стопочку, – канючил Игорек, бросая на Женьку внимательные злые взгляды.
– Полиция приедет и…
Владлен Михайлович осматривал тело, не прикасаясь к нему. Мертвый Сигизмунд улыбался.
Безумие.
– Идем, деточка, – очнувшись, сказала Галина Васильевна. – Нам действительно здесь делать нечего.
И тихо, очень тихо, добавила:
– Больше нечего…
Спорить Женька не стала. Ничего. Ольгу она выдержит… как-нибудь.
Полиция приехала лишь под вечер. Тело забрали, задавали вопросы, и Женька отвечала со всей возможной честностью… но что она могла сказать?
Ничего.
С покойным знакома, да, но знакомство это недавнее и не самое приятное. Кота вот подбросили… и по глазам видно, что происшествие это, для Женьки ужасное, ничего-то не значит в глазах усталого полицейского, которому было жарко, тоскливо и хотелось домой.
На все вопросы он отвечал одинаково:
– Разберемся.
Но Женька ему не поверила. И кажется, не только она.
– Разберутся они, – пробурчала Галина Васильевна. – Конечно… найдут кого подходящего и…
Она бессильно махнула рукой и, поглядев на Вовку, сказала:
– Уехал бы ты… от греха подальше.
– Ба! – возмутился Вовка. – Ты чего? Я этого козла пальцем не тронул. Ну нет, пальцем тронул, но… я ж ничего ему!
– Уезжай, – упрямо повторила Галина Васильевна. – Или не понимаешь, что за вашу свару и зацепятся? Ты конфликтовал? Конфликтовал. И значит, повод имел… и зачем еще искать, когда удобная кандидатура имеется. Женечка, хоть ты ему скажи.
– Она права, – Женька покосилась на Ольгу, которая сидела в углу, отвернувшись к иконам, будто разглядывая их, но на самом деле определенно думала о чем-то своем, Женьке недоступном. – Боюсь, что когда станет известно о… о том, что вы ссорились, то… зацепятся.
– Тем более, никуда не поеду.
Вовка отличался редкостным упрямством. Он руки на груди скрестил, набычился, прижав подбородок к шее. И побледнел даже.
– Или ты думаешь, что я его…
– Не думаю, – ответила Женька, глядя в глаза. – Зачем тебе убивать?
– Тогда остаюсь.
– Вовка, это глупо!
– Нет, – он мотнул головой. – Сами посудите. Бежит тот, кто виновен. Да и… куда? В городе они меня найдут. А за границу прятаться пока рановато. Нет уж, бегать смысла нет… зато есть – остаться.
– Зачем?
– За шкафом, баба Галя! Ну ты как маленькая. Сегодня Сигизмунда порешили, а завтра, глядишь, к тебе заглянут. И я что, уехать должен?!
От Вовкиного рева задребезжало стекло в буфете. А Ольга скривилась и бросила:
– Не ори.
Ее не услышали.
– А давай, может, ты в город вернешься? – почти миролюбиво предложил Вовка. И переведя взгляд на Женьку, добавил: – Или ты.
Женька покачала головой: возвращаться ей некуда. Ей бы продержаться хотя бы месяц. Нет, может статься, что за месяц драгоценный не успокоится, но попытка – не пытка.
– А я вот вернусь, – Ольга потянулась. – Знаешь, Вова, мне неприятно это говорить, но я устала от постоянных скандалов.
– Ты устала? – Вовка без сил рухнул на диван, выглядевший достаточно прочным, чтобы не рассыпаться под немалым Вовкиным весом. – Ты ж их постоянно и закатываешь!
– С тобой просто невозможно дня прожить, чтобы не поссориться. Ты меня не слышишь, – Ольга достала из ридикюля расческу и спокойно, отрешенно даже, расчесывала волосы. – Я говорю одно, ты делаешь другое. Так нельзя, Вова…
Женька поднялась. Ей меньше всего хотелось присутствовать при выяснении отношений, но Галина Васильевна покачала головой и указала на стул: сиди, мол.
– Я только и делаю, что ищу пути примирения… пытаюсь тебе угодить… а ты меня не слышишь… не услышишь… и ты обо мне совершенно не думаешь! Сейчас я полностью осознала, что безразлична тебе.
Вовка смотрел на нее, и в глазах была тоска.
– Поэтому очевидно, что нам следует расстаться.
– Когда? – очень тихо спросил он.
– Сегодня. Сейчас. Надеюсь, у тебя хватит порядочности отвезти меня в город?
– Сейчас? – глухо переспросил Вовка, и Ольга фыркнула.
– Конечно, сейчас! Ты же не хочешь, чтобы я осталась в этом… месте.
– Это дом.
– Убогий деревенский дом. Вова, я заслуживаю лучшего. Хотя бы нормального отдыха. Заводи машину. Вещи я соберу быстро.
И вправду собрала.
Ушла. Не попрощалась даже, будто не видя ни Галину Васильевну, ни Женьку. Вовка же, подбросив ключи на ладони, мрачно заявил:
– Скоро вернусь.
– Мороженого привези, – попросила Галина Васильевна, которую подобный исход дела, похоже, всецело устраивал. – Мне пломбира… Женя, ты будешь мороженое?
– Нет.
– Ей тоже пломбира… и всякого, потом выберем.
Вовка кивнул.
Вышел.
И стало очень тихо, слышно, как ходят часы, самые обыкновенные, коричневые и с кукушкой. У Женькиных родителей похожие имелись.
– Не расстраивайся, – сказала Галина Васильевна. – Произошло то, что рано или поздно, но случилось бы. Крыса побежала…
– Что?
– Ольга эта… крыса, расчетливая крыса. Как только услышала, что Вовку посадить могут, так и побежала… тварь…
– А его…
– Могут, Женечка, еще как могут, – Галина Васильевна смахнула с комода несуществующую пыль. – Он ведь… воевал… и потом пришел немного странным. Нет, я-то знаю, что беды от Вовки не будет, он с детства добрым мальчишкой был, но когда такая биография, то очень удобно… а с Сигизмундом они не первый раз сцеплялись. И многие слышали, что Вовка ему шею грозился свернуть. Слова, конечно, но… порой и их достаточно.
– Знаете… – Женька задумалась, вспоминая прошедший день.
…Утро.
…И работа на кладбище.
…Владлен Михайлович…
…Прогулка и разговор у старого пересохшего колодца… улица пустая, прямая… спрятаться на ней? Нет, не выйдет… и если так, то Сигизмунд был бы жив.
– Мы ведь чай пили, все вместе, и никто со двора не выходил. И значит, у Вовки алиби есть… у всех нас алиби есть.
– Может, и так, – согласилась Галина Васильевна, но как-то неуверенно. – Но… только не смейся, Женечка, над суеверной старухой. Видится мне, что она вернулась за своим.
