Диана Чемберлен - Кровные узы, или История одной ошибки
Внезапно мне в голову пришла одна мысль. Скоро у Сары и Стива появится ребенок. Захотят ли они, чтобы Джейми и Мэгги продолжали жить у них? Я только однажды была у них в доме, но заметила, что там довольно тесно. Я хотела задать ей этот вопрос, но Сара заговорила снова:
– Знаешь, Джейми на самом деле не особенно хочет жить у нас. Он с удовольствием вернулся бы к тебе, ведь он уехал только потому, что ты так хотела. Он все еще любит тебя.
– Я знаю.
– А ты его?
Я запрокинула голову, разглядывая облака.
– Сейчас я даже себя не люблю, Сара, – сказала я.
В моем мозгу вспыхнул образ Маркуса. Теплая благодарность к нему была самым близким к любви чувством, которое я испытывала в те дни.
– Я не уверена, что это правильный выбор – позволить своему мужу жить не рядом, а где-то в другом месте.
– Когда он должен выехать? Прямо сейчас? – спросила я. – Тебе ведь нужна комната для детской.
– Вовсе нет, – сказала она. – Мэгги сейчас спит в третьей спальне, а ребенок после рождения какое-то время пробудет вместе с нами, так что это не проблема. В первую неделю приедет из Мичигана моя мама, так что тогда нам действительно понадобится комната, но не та, в которой сейчас живут Джейми и Мэгги, они могут жить столько, сколько захотят. Честно говоря, арендная плата нам помогает. Кроме того, у Стива бывают частые командировки, а Джейми может помочь, когда раковина засоряется или у входной двери надо смазать петли.
Я рассмеялась, главным образом от облегчения, что мой муж и ребенок не приедут домой, разве что на одну неделю в мае.
– Я очень люблю Мэгс, – сказала Сара. – Она такая прелесть.
Обогнув кучу водорослей, я остановилась.
Я была в шоке оттого, что она назвала Мэгги Мэгс, как называл ее Джейми. Меня опечалило, что для Сары Мэгги была источником радости, а для меня – ненужной полузнакомой девочкой. Насколько моя дочка привязалась к ней?
– Что случилось, Лорел? – спросила Сара. – Ты так изменилась после рождения Мэгги. Я сейчас беременна. Неужели такое может случиться и со мной?
Я была рада, что на мне солнечные очки и она не видит, как мои глаза наполняются слезами.
– С тобой все будет в порядке, я просто монстр.
– Нет, Лорел. Мне кажется, это все еще послеродовая депрессия.
– Мне уже лучше, – сказала я.
Я знала, что буду чувствовать себя еще лучше, когда вернусь в «Сторожевой Баркас» с вайн-кулером руке.
24
Лорел
Я почти не спала после того, как Маркус рассказал мне о том, что Энди подозревают в поджоге. В моем мозгу постоянно крутились два слова: «Какой бред!» Мысленно я сочиняла короткие негодующие речи и рано утром даже чуть не позвала Маркуса, потому что мне надо было обязательно сказать эти слова вслух. Энди не в состоянии спланировать преступление и уж наверняка не в состоянии скрыть то, что сделал.
Я вспомнила случай, когда он украл конфету, стоя в очереди в бакалейную лавку. Ему тогда было пять лет. Я обнаружила это, когда проверяла его карманы. Я сделала то, что должны делать примерные родители: отвела его обратно в лавку и заставила извиниться перед продавцом. А после очень решительно объяснила ему, что больше такого не должно повториться. Это противозаконно.
Неделю спустя, однако, когда мы садились в машину после посещения аптеки, я обнаружила у него игрушечный водный пистолет. Он даже не пытался его спрятать.
– Где ты его взял?
– В магазине.
– Но я ведь совсем недавно говорила тебе, что красть противозаконно! – закричала я.
– Но ты ведь говорила, что нельзя красть конфеты! – закричал он в ответ.
Конечно, ему уже не пять лет. По мере того как он становился старше, отсутствие понимания того, как устроен мир, больше не было таким безобидным, в чем я убедилась в аэропорту неделю назад. И люди больше не спешили понимать и прощать его, как продавец бакалейной лавки.
Когда Мэгги и Энди ушли в школу, я поднялась в комнату Энди и, стоя в дверях, постаралась осмотреть ее с точки зрения детектива. С первого взгляда она выглядела довольно чистой и опрятной. С раннего детства я вдолбила ему в голову, что все должно лежать на своих местах. Даже кровать застелена. Это было пунктом номер один в его списке под названием «Что надо сделать утром». Воздух, правда, был несколько спертым. Я открыла окно, выходящее на залив, и впустила внутрь холодный воздух.
Я велела ему прикреплять к корковой доске поздравительные открытки и письма, которые он получил после пожара, а не разбрасывать их по комнате. На доске их было около тридцати, а остальные примостились в большой плетеной корзине на зеркальном комоде.
Сначала я направилась к его компьютеру. Я очень давно установила родительский контроль на компьютеры обоих своих детей, сообщив им об этом. Но по просьбе Мэгги несколько лет назад я удалила эту программу, решив, что она уже достаточно взрослая и матери необязательно подсматривать за ней. Она имела право на личную жизнь, к тому же вряд ли принадлежала к тому типу девушек, которых может обмануть незнакомец в чате. Что касается компьютера Энди, то понадобится много времени, чтобы я смогла снять с него защиту. Я совсем не любила просматривать его почту и оперативные сообщения, поскольку они всегда служили напоминанием о его незрелости и слишком малом количестве друзей. Как правило, это были напоминания о занятиях по плаванию и различных мероприятиях или послания от Маркуса и Эмили. Я не читала то, что писал ему Маркус, и мельком просматривала почту от Эмили, чья орфография была столь ужасна, что я удивлялась, как Энди ее понимает. Меня ожесточили несколько оскорбительных посланий от его одноклассников. Энди иногда посылал письма одноклассникам, которых он считал своими друзьями. Мальчишки получше посылали ему уклончивые ответы. Но время от времени Энди делал неверный ход. Я быстро, наметанным взглядом детектива пробежала переписку.
Энди получил письмо от кого-то с ником Биззконечный: «Спасибо ты спас мою жизень», – написал он.
Энди ответил: «На здоровье. Ты вроде мог сгореть».
Я расстроилась, поскольку забыла сказать Энди, чтобы он был сдержан в своих посланиях. Как воспримет полиция его самовосхваления?
Там было послание от Бена Триппета, отправленное после соревнований пловцов: «Энди, ты молоток!)», – и ответ Энди: «Спасибо!!!!!»
Он послал сообщение кому-то по имени «Музируулз»: «Хочешь пойти на каток в субботу?» и получил ответ: «Только не с тобой, лузер».
Этого было достаточно. Больше читать мне не хотелось.
Я осмотрела один за другим ящики его письменного стола, но не нашла ничего особенного. Открыла платяной шкаф, стараясь не раздражаться от царившего там беспорядка. Энди всегда тяготел к бардаку, держать вещи аккуратно сложенными было для него необычайно трудно. Предоставить ему один ящик, куда он мог просто бросать вещи, было моим способом дать ему некоторое освобождение.
Я едва смогла открыть шкаф, так он был переполнен. Там пахло затхлостью. Я нашла грязные носки, скомканную майку, которая пахла тухлой рыбой, возможно, майка там с тех пор, как он вместе с Маркусом рыбачили на пристани. Я побросала грязную одежду на пол. Нашла старый приемник и множество севших батареек. Пару игрушечных машинок, которые я не видела с тех пор, как он был малышом. Крем против угрей и прыщей, хотя у него за все время вскочило не больше пары прыщиков. Несколько пустых и полупустых упаковок жевательных резинок и множество бумажных салфеток. На самом дне шкафа я нашла презерватив в упаковке и приказала себе не принимать это близко к сердцу. Это ведь было что-то вроде боевого крещения для тинейджера – иметь презерватив. Я сначала хотела забрать упаковку из шкафа, но потом решила оставить ее на прежнем месте. Возможно, это придаст ему больше уверенности.
Там же лежала записка, датированная прошлым годом, от одной из его учительниц, очевидно принесенная домой для того, чтобы я ее прочла и расписалась, но я ее никогда не видела. В записке говорилось, что Энди периодически опаздывает в школу. А также новый нераспечатанный диск «Битлз». Я не знала, что он покупает компакт-диски, тем более «Битлз», и испугалась, что он мог его украсть. Меня охватило то же чувство, которое я испытала, когда в аэропорту у него обнаружили зажигалку. Я знала о своем сыне далеко не все. Меня охватил знакомый смутный страх. Как я смогу руководить им в дальнейшей жизни? Сможет ли он вообще устроиться на работу и сам зарабатывать? Я сомневалась в этом. Правда, в данный момент у меня были более серьезные поводы для беспокойства.
Я открыла другое отделение шкафа, где были его майки и футболки, не особенно аккуратно сложенные в стопки. Я уже собиралась закрыть шкаф, когда увидела что-то белое, торчащее внизу из средней стопки. Я протянула руку и вытащила комок смятой бумаги. Чеки. Я расправила их и с облегчением увидела, что один – за покупку компакт-диска. Остальные – за жвачку и сникерсы, еще один – за перочинный ножик, который у него «всегда был» и который он «выменял на зажигалку». Один – за сигареты, датированный четырьмя месяцами назад. Я подняла стопки рубашек и нашла помятый блок «Мальборо», в котором не хватало трех пачек. Ощутила запах табака. Слабый запах, как будто они лежали в его шкафу уже давно. Мой мальчик. Изо всех сил старается быть таким, как все. Я просмотрела вещи в его бельевом отделении. Не особенно аккуратно, но, по крайней мере, ничего подозрительного.
