Никита Филатов - Огненный лис
Затем осужденные вытаскивали своего "коня" и вместе с ним соседского. Таким образом, получалось нечто вроде веревочной почты.
Привязав к веревке полиэтиленовый пакет, можно было упаковать в него любую записку и протянуть по трубе в другую камеру. Иногда таким же образом передавались и продукты: чай, конфеты, курево... Диаметр канализационных труб позволял отправлять даже одежду.
Разумеется, во время работы такой почты осужденным соседних камер оправляться было строго запрещено.
- Примите "маляву"! - Вновь послышалось из "четыре-два", когда связь была установлена.
В конце концов, Васька развернул смятый клочек бумаги и пробежал взглядом по строчкам:
- Тебе, - смутился он, передавая записку сидящему напротив человеку.
- Нет, - опять усмехнулся тот. - Для вас это...
Росляков снова принялся читать.
Послание уведомляло, что новичок является "смотрящим от братвы", то есть авторитетом для всех, без исключения, обитателей камеры.
- Понятно, - кивнул Росляков. - С прибытием!
- Толик, - коротко представился зэк. - А ты, земляк?
Васька назвался и рассказал, за что и сколько сидит. Затем подозвал приятелей:
- Это Дядя... А это - Циркач.
Получив приглашение, Рогов уселся напротив.
- Сдается мне, ты из кадетов? - Прищурился Толик.
- Из кого? - Не понял Виктор.
- Ну, из офицерни?
- Угу.
Смущение Рогова не ускользнуло от проницательного взгляда Толика. Он с ухмылкой, но доброжелательно потрепал собеседника по плечу:
- Не гони, земляк! На зоне за волю не предьявляют. Но...
"Смотрящий" выдержал паузу и самодовольно крякнул:
- Это на зоне. А в тюрьме можно!
Виктор выжидающе молчал.
- Служил где?
- В Свободном. Недолго.
- А сам откуда?
- Из Питера.
Толик поднял брови:
- Питерских уважаю. Отличные ребята... в основном. Гордые, и в душу не трахаются.
Почувствовав непонимание собеседников, пояснил:
- Стукачей обычно среди них не бывает. И тихушников тоже... Их сразу видно: кто пацан, кто из мужиков, кто козел, а кто и "обиженный". Понимаешь?
- Понятно, - кивнул Рогов.
- Ни хрена тебе не понятно! - Рассмеялся Толик. - По тебе-то как раз и не видно ни черта...
В камере грянул дружный хохот - оказалось, народ внимательно прислушивается к разговору. Кто-то из обитателей камеры даже пошутил, но осторожно, без обидных и оскорбительных слов.
Громче и дольше всех смеялся сам Толик - так, что слезы на глазах выступили. Он не спеша достал из "майдана" аккуратно сложенный носовой платочек, смачно высморкался, откашлялся... Затем скомкал его и бросил через всю камеру в сторону "параши".
Платок не долетел - упал на пол.
Толик поморщился, сплюнул зло и произнес, глядя Рогову прямо в глаза:
- А что это у нас так в хате грязно? Слышь, земляк? Прибери-ка!
Виктор не пошевелился.
В кармане у него был спрятан обломок лезвия "Нева" от безопасной бритвы - ещё Болотов посоветовал ему всегда иметь при себе такое оружие. Один ловко нанесенный удар ладонью с зажатым между пальцев острием - и противник долго будет корчиться от боли, зажимая руками рассеченное лицо.
Сейчас, видимо, пришло время вспомнить "советы врача".
- Ну, я кому говорю-то? - Процедил Толик, и Рогов неожиданно понял, что обращаются уже не к нему.
За спиной Виктора общее настороженное затишье нарушил печальный вздох. Затем послышалось шуршание - видимо, кто-то встал с соседней шконки.
Еще не веря до конца, что на этот раз для него все обошлось, Рогов обернулся.
Немолодой уже зэк, которого все называли Месик, нехотя взял в руки швабру и начал подметать камеру.
- И шмотки свои перекинь, - распорядился "смотрящий".
- А куда? - Сьежился Месик.
- На атасе будешь теперь жить. У "параши"!
Пока заключенный переносил вещи на указанное место, Толик достал из вещевого мешка несколько пачек сигарет. Закурил сам, угостил Виктора, Ваську и Дядю.
Остальные бросил на стол:
- Это на всех. Грев с общака. - Он повернулся и окликнул Месика:
- Держи, тебе тоже... В тюрьме никто не должен быть забыт!
- А за что ты его так? - Не выдержав, поинтересовался Васька.
- Он ещё в Шимановске, в КПЗ, с "обиженкой" жил. Понимаешь?
- Да ну?
- Ел с ними чуть ли не из одной шлемки. Чифирил... Может, и ещё чего делал! - Толик вновь окликнул Месика:
- Что, верно? Или нет?
- Верно, - отозвался бедолага и ещё больше вжал голову в плечи.
- Знал, что с "дырявыми" живешь?
- Да.
- Ну и Бог тебе навстречу... С ними и живи теперь дальше. Сам путь свой выбрал, нехер жаловаться.
По камере прокатился возмущенный ропот. Кто-то крикнул:
- Завалить гниду мало!
- Всех мог под черту подвести. Всех заминехать...
- За стол общий садился, гад! Место правильного мужика занял.
- Через него, падлу, всю хату могли "обиженкой" обьявить!
- Успокойтесь, - Поднял вверх руку Толик. - Успокойтесь...
- Да как же теперь?
- С вас спроса нет, - обьявил "смотрящий". - Вы ведь не знали? Верно?
- Конечно не знали, - послышались со всех сторон обрадованные голоса обитателей камеры.
- Не знали, - подтвердил Росляков.
- Ну и все! Шабаш на этом. - Толик припечатал ладонью доски стола - Но на будущее учтите: хочешь жить мужиком - живи. Никто не тронет. Работай честно, вовремя долю в общак вноси... А если с "опущенными" якшаешься становись и сам пидором.
Глава 3
- Васька! Дрыхнешь, как сурок... Проснись.
Рогов склонился в проход между койками и тряханул приятеля за плечо:
- Проснись, говорю. Хорош харей в подушку упираться.
- Ну чего тебе? - Сердито буркнул Росляков. - Ходишь тут, бродишь... Ни днем, ни ночью покоя нет.
Все же он поднялся, босыми ногами нащупал под койкой тапочки, пару раз шкрябнул ногтями мошонку и лишь после этого приоткрыл глаза:
- Душно как-то, бляха... Опять шныри форточки позакрывали, падлы. Кто сегодня на котельной, не знаешь?
- Китаец.
- Тогда ясно.
Васька с трудом координируя движения потянулся к прикроватной тумбочке, мизинцем зацепил фарфоровую чашку с росписью "под Гжель" и чуть не пролив её содержимое, жадно сделал глоток:
- Чаек будешь? - Протянул он чашку Рогову.
Тот молча отодвинул её обратно, под нос приятелю:
- Хлебни еще. Может, очнешься наконец.
- Да ты вообще сдурел, Циркач! - Возмутился Росляков. - Сейчас, наверное, часа три ночи. Я спать хочу, как покойник!
- Васька... - с нажимом произнес Рогов.
- Ну, что?
- Вставай, говорю. Дело есть.
- Чего случилось-то? Быченко, что ли, хозяина завалил из-за бабы своей?
- Остряк!
То, что начальник Тахтамыгденской колонии частенько спит с женой своего "вечно дежурного" капитана, в зоне знала даже самая последняя, прожженая до дыр кастрюля. И тема эта казалась настолько избитой и обмусоленной, что помянуть её для красного словца можно было разве что спросоня.
- Ну, чего там? - Ваське очень не хотелось выбираться из постели. За окном крепчал морозец, убаюкивающе мела поземка...
- С Дядей нелады.
- Плачет?
Проницательность Рослякова смутила приятеля:
- Ага. Плачет.
- Опять, наверное, где-то втихаря обкурился?
- Не похоже. - Виктор вздохнул. - Сидит в туалете, на подоконнике. Ногтем штукатурку царапает.
- Нашел занятие в три часа ночи... И, главное - место! - Васька выругался, потянулся и вновь с размаху влип физиономией в подушку.
- Ты чего? Эй?
Виктор прислушался к звукам, доносящимся из уст приятеля: нечто среднее между колесным скрипом и сопением тринадцатилетнего пса-пекинеса.
- Вот мудак! Опять спит...
Виктор решительно потянул на себя одеяло:
- Вставай!
В ответ Росляков только вяло отмахнулся, причмокнул губами и произнес:
- Сходи сам к нему, Витек. Пусть он тебе расскажет. А я это... Я то, что он тебе расскажет уже раз девять слышал.
... На территории исправительно-трудовой колонии УВ 14/5, где уже больше полутора лет просидел осужденный Рогов безраздельно властвовала длинная, зимняя приамурская ночь.
Помещение шестого отряда мало чем отличалось от обычной солдатской казармы. Довольно вместительное помещение - человек на сто.
Ряды металлических двухярусных коек вдоль стен, возле каждой прикроватная тумбочка, кое-где даже коврики. На стенах - декоративные цветы в горшочках, чеканка местного изготовления...
Администрация не против - пусть висят, глаз радуют.
Пробираясь впотьмах, Виктор изо всех сил старался не задеть о какой-нибудь стул или табуретку.
Сразу за кладовой и туалетом находилась отдельная комната, предназначенная для воспитательной работы с контингентом.
Здесь имелось все необходимое для скорого и надежного перевоплощения осужденных в людей если и не совсем новой формации, то хотя бы просто не опасных для общества. Деревянная трибуна, покрытая бесцветным лаком, герб, кумачевый стенд с портретами Политбюро в полном составе и отдельная экспозиция, посвященная Железному Феликсу.
