Никита Филатов - Огненный лис
- Точно говорю, отметелят нас всех при посадке в "столыпин", - нарушил молчание пожилой зэк и стал укутываться, несмотря на духоту, в большую ватную телогрейку.
Видать, бывалый человек - не ошибся.
Прежде чем очутиться в вагоне, каждый "этапник" пробегал сквозь плотно сомкнутый строй солдат внутренних войск.
Били сильно и больно - прикладами автоматов.
Самые хитрые из осужденных успели надеть зимние шапки, но выяснилось, что те, у кого их не оказалось, пострадали даже меньше: по голове им, во всяком случае, старались не попадать.
Рогову же, как ни странно, вообще повезло. Видимо, конвоиры, сплошь кавказцы и азиаты, приняли черноволосого, смуглого Виктора за своего и лишь имитировали удары.
В вагоне зэков распихали в зарешеченные купе - по восемь человек.
- Ах ты, блядь! - Выругался Рогов, карабкаясь на верхнюю полку.
- Чего бесишься, Циркач? - спросил у него тот самый парень, что помог забраться в автозак.
- Да понимаешь, - машинально ответил Рогов. - Хлеб и рыбу в машине забыл.
Только потом он спохватился и узнал собеседника:
- О, это ты? Ты меня за шкирку тянул?
- Ну, вроде я.
- Спасибо. Давай, залазь сюда.
Новый знакомый бесцеремонно отпихнул кого-то и уселся рядом с Виктором:
- Душновато здесь будет, когда чифир варить начнут.
- Как это - варить? - Удивился Рогов. - Здесь же нечем.
Сосед усмехнулся:
- Первоходчик?
- Да.
- Понятно... - Он подпер голову рукой и пояснил:
- Разожгут прямо на полу костерчик небольшой. Насыпят в банку жестяную чай - и сварят.
- А дрова?
- Ну, ты вообще! Тряпье-то на что? Бумага?
- А вагон не может загореться?
- Да и х... с ним! - Отмахнулся зэк. - Не вагон-то и был.
"Столыпин" вздрогнул. Послышался характерный лязг.
- Прицепили, - сказал кто-то внизу.
- Слышь, Славка? - Окликнул сосед Виктора.
- Чего? - отозвался тот же голос.
- Вали ко мне. Места много, и пассажимр прикольный... А главное - у него жрать ни хрена нету. Не дадим пропасть человеку?
Через мгновение между полками просунулась рябая морда, о таких говорят в народе: шилом бритый.
- Знакомьтесь, - предложил сосед. - Это Славка Шипов, кореш мой. И, как говорят обычно в детективах, он же - Дядя.
- Очень приятно, - протянул Виктор руку.
- Ну, а я - Васька Росляков.
- Будем знакомы... Рогов Виктор.
- Циркач! - Напомнил о недавнем происшествии сосед.
Локомотив загудел - протяжно и тоскливо.
- Ну, вот... - прокомментировал Дядя. - Сейчас - ту-ту, и через пару дней: здравствуй, тюрьма!
- Скорее бы, - Росляков откинулся на спину и сверля взглядом грязный потолок крикнул, обращаясь ко всем сразу обитателям вагона:
- А что, братва? Слабо "столыпин" раскачать?
... Благовещенский следственный изолятор построили то ли в конце прошлого столетия, то ли в начале нынешнего. Говорят, принимали в его строительстве участие китайцы - а эта нация, как известно, возводить капитальные строения умеет. Вспомнить хотя бы Великую Стену...
Здание в Благовещенске, разумеется, Великой Китайской Стене по грандиозности замысла и исполнения несколько уступало, но вот с пресловутыми Питерскими "Крестами" могло поспорить легко.
Мрачные сырые подвалы... Несколько этажей вглубь земли, сложенных из грубоотесанного природного камня. Сквозь шероховатые, местами покрытые зеленовато-бурой плесенью стены непрестанно сочится грунтовая вода. Ее то и дело откачивают заключенные из обслуги, но пол в камерах все равно никогда не бывает сухим.
Впрочем, справедливости ради стоит отметить - зэков здесь давно уже не содержат. Подвалы в основном используются в качестве неких "отстойников", куда ненадолго размещаются вновь прибывшие, прежде чем их рассортируют и расселят по камерам верхних этажей.
Тут же проводится тщательный шмон...
Номер "четыре-четыре". Все очень просто, как в гостинице: первая цифра обозначает этаж, вторая - порядковый номер камеры на этаже.
Внутри два ряда двухярусных металлических коек-"шконок", длинный деревянный стол, такие же лавки. В углу - "параша" и черный от ржавчины умывальник.
Тюрьма - она тюрьма и есть.
Кстати, почти в каждой камере имеется окно. Оно, правда, наглухо закрыто решеткой, и редкий лучик попадает внутрь сквозь хитрое переплетение зазубренного металла, но с мая по октябрь заключенных это даже радует.
В этот период сильна солнечная активность в Амурской области, небо ясное - ни облачка. Налетит порой ураган, раздует, развеет... и вновь затишье.
Жарко, душно. Стены перегреваются, кровля раскалена чуть ли не до бела. А в камерах народу, что сельдей в бочке - не продохнешь. Если ещё и солнышко внутрь, сварились бы заживо.
Теперь, слава Богу, осень. Ночи прохладнее, полегчало немного.
Рогов сидел в "четыре-четыре" уже полтора месяца. Ждал отправки на зону...
По случайности, вместе с ним мариновались новые кореша - Васька Росляков и Шипов по прозвищу Дядя.
- Ну? Что у нас на обед сегодня?
В окошке "раздачи" возникла привычная и даже успевшая надоесть рожа заключенного-"баландера". Хмуро глянув на Рослякова, он плеснул в миску горячего варева:
- Плов. Из семи х..в!
Приятель Рогова хотел было что-то ответить, но сдержался. Принюхавшись, он довольно мирно посоветовал:
- Ты не остри... Глянь лучше! Вроде, кольцо в миску попалось. Никак, серебряное?
"Баландер" подвоха не уловил:
- Где? Что ещё за кольцо такое? - Заглянул он сквозь окошко внутрь камеры.
И в тот же момент Росляков с видимым удовольствием выплеснул горячую баланду ему в физиономию.
Оглушительный вопль, раздавшийся из коридора, по силе и громкости не уступал реву сверхзвукового истребителя.
Внутри камеры тоже возникло некоторое оживление. Кто-то хвалил и подбадривал дерзкого зэка, кто-то, напротив, роптал, что теперь из-за Васькиной выходки стоит ждать в гости "дубаков", которые отметелят тут всех без разбору.
Однако, это был именно тот исключительно редкий случай, когда мрачные прогнозы не оправдались. Скорой расправы не последовало.
Администрация приняла другое решение.
... Ранним утром дверь с номером "четыре-четыре" со скрежетом распахнулась и внутрь ступил худощавый, жилистый зэк лет тридцати.
Глянув на вновь прибывшего, обитатели камеры разом стихли: чем-то опасным и не знакомым пока повеяло от него, некое предупреждение и даже угроза угадывались в каждом движении, жесте.
Казалось, вместе с этим человеком в камеру вторгся неписаный, но прочный уклад лагерной жизни.
- Здорово были! - Зэк изобразил улыбку краями губ, но взгляд его при этом остался колючим и холодным:
- Ну, кто у вас здесь "смотрящий"?
- Да, в общем... Нету! - Послышалось со шконок.
- А что ж так?
- Не обьявляли еще, - ответил за всех вышедший вперед Росляков. "Малявы" засылали по хатам, но тюрьма молчит. Везде первоходчики, сами ни хрена не знают. А авторитетов нет.
- Да-а, - нарочито вздохнул зэк. - Это верно...
Он прошел по камере и уселся за стол:
- Времечко тяжелое сейчас. Ментовской беспредел!
Обитатели "четыре-четыре" сгрудились вокруг. Убедившись, что его внимательно слушают, незнакомец продолжил:
- Тахтамыгденской зоне менты хребет взломали... Слышали, нет?
- Нет, - опять за всех ответил Васька.
- Бунт был. Мужики "опущеных" били. Те оборзели совсем, за общие столы жрать полезли. Братва возмутилась... Хозяин в зону войска загнал, всех поломали. Теперь "красная" зона в Тахтамыгде.
- Вот это новости! - Не удержался Дядя. - Что же там теперь?
- Теперь козлы всякие в почете. "Эспэпешники" и прочая мразевка. Пацаны, кто с понятиями, в БУРе закрылись. Говорят - лучше в камере срок добить, чем в козлятнике этом.
- Как же жить, братан? Обьясни. - Попросил Васька. - Отказ от зоны писать, что ли?
- Не стоит, земляк. Это проще простого...
Зэк встал и прошелся по камере:
- Зону возрождать надо. Наши там уже стараются, и мужики их поддерживают... Правильно жить надо, понятно?
- Конечно, - кивнул Росляков и хотел ещё о чем-то спросить незнакомца, но в этот момент с улицы, из-за решетки послышался приглушенный крик.
Похоже, кто-то из другой камеры хотел докричаться до обитателей "четыре-четыре".
Росляков кивком указал на дверь. Дядя встал, подошел и заслонил спиной смотровой глазок.
- У-у-у... "Четыре-четыре"! - Послышалось вновь.
Васька подтянулся к решетке:
- Говори, братан!
- Это "четыре-два"! - Отозвался тот же голос. - "Коня" ловите!
"Конем" в тюрьме называли длинную, свитую из всевозможных ниток веревку с привязанной на конце спичкой.
Веревку эту опускали в канализационную трубу.
Из соседней камеры, или из "хаты" выше либо ниже этажом запускали такую же, после чего обязательно сливали воду. Поток подхватывал конструкцию, увлекал за собой, вертел, крутил... Если "кони" встречались в трубе, концы их обязательно спутывались.
Затем осужденные вытаскивали своего "коня" и вместе с ним соседского. Таким образом, получалось нечто вроде веревочной почты.
