Лили Райт - Танцуя с тигром
Томас холодно посмотрел на нее.
– Я думал, что женщине с твоим воображением понравится быть Малинче, что ты найдешь способ удивить и очаровать скромного мальчика из Огайо. Готов поспорить, в детстве ты обожала цирк.
Анна поджала губы. Все ли ее желания были столь очевидны?
– Давай смотреть правде в глаза: с художниками с zócalo покончено. – Томас дотронулся до ее плеча. – Надень маску. Удиви меня танцем. Я привез музыку.
Анна удалилась в ванную, пытаясь справиться с головокружением. Ей доводилось заниматься сексом и по более грустным причинам. Неуверенность в себе. Скука. Жалость. Это мог бы быть самый героический секс из всех, что когда-либо у нее был. Самый удовлетворяющий. Она трахнет Томаса Мэлоуна, а потом надерет ему зад. Ровно через год она наденет свое маленькое черное платье и пригласит его на большое открытие галереи имени Роуз Уайт Рэмси в Метрополитен-музее. Она станет жертвой, только если замешкается. Конечно, она знала, что делать с маской Ла Малинче. Каждая женщина знала. Маска была тяжелой, но не до невозможности. Анна посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на нее воззрилась девушка, больше похожая на проститутку из тех, что работали в «Ви-Ай-Пи Отеле».
И она подумала: «В среднем снежинке требуется два часа, чтобы упасть».
Она открыла дверь ванной комнаты. Зазвучала бразильская музыка – карамелизованный поп. От света восковой свечи комната стала плавучей и золотой, стены дрожали. Одетый, Томас прислонился к дальней стене. Браслет упал на его запястье. Каждая их встреча, каждый взгляд и слово, предложение и встречное предложение должны были привести ее сюда. Он хотел, чтобы она станцевала для него маску. И ко всему прочему он знал, что она готова сделать это для него.
Анна танцевала. Решительно, опасно, умело. Она соблазняла его. Она соблазняла себя. Скользя в своих армейских ботинках, она позволила кофте сползти с плеча и безвольно упасть на пол. За кофтой последовало и платье. Когда оно оказалось у ног, Анна погладила свою комбинацию. Она трогала себя. Мужчинам нравилось смотреть на отличия мужского и женского тел. Она не была обнаженной. Она была в костюме. Нагая, но таинственная, она была Анной. Она была Малинче. Шлюхой. Героиней. Пленницей. Мятежницей. Забудь о молельне. Она была, черт побери, новой религией. Ее грудь – божественные облака. Ее киска – пылающий костер.
Анна нашла свой бокал. Томас снова наполнил его.
– Как у меня получается? – Она была пьяна, но ей было безразлично. Она собиралась выйти из этой игры победителем. Увезти домой главный приз.
– Великолепно, – сказал он.
– Ты знаешь, как заканчивается танец.
– Стриптизеры не разговаривают, – прервал ее Томас.
– О да, понимаю, – с напускной серьезностью она произнесла фразу, которую часто говаривал ее учитель испанского: – Con la boca caillita, te ves más bonita[186].
Она запоминала самые смешные вещи.
Томас приложил палец к ее губам:
– Именно.
Анна обернулась, закружилась, полностью отдавая себя во власть музыке. Маска не имела ценности, пока в ней не потанцевали. Может быть, то же самое относилось и к женщинам. Она танцевала. Она разделась. Она осталась только в бюстгальтере и трусиках. Томас все еще был одет.
– Если это стрип-покер, то я, кажется, проигрываю.
– Тсс.
Она увлекла его за собой к кровати, нежно, но настойчиво уложила, села на него верхом и погладила его бедра. Ключей не было. Маска была слишком тяжелой, и она сняла ее. Томас напрягся. Ее губы коснулись его губ, но он не ответил взаимностью. Он не дотронулся до нее. Отдалился. Дистанцировался. Он был тверд, но не там, где это сейчас было нужно.
– Что-то не так? – Она была достаточно уверена, что все делает правильно.
– Было бы лучше заняться этим в часовне.
– Так ты занимаешься этим в часовне?
– В зависимости от обстоятельств.
– Я думала, ты никого туда не пускаешь.
– Однажды. Когда у нас будут отношения.
– Каким словом ты это называешь?
– Интрижка.
Анна встала, нашла свое платье. Потребовались усилия, чтобы сдержать подступающую тошноту. Ее отверг мужчина, которого она не хотела. Оксюморон. Кое-что. Лежа на кровати, она поерзала спиной по его пиджаку, чтобы понять, пусты ли карманы. Ключей не было. Оставался только портфель, который стоял раскрытым на столе. Сквозь жалюзи виднелась красная неоновая вывеска mariscos al cheff[187]. Она чувствовала себя светловолосой женщиной с картины Хоппера – соблазнительной для других, сломленной внутри.
– Ты привез меня в этот замечательный отель, чтобы просто потанцевать? – Анна пыталась понять, что происходит.
– Мы учимся доверять друг другу.
Анна резко обернулась.
– Я доверяю мужчине, который хочет меня. Это я понимаю наверняка. А то, что происходит сейчас, я не понимаю.
– Подождем до часовни. От долгого предвкушения удовольствие становится сильнее. Как у девственниц в первую брачную ночь.
– Девственниц? – Анна оглядела комнату в поисках молодой невинной девы.
– Выражаясь метафорами.
– Девственница не прочь еще выпить. На этот раз чего-то прохладного. Я видела машину со льдом снаружи.
Томас резко встал, пригладил волосы, а потом исчез так быстро, что Анна на секунду задумалась, не бросает ли он ее здесь, но тут же услышала хруст падающего льда. Она нашла связку ключей в кармане его портфеля. Она работала быстро – не подошедший ключ в считаные мгновения оказался в связке. Но какой ключ нужно было снять? Ее внимание привлекла открытка, лежавшая в портфеле, – черно-белая фотография гламурной женщины, чье лицо было вымазано белой пастой. Очередная подколка от Рейеса? Анна перевернула ее и прочла надпись на обратной стороне. «Жюльет в маске из глины»[188] из Музея Гетти[189]. Она посмотрела вниз, на подпись. «С любовью, Холли». Открытка начиналась словами: «Привет вам обоим, увидев эту открытку, я сразу подумала о…»
– Что ты делаешь?
Томас Мэлоун стоял в дверном проеме.
– Ищу сигарету. – Анна зашуршала бумагами, закапывая открытку поглубже. – Ты брал их с собой?
– Ты рылась в моих вещах.
– Искала сигареты. – Анна смотрела ему прямо в глаза, не моргая. – А что? Ты прячешь там какие-то секреты?
– Конечно.
Он протянул Анне ведерко со льдом. Она взяла бутылку. Ни ключа. Ни секса. Провал операции свел на нет легкий дурман алкоголя в ее сознании.
– Надень маску обратно, – попросил Томас. – Она становится тобой.
– Нет, это я становлюсь ею. Ей.
Он сел на кровать и поманил ее рукой:
– Ложись со мной. Я хочу представить нас вместе.
– Мы вместе. Мы были еще ближе.
Он завязал ленты ее маски. Она позволила ему сделать это. Томас лег на кровать, закрыл глаза и стал гладить ее груди через платье. Она легла рядом с ним и наблюдала за его лицом. Его рот растянулся в довольной улыбке. Она, сама от себя не ожидая, была возбуждена.
– Что ты видишь? – спросила она.
– Мы занимаемся любовью в часовне.
– На мне есть маска?
– Конечно.
– Тогда откуда ты знаешь, что это я?
Мимо пронесся полицейский автомобиль, завизжала сирена.
Он не ответил, и Анна пощекотала его за ухом.
– Я хочу, чтобы ты показал мне свою часовню.
– Скоро возьму тебя туда, – промурлыкал он.
– Я не могу больше ждать.
– No veo la hora. Так говорят аргентинцы. «Я не вижу час».
– Я не вижу даже минуту.
Время шло. Время шло, пока они лежали в кровати номера в «Ви-Ай-Пи Отеле», два американца в Мексике. А снаружи на здании висело голубое объявление о наборе персонала, а снаружи мальчик ехал без рук на велосипеде, а снаружи с завода «Кока-Колы» шли сотрудники, сдавшие ночную смену, а снаружи в дверях дома сгорбились две монашки, продававшие сухое сахарное печенье, тридцать песо за пакетик. Они лежали в темноте и молчали. Мужчина, по лицу которого разлилась улыбка, и женщина в маске.
24
Садовник
Хьюго снял маску тигра и почувствовал такую боль, словно по сердцу полоснули ножом. Солнце нещадно обливало его своим светом, наполняя пах ноющим чувством тоски. Один желтый свет напоминал ему о другом. В Сан-Хуан-дель-Монте начался Карнавал, и вдалеке на помосте восседали местные высокопоставленные лица, расфуфыренные, как чучела. Духовой оркестр настраивал свои тихие инструменты под тончайшим тканевым навесом. Каждая травинка, каждое живое существо изнывало от жары. Хьюго подцепил носком кусок засохшей грязи, представляя, как он уже совершил то, ради чего пришел сюда, и удалился на достаточный промежуток времени вперед в своей памяти, но мэр только-только подошел к микрофону, и речь его расцветала, как маковое поле.
Он благодарил всех и каждого в отдельности за то, что посетили Сан-Хуан-дель-Монте, в огромном штате Оахака, в великой Мексиканской республике. Он напомнил всем и каждому в отдельности, что эти танцы возвращают нас к эпохе конкистадоров, когда испанцы принесли индейцам католицизм, а индейцы поддразнивали завоевателей танцами, которые будут исполнены сегодня.
