Лили Райт - Танцуя с тигром
Было самое время помолиться, но все, что пришло в голову черному археологу, это просьба: «Пристрелите меня прямо сейчас» – концовка шутки, которую он тоже не смог вспомнить. Цемент достиг локтей. Это были не мужчины. Это были псы. Он слышал об обезглавливании, нецензурных выражениях, которые вырезали на трупах, но не о таком. Это было ненормально.
На ум пришла еще более унизительная мысль: его хоронили заживо в ванной не потому, что он украл посмертную маску, а чтобы послать Гонсалесу сообщение. Он больше не был Кристофером Мэддоксом; он был доской для объявлений, человеком-почтовой-открыткой. Даже собственная смерть ему не принадлежала. Его кишки опорожнились. В ушах зазвенело. С подбородка начал капать пот. Он был молодым парнем, одаренным парнем. «Никто другой не может найти вещицы, которые могу найти я».
Он мог бы попытаться убежать, но они убьют его без труда. Он мог бы закричать, но никто не услышит его. Он мог бы подождать, и кто-нибудь, возможно, нашел бы его. Он был сокровищем, глубоко погребенным сокровищем, черным археологом, которому нужен свой черный археолог. Принцип Равновесия Противоположностей по Мэддоксу подводил его во всех отношениях.
Лопата за лопатой.
Закрыв глаза, он снова стал мальчиком на пляже в Северной Каролине. Сестра закапывала его в мягкий мокрый песок. Она сделала небольшую ложбинку и уложила его туда, а затем принялась закапывать. Океанские волны разбивались о берег через равные промежутки времени. Его кожа источала неуловимый аромат кокоса. В волнах резвились песочники. Такой день мог бы длиться целую вечность. Лежавшая в шезлонге мать проверила свой загар, радуясь, что кожа больше не белая, как сметана.
Цемент подступил к горлу.
– Подожди здесь, – сказал Фео. – Мы вернемся после обеда.
23
Анна
Томас Мэлоун вел автомобиль быстро, что Анну не удивило. Гораздо бóльшим сюрпризом для нее стало то, как комфортно и хорошо было ехать в его машине, смотреть, как он переключает передачи, чувствовать дуновение ветерка, врывающегося в открытое окно, стремительно ехать куда-то. Армейские ботинки, летящее платье, красная, как розы на День святого Валентина, помада – она оделась так, чтобы получить то, что хотела. На перекрестке они остановились у дома, выкрашенного в приторно-терракотовый цвет. На стене висела клетка для птиц. Внутри сцепились две канарейки – ужасающий, пронзительно визжащий клубок перьев. Мексика всегда славилась этим: борьба красоты и жестокости.
– Я рад, что ты позвонила, – сказал Томас. – Посмотри назад. Я взял нам коктейли.
На заднем сиденье стояли кулер, термос и две чашки.
– «Маргарита»?
– Para todo mal, mezcal, y para todo bien también[184].
Она наполнила обе чашки, протянула ему одну и почувствовала ледяной холод, поставив свою чашку между бедер, чтобы не пролить.
Они двигались в тесном потоке машин, проехали мимо парка Эль Ллано, где молодые семьи с колясками толпились в очереди за фруктовым льдом. Нормальные люди делали нормальные вещи в воскресной полуденной жаре. Легко было побиться об заклад и выиграть пари, что она была единственной женщиной в Оахаке, которая соблазняла гнусного коллекционера искусства, чтобы украсть посмертную маску эпохи ацтеков.
– Ты уже успела завести друзей? – спросил Томас. – Кроме нас.
Намереваясь использовать ревность для собственной выгоды, Анна ответила:
– Встретила местного художника. Констанс знакома с ним. Сальвадор Флорес. Он пригласил меня на Карнавал в Сан-Хуан-дель-Монте.
Томас бросил на нее испепеляющий взгляд.
– Я думал, ты сообразительнее.
– Что это значит?
– Он предложил тебе быть гидом, чтобы показать тайные места, известные только ему? Поехать на осле? Купить барахло у его бабки по очень привлекательной цене, только для своих? – фыркнул Томас. – Я не знал, что тебя потянуло на местных.
– Ладно. – Анна сложила руки на коленях. – Довольно. Мне нужно отпроситься с работы во вторник. Хорошо?
Проигнорировав вопрос, Томас поджал губу, как обиженный ребенок:
– Бедный Сальвадор. Он приходит к zócalo и накидывается, словно ястреб, на одинокую девушку, которую видит. Это была ты? Ну, теперь все в прошлом. Я тебя спас. – Коллекционер погладил ее по бедру. – Как забавно. Обычно в его сети попадаются девчонки-школьницы, которые учат здесь глаголы настоящего времени по программе обмена. РРРР, РРРР на мотоцикле.
– Куда мы едем? – холодно спросила Анна.
– Не печалься. Он сбивал с толку самых лучших из них.
– Куда мы едем?
– Тут неподалеку есть местечко, которое мне нравится. Я подумал, мы можем провести там время и поговорить.
– Какого рода местечко?
– Увидишь. Фешенебельным его не назовешь, но я не думал, что тебе нужно что-то сверхмодное.
– Не нужно.
– Хорошая девочка.
Последние его слова разозлили Анну. Как будто это была его работа, его право – оценивать и присваивать ценность, манипулировать ею, одобряя поведение, которого он хотел. Она стала хорошей девочкой только тогда, когда ей заранее понравилось место, куда он уже давно решил ее отвезти. Она хотела сказать: «Ты не можешь решать, что плохое, а что хорошее». Она хотела сказать: «Только то, что ты старше, не означает, что ты обязательно прав». Но Анна Букман заткнулась и держала рот на замке. Ей были нужны ключи.
Когда они выехали на уродливые задворки города, Томас повернул на парковку мятного бункера с вывеской «Ви-Ай-Пи Отель». На фасаде здания танцевали чечетку яркие фламинго в шляпах набекрень, скрывавших коварные глаза этих длинноногих птиц. Томас завернул за угол здания, припарковался прямо перед комнатой номер семь. Затем без единого слова вышел из машины, открыл багажник, достал оттуда портфель и картонную коробку.
– Я привез тебе подарок. – Он помахал коробкой, дразня Анну, увлекая ее за собой в номер. Дверь за ним захлопнулась.
Анна сидела, раздумывая, что делать дальше. «Ви-Ай-Пи Отель» был чем-то вроде дешевого почасового мотеля, частыми постояльцами которого были дальнобойщики и проститутки, политики среднего звена со своими пассиями. Анна не знала, должно ли ей это польстить или привести в смятение. Она понимала, что сглупила, поехав с ним на край города без мысли о том, что он хочет секса, но и сидеть в машине сейчас было не менее глупо – беззащитная, брошенная. Последний чемодан, который ездит по кругу на багажной ленте аэропорта.
Анна плеснула себе остатки «маргариты» из термоса.
К тому моменту, когда она вошла в номер, алкоголь расслабил ее и отогнал опасения. Ей нравилось, как после пары бокалов простые действия становились трудными, а сложные – невообразимыми и, таким образом, снижали ее требования к самой себе до удобоваримого уровня. Ходьба. Беседа. Мелкая кража. Будучи навеселе, она все равно могла справиться со всеми тремя вещами. Ей просто нужна была пара минут наедине с его ключами – вернуть не подошедший, взять другой. Отправь его за льдом. Посмотри в карманах пальто. Пусть он примет душ. Поройся в брюках. Дождись, пока он уснет. Залезь, твою мать, к нему в трусы.
Все еще колеблясь, Анна вошла в скромно обставленную комнатушку. Такая могла быть где угодно. Финикс, Тайпей. Бесстрастность этого места возбудила ее. Они находились в коробке анонимности и безразличия. Все, что здесь происходило, не имело никакого значения. Томас лежал на кровати, закинув ногу на ногу.
– Довольно интересное место для разговора, – сказала Анна.
Она увидела свое отражение в зеркале. Круги под глазами превратились в маленькие мешки беспокойства. Томас уже откупорил литровую бутылку мескаля и налил две стопки.
Он положил на нейлоновую простыню ножницы и подвинул их Анне:
– Открой свой подарок.
Анна оценила коробку. Открыть ее означало принять то, что скрывалось внутри. Кроме того, это значило обладать тем, что он ей преподнес.
– Это совершенно не стоило делать… – Анна всегда говорила это, когда ей дарили подарки.
– Я хотел этого. Открывай. Потом решишь.
«Решу что?» – едва не спросила она.
Анна разрезала ленту. Стенки коробки упали. Со дна коробки на нее смотрела маска чувственной женщины с буйной рыжей гривой и миндальным разрезом глаз. На каждой точеной скуле была золотая муха. Полные губы будто нашептывали какую-то тайну.
– Она прекрасна.
– Я тоже так думаю.
– Кто она?
– Малинче. Владычица Кортеса.
– Предательница? Ну спасибо.
– Та, которая соблазнила конкистадора.
– Самая ненавидимая женщина в Мексике. Переводчица, которая продала всех аборигенов.
– Женщина, которая помогла католицизму восторжествовать над языческой практикой приношения в жертву невинных людей и сделала так, что Дева Мария стала самой любимой и почитаемой святой.
– La chingada[185]. Шлюха. – Анна допила свой мескаль и почувствовала на языке грязь – от слов и алкоголя. – Если я Малинче, то ты Кортес. Он, случайно, не болел сифилисом?
