Рауль Мир-Хайдаров - Масть пиковая
– И что он ответил на такую откровенность?
– Сказал, что я еще не знаю силы и мощи партийного аппарата, где он не последний человек, впрочем, его трудно было в чем-то переубедить, особенно в последние годы, когда тесно контачил с семьей Леонида Ильича.
– И что, он совсем не внял, говорили вы все-таки убедительно, особенно насчет следователей КГБ, по его делу тоже присутствовал человек оттуда, вы в воду глядели, – пытаясь прояснить для себя кое-что, хитро обронил хозяин дома.
– Освобождение полковника Нурматова он считал себе по силам, и я его особенно не отговаривал от этой затеи. Мне лично Нурматов был глубоко несимпатичен, и судьба его меня не волновала. К себе я его и на дух не подпускал, хотя он всячески стремился сблизиться. Однажды он попытался взять меня за горло, не вышло. Хотел, пользуясь мундиром, испытать на испуг, и я не стал жаловаться хозяину на самоуправство свояка, хотя Тилляходжаев догадывался, что между нами пробежала черная кошка. Но я показал ему, что его ждет, приехал среди бела дня на работу и вывез его прямо из кабинета, натерпелся он страха на всю жизнь. Меня всерьез беспокоила судьба самого Анвара Абидовича, может, я старомоден, сентиментален, но я обязан ему многим и не хотел уходить в сторону при первой беде хозяина. Убедить в грозящей опасности мне его все-таки не удалось, но кое-что я все-таки предпринял, на будущее, так сказать. У него большая семья, шесть детей, уже пошли внуки.
– Да, двое его сыновей заканчивают юридический факультет нашего университета, – вставил свое слово прокурор, давая понять, что и он хорошо осведомлен о семье человека, недавно претендовавшего на место Шарафа Рашидовича.
– Толковые ребята, раз в месяц непременно обедаю с ними в чайхане на Бадамзаре. Мы с Анваром Абидовичем решили, что они останутся в Ташкенте. Каждому я помог приобрести кооперативную квартиру в респектабельном районе, есть у них и загородные дома, купленные отцом на подставных лиц еще пять лет назад, будущее молодых людей мы успели все-таки продумать. Но я не об этом хотел сказать. После ареста полковника Нурматова. я попросил его ссудить миллион одним моим знакомым, затеявшим крупное дело и имеющим надежное прикрытие, заверил, что этот миллион и будет страховать его семью, что бы с ним ни случилось. Отдавая «лимон», он автоматически становился первым пайщиком и на одни проценты с оборота мог обеспечить даже своих малолетних внуков. Тут он не стал упираться, наверное, подумал, какая разница, где они лежат. Он был неплохой экономист и в последние годы не жаловал бумажные деньги, может, оттого расстался с ними без сожаления, зная, что они обесцениваются с каждым днем. Как бы там ни было, пока я жив, его семье не придется бедствовать, даже если он, несмотря на его колоссальные связи, и не сможет вырваться из беды, в которую попал…
И вдруг, когда хозяину дома показалось, что Шубарин настроился на сентиментальную волну, смирился, что секретаря обкома больше нет у власти, прозвучал жесткий вопрос, вернувший его на землю.
– Чем вы конкретно можете помочь моему патрону? И кого из свидетелей в первую очередь нужно убрать или серьезно побеседовать с ними, чтобы облегчить участь нашему другу и покровителю?
– Помочь? – искренне удивился прокурор, понимая, что не Шубарин, а он сам попадает под еще большее влияние Японца и что тот диктует свою волю, а вопрос его скорее похож на приказ. – Увы, во-первых, дела я не видел, оно в руках у следователя КГБ. Во-вторых, все начнется, когда предъявят обвинение и пойдут допросы, тогда и станет ясно, кто больше всего мешает ему и кому следует дать «закурить»… Конечно, я уверен, все будут открещиваться от этого дела, как черт от ладана, и мне придется заниматься им вплотную, не исключено, что я смогу видеть его и присутствовать на каком-нибудь допросе, это в моей компетенции… Трудные времена настали, Артур Александрович… – заключил он на философской ноте.
– Нет, почему же трудные? Легкими они никогда не были, а теперь стали непонятными, это верно. Как только поймем, чего хочет новая власть, так многое и образуется. – И, считая разговор оконченным, сказал: – Через час пятнадцать минут вылетает самолет на Заркент, я должен срочно встретиться с ним, может, и удастся что-нибудь предпринять. А вам за информацию спасибо. – И, пожав руку, стремительно вышел из кабинета.
«Вот так прибрал к рукам Шубарина», – подумал растерянно прокурор Акрамходжаев и кисло улыбнулся.
Арест секретаря обкома из Заркента словно разбудил крупных должностных лиц от спячки, снял со многих глаз пелену беспечности, и Сенатор стал замечать тайное объединение или примирение кланов, состоявших в давней вражде, не поделивших сферы влияния в республике. Наконец-то поняли – время не для конфронтации и амбиций, что выжить можно только действуя единым фронтом против перемен, против тех, кто пытается навести порядок Изменилось и отношение партийного аппарата к прибывшим группам Прокуратуры СССР, работавших во всех областях республики. Раньше, на первых порах, когда еще не прояснились цели, они получали полное содействие и понимание, но после ряда непредсказуемых арестов им стали чинить препятствия, повсюду давали понять, что дальнейшее их пребывание в крае нежелательно. И опять пошли версии, и в печати, и с высоких трибун, что присутствие такого количества юристов извне оскорбительно для суверенной республики, что это плохо отражается на настроении народа, хотя всем было ясно, что занимаются в основном теми, кто наворовал многомиллионные и многотысячные состояния на беспросветной нищете своих же многодетных дехкан.
Во все времена, везде, при любой системе добро и зло делалось от имени народа. А люди, разрабатывавшие подобную версию, хорошо знали историю и поднаторели в демагогии. Задушив свой народ хлопковой монокультурой, ради золотых звезд, нынче стали рядиться в тогу его защитников, тайно радуясь и благословляя великолепное время правления без персональной ответственности. Сегодня при очевидном экономическом крахе края и грозящей экологической катастрофе из-за загубленной гербицидами земли и усыхающего Арала все можно свалить на дядю, на мифическую Москву, Кремль.
Сухроб Ахмедович внимательно читал выступления крупных деятелей региона и удивлялся, что ни один даже не попытался разделить эту ответственность хотя бы пополам с центром.
В этой ситуации Сенатор понял, оценил, какой ключевой пост он занимает в столь ответственный для республики период. К нему практически стекалась информация из всех административных органов, включая КГБ, он имел возможность присутствовать на любом мало-мальски важном оперативном совещании, будь то в МВД, прокуратуре, Министерстве юстиции, Верховном суде, находящимися под надежным оком Салима. Правильно они рассчитали когда-то, застолбив место в Верховном суде, там решалась судьба многих денежных людей, не принадлежащих к партийной и советской элите, ими занималась вплотную Москва, и судить их, вероятнее всего, предстояло Военной коллегии Верховного суда СССР. Сенатор видел официальные рапорты следователей по особо важным делам, где они отмечали, что начальник областной торговой вотчины Тилляходжаева, некий Шудратов, арестованный одновременно с полковником ОБХСС Нурматовым, свояком секретаря обкома, предлагал миллион только за то, чтобы его дело со всеми обвинениями передали в Верховный суд республики, видимо, хорошо знал нравы местной Фемиды.
Еще одним нескончаемым источником информации Сенатору служили… анонимные письма, их поток, и без того никогда не прерывавшийся с тех печальных тридцатых годов, в период правления Андропова – Черненко вырос в десятки раз.
Снова, пользуясь историческим опытом, одни пытались руками государства потопить других, и опытный глаз Сухроба Ахмедовича безошибочно видел в большинстве из них только корысть и зависть, иных, добивающихся правды и справедливости, встречалось мало, они тонули в море оговоров, да они и не интересовали прокурора.
Можно сказать, у Акрамходжаева даже хобби появилось, он тщательно и любовно собирал подметные письма, систематизировал их по тематике: хищения, взятки, должностные преступления, аморальное поведение, политическая неблагонадежность. Часто из разных источников сигнализировали об одном и том же, и опять же он интуитивно чувствовал, стоит ли за ними дирижер, закоперщик или действительно прорвало плотину терпения. Такую информацию он ставил особо высоко, выделял ее, тут, при надобности, прихлопнуть человека ничего не стоило. Иногда он часами читал анонимки, для него это было увлекательнее самого изощренного кроссворда, так он тренировал свой коварный ум: высчитывал, сопоставлял, анализировал, приходил к неожиданным выводам.
Технологию составления грязных писем он знал хорошо, потому-то и легко ориентировался в них, немало людей они с Миршабом скомпрометировали, довели до инфаркта. Если к иному человеку не имели подхода, писали сами на собственное имя в прокуратуру анонимное послание, с чем и приступали к делу. В какую бы он ни приходил организацию, всегда интересовался – а как у вас идет работа с сигналами трудящихся? И при случае всегда снимал для себя ксерокопии с наиболее интересных доносов, затрагивающих определенный круг людей, для пополнения личного архива. У него с дружком давно появились планы обзавестись персональным компьютером. В него они собирались подробнейшим образом внести все данные по анонимным посланиям. Они даже оплатили японский комплект «Агари», но человек по гостевой визе из США, которому они помогли по линии ОВИРа с выездом, задерживался. Иным письмам он давал ход и даже контролировал их выполнение, тут уж учитывались ближайшие планы и сводились счеты со старыми недругами. Поистине на волшебном месте он оказался, оставаясь в тени, успел нанести кое-кому сокрушительный удар. Но не только перемирие или объединение враждующих кланов наблюдал он, иные, пользуясь временными успехами, дорвавшись до власти, старались свести счеты с теми, кто еще вчера им оказывался не по зубам. В ход тут шло все, и собственные возможности, когда оттирали от кормушек, выгоняли со всех престижных и хлебных должностей конкурентов, расправлялись и откровенными доносами, и анонимками, используя государственные рычаги и карательный аппарат.
