Анна Князева - Подвеска Кончиты
– Что?
– Как я могла забыть!
– Да говорите же! – вскрикнул Ломашкевич.
– Черный Монах!
Мгновенно переменившись, следователь ехидно спросил:
– Детективы читаете?
– Ну вот! Сначала Шепетов, теперь вы! – возмутилась она.
– Значит, читаете, – прозвучало как диагноз.
– Терпеть не могу! – Дайнека мужественно стерпела напрасное обвинение и назидательно пояснила: – Черный Монах – мужчина в черной куртке, с накинутым капюшоном, которого я видела в окно в тот момент, когда поезд стоял и открылось окно в пятом купе!
Выдержав паузу, следователь задумчиво произнес:
– Тогда все действительно интересней, чем могло показаться в начале нашей беседы.
Дверь беззвучно отъехала в сторону.
– Дмитрий Петрович, мы тут нашли одну, – усатая физиономия полицейского расплылась в ехидной улыбке. – Свидетельницу из соседнего вагона. Говорит, что сосед по купе потерялся.
– Давайте ее сюда!
– Мне выйти? – Дайнека хотела встать, но следователь знаком показал ей: «сиди», и она тихонько задвинулась в угол.
Через дверь в купе влетел розовый ворох тюля. Стало тесно, и Ломашкевич занервничал.
– Я так и знала, что этот мерзавец что-нибудь натворит! – раздался визгливый голос. – Когда он исчез…
– Минуточку! – прервал следователь. – Садитесь и – все по порядку!
Женщина в пеньюаре уселась рядом с Дайнекой. Оглянувшись на девушку, закинула ногу на ногу. Тапочка, отороченная розовым пухом, оказалась в непосредственной близости от колена следователя.
Ломашкевич предусмотрительно отодвинулся:
– Если я правильно понял, вы утверждаете, что из купе исчез ваш попутчик?
– Утверждаю?! Я заявляю! Мне этот мерзавец с самого начала не понравился. Такой молодой, но такой цини-и-ичный! Что же получается, если женщина одна едет – к ней любой может пристать?!
Ломашкевич сочувственно поинтересовался:
– Он вас обидел?
– И вы еще спрашиваете!
– Когда вы обнаружили, что попутчик исчез?
– В пять утра.
– В тот момент, когда вы проснулись?
– Да я и не спала вовсе… – женщина осеклась.
– Так что же вы делали? Где были все это время?
Свидетельница неожиданно возмутилась:
– А вот это не ваше дело! Я не обязана…
– Стоп! – прервал ее следователь. – Вы сами явились сюда, чтобы сделать заявление. И вдруг – отказываетесь давать объяснения. Как это понимать?
Он зафиксировал на ней тяжелый чекистский взгляд.
Женщина страдальчески сморщила и без того узкий лоб. Казалось, она стоит перед мучительным выбором.
– Ну, так что? – спросил Ломашкевич.
– Не знаю, правильно ли вы поймете меня… Женщина я молодая. – Перехватив насмешливый взгляд Дайнеки, она возмущенно добавила: – И незамужняя!
– Короче! – следователь потерял всякое терпение.
– Я была с мужчиной в соседнем купе.
– Вот видите – все очень определенно. Так, значит, вы не можете сказать, когда исчез ваш попутчик?
– Не могу.
– В купе остались его вещи?
– Какие там вещи! Босяк какой-то, всего и вещей – одна курточка. В ней и сбежал.
– С капюшоном? – спросила Дайнека.
Женщина дернула плечиком.
– А я почем знаю.
Ломашкевич поднялся.
– Пойдемте со мной, вы должны подробно описать внешность этого мужчины. Он не называл свое имя?
– Дмитрий.
– А по билету – Михаил Силантьевич Лобов, – вмешался в разговор полицейский, дежуривший в коридоре.
– До какой станции ехал?
– По билету – до Красноярска. Об этом проводница сказала, она и подняла тревогу.
– Мне-то он не ответил, куда едет! – оживилась свидетельница. – Морда на-а-аглая! Молокосос! Я ему говорю…
– Пойдемте! – прикрикнул Ломашкевич, и тетка ринулась в коридор.
Дайнека закрылась, но в дверь тут же бешено застучали.
– Кто? – спросила она.
– Я! – Ирина заскочила в купе и сразу кинулась к столику. – Ну, хоть бы одну конфетюлечку… Слушай, что я узнала!
– Здесь побывал следователь.
– Стой! – закричала Ирина. – Я – первая! Двойное убийство! Да?!
– В пятом купе, как мы и предполагали.
– Это ты предполагала, а я пальцем в носу ковыряла. Такой материал прохлопала! Про деньги он ничего не рассказывал?
– Про какие деньги? – Дайнека тем временем переодевалась – натягивала на себя чистые брюки.
– Здра-а-а-а-вствуйте, – театральным шепотом протянула Ирина. – Не знаешь о самом главном! Двое в соседнем купе – охранники. Они деньги шепетовские охраняли. Те, что на выборы.
– Да… ты… что… – вытаращив глаза, раздельно проговорила Дайнека. – Кто тебе сказал?
– Проводницы. Они в курсе всего. Представляешь, никто не заметил, что мы отстали от поезда!
– А я следователю обо всем рассказала.
– И про то, что отстали? – встревожилась Ирина.
– Нет, про то, что видела ночью. Про Черного Монаха.
– Мне ты ничего о нем не говорила.
– Не говорила, потому что забыла, а теперь вспомнила.
– Выкладывай! – потребовала Ирина.
– Это произошло около восьми часов вечера. Ты спала.
– Святое дело…
– Поезд встал, не доезжая Перми. Пропускали встречный товарняк.
– Ну! Не томи!
– В общем, когда товарняк прошел, в соседнем купе открыли окно. Было тихо, и я все хорошо слышала. Потом я увидела его…
– Кого?.. – прошептала Ирина.
– Монаха… Черного… – Дайнека тоже ответила шепотом. – Он шел вдоль насыпи.
– А дальше?
В дверь опять резко постучали, и обе девушки испуганно вздрогнули.
– Извините, – это был Ломашкевич. – Необходимо кое-что уточнить… – Увидев журналистку, он на мгновение задумался, но все же продолжил, обращаясь к Дайнеке: – Вы рассказывали, что за перегородкой, в пятом купе, все время кто-то кашлял, а потом перестал. Когда вы это заметили?
– Что?
– С какого времени вы уже не слышали, что он кашляет?
– Часов в семь-восемь вечера.
– Вы уверены? – Ломашкевич был явно обескуражен.
– Аб-со-лют-но!
– Что-то не сходится? – сочувственно поинтересовалась Ирина, и Ломашкевича словно ветром сдуло.
Дайнека улыбнулась:
– Дотошная, как вша портошная.
Глава 9
Сан-Франциско, апрель 1806 года
С берега раздался салют из девяти пушечных выстрелов.
Резанов вышел на мостик, взглянул в подзорную трубу и, опустив ее, сказал капитану:
– Губернатор из Монтерея пожаловал.
Хвостов посмотрел на берег и, никого там не обнаружив, предположил:
– Может быть, комендант?
– Из-за него не станут палить. Если приехал комендант Аргуэлло, то вдвоем с губернатором, – Резанов повернулся к Хвостову. – Немедленно собирайтесь. Вы, Давыдов и Лансдорф пойдете в шлюпке на берег. Кто бы ни приехал – выразите ему благодарность и упредите, что позже буду я сам.
Отбыв на берег, все трое скоро вернулись, сообщив, что в крепости – комендант, а с ним губернатор Ариллага из Монтерея.
Вскоре после прибытия офицеров вахтенный матрос заметил на берегу троих францисканцев. Их доставили на корабль. От имени коменданта монахи пригласили посланника и господ офицеров в президио, заявив, что их там уже ждут.
Резанов велел камердинеру готовить камергерский мундир.
Каменный пол в доме коменданта украсили тканые коврики, вышитые индейцами. Торжественный прием состоялся в парадном зале при большом стечении гостей. Кроме гарнизонных офицеров, окрестных помещиков и плантаторов, присутствовали офицеры, прибывшие вместе с губернатором из Монтерея.
Комендант дон Хосе Дарио Аргуэлло стоял посреди зала в бархатном кафтане с белыми брыжами[8]. Высокие сапоги, серебряная цепь на груди. Коричневое, словно прокопченное на солнце лицо с усами и короткой остроконечной бородой-эспаньолкой. Губернатор дон Жозе Ариллага, сидящий в кресле, мало чем отличался от коменданта: бархатный кафтан с буфами[9], похожая внешность и те же лета.
Резанов пришел в камергерском мундире с расшитой золотом грудью. При наградах, высокий, знатный, красивый, в сопровождении офицеров российского флота. Губернатор Ариллаго встретил его учтиво: представил всех своих офицеров и коменданта, хозяина крепости Сан-Франциско.
Чуть позже состоялся обед, в котором было не менее десяти перемен блюд. Исподволь наблюдая за Кончитой, Резанов отметил, что она все так же хороша и, по своему обыкновению, сидит, скромно потупив глаза.
После обеда у командора состоялся разговор с губернатором. Резанов сообщил, что российско-американской компании нужен хлеб для обеспечения северной колонии в Ново-Архангельске. В Калифорнии избыток провизии, но нет необходимых товаров: тканей, меха, свечей, топоров. Эти товары могут доставлять русские корабли. И если наладить торговлю, это благоприятно отразится на состоянии испанских и русских колоний.
Губернатор был очень любезен, однако, сколько командор ни старался, сколько ни убеждал, ему не удалось получить разрешения на торговлю.
