Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер
— Что тут происходит? — спросил я одного из служащих отеля.
— Гала-вечер, мсье.
Слово «гала» тогда было для меня внове, нынче я к нему привык. В Каннах в сезон беспрерывно устраиваются разные гала-вечера, званые коктейли, особо пышные празднества — большей частью в одном из двух только что открытых больших казино, но иногда и в роскошных отелях на Круазет. Я с трудом протиснулся сквозь людскую толчею в холле. Таксист-алжирец был прав, так же как и грустный Лакросс: в Каннах было очень много необычайно красивых женщин и необычайно богатых мужчин, которые одаривали своих жен и любовниц такими драгоценностями, каких я еще никогда в жизни не видел. Из зала ресторана, где играл оркестр, доносилась медленная музыка, из бара — другая: там тоже играли оркестранты. Я поднялся на лифте в свой номер на шестом этаже. Не успев еще отпереть дверь, услышал звонок телефона. Я снял трубку аппарата, стоявшего в гостиной, стены которой были затянуты золотистой парчой, и опустился в стильное бело-золотое кресло. В гостиной вся мебель была стильной и бело-золотой. Спальня была выдержана в красных и белых тонах, ванная комната облицована черным кафелем.
— Лукас у телефона, — сказал я в трубку, одновременно стягивая с шеи галстук и сбрасывая туфель.
— Слушай, дерьмук, — сказал мужской голос по-немецки без малейшего акцента, — только не вздумай здесь ни во что встревать, понял? Вали отсюда. Если завтра днем не исчезнешь, мы тебя укокошим. Второго предупреждения не будет.
— Кто… — начал я, но телефон заглох.
Звонивший наверняка прикрыл платком трубку своего аппарата, так неестественно и искаженно звучал его голос. Но акцента не было. Значит, все же кто-то меня выследил, думал я, сбрасывая второй туфель. Иначе не было бы такой синхронности между звонком и моим появлением в номере. Такие дела были мне не внове и уже давно не волновали. Такое случалось и в Рио, и в Анкаре, и в Беверли-Хилс. Как, впрочем, и в Гонконге. Во всяком случае, это опровергало версию моего шефа, что банкир Герберт Хельман покончил с собой.
Я прошел в ванную комнату, отвернул кран и разделся догола, так как, несмотря на кондиционер, изнемогал от жары и обливался по́том. На всякий случай я проглотил две таблетки. Только после этого снял трубку и назвал девушке на коммутаторе номер телефона этой Анжелы Дельпьер, который записал вместе с адресом. После первого же звонка, она взяла трубку.
— Алло? — голос звучал очень спокойно.
— Мадам Дельпьер?
— Да. Кто говорит?
— Меня зовут Роберт Лукас. Я приехал из Германии. Прошу простить за столь поздний звонок. Надеюсь, я вас не побеспокоил.
— Я слушаю последние известия по телевизору.
— Тогда я позвоню попозже.
— Не стоит, самое важное я уже услышала. А в чем, собственно, дело?
Я сказал ей, чем занимаюсь по должности, и спросил, не уделит ли она мне немного времени для беседы.
— Разумеется, мсье Лукас. Если это облегчит вашу работу.
— Мсье Лакросс сказал мне, что вы говорите и по-немецки.
Молчание.
— Мадам…
— Да.
— Я сказал…
— Я слышала. Я действительно говорю по-немецки. Но… не люблю это делать. Пожалуйста, не обижайтесь. У меня есть для этого причины.
— Понимаю.
— Вы прекрасно говорите по-французски, мсье Лукас. И давайте будем разговаривать на этом языке, хорошо?
— С удовольствием. Когда?
— Погодите-ка… Завтра в десять утра придет человек, портрет которого я пишу…
Когда я говорил, я слышал тихий мужской голос. Это, наверное, диктор, читающий новости, подумал я.
— В девять часов вам удобно?
— Конечно. Если это для вас не слишком рано…
— О, я всегда встаю очень рано.
— Итак, в девять. Ваш адрес… «Резиденция Клеопатра». Проспект Мон-Руж. Подъезд А. Пятый этаж. Я знаю.
— Хорошо. Жду вас завтра в девять часов, желаю приятно провести вечер.
Последняя фраза озадачила меня и в то же время доставила радость.
— Желаю вам того же, мадам, — откликнулся я.
Но она уже положила трубку.
Я сидел у телефона, глядел на свои босые ступни и думал, кто и когда в последнее время пожелал мне приятно провести вечер, но не мог припомнить. Наверное, такое случилось уже очень давно. Потом вспомнил, что в ванне открыт кран. Она наполнилась почти до краев. Вероятно, я все же незаметно для себя довольно долго просидел у телефона. Выкупавшись, я принял холодный душ, растерся докрасна полотенцем, распаковал в спальне чемоданы, разложил белье и повесил костюмы в большие стенные шкафы с раздвижными дверцами, облицованными зеркалами. Код для телеграмм и свои документы я отложил в сторону, чтобы сдать их в гостиничный сейф.
Ужин я попросил принести мне в номер, потому что на этот праздник в отель приехало слишком много народу, а мне хотелось побыть одному. Поужинал я превосходно. После того, как официант укатил столик с посудой, я разлегся голышом на широкой кровати, подложив ладони под голову, и невольно вспомнил про грустного Луи Лакросса и его страхи. Он явно не был трусом, просто он понял, с кем ему придется иметь дело, и это его испугало. Честно говоря, меня тоже.
Телефон на тумбочке у изголовья кровати зазвонил; аппарат, стоявший в гостиной тоже. Я снял трубку.
— Да?
— Добрый вечер, мсье Лукас, — сказал женский голос. На секунду мне показалось, что со мной говорит эта Анжела Дельпьер, но потом понял, что это кто-то другой. Женщина сказала тихим голосом:
— Мсье, вы меня не знаете. Мне думается, я могла бы рассказать вам кое-что интересное.
— Кто вы?
— Я хочу вам кое-что продать.
— Что именно?
— Правду.
— Правду — о чем?
— Мсье, вы же сами знаете.
— Понятия не имею.
— С какой целью вы приехали? Чтобы выяснить правду. Ее-то я и хочу вам продать.
— Откуда вы звоните?
— Наконец-то. Из телефонной будки в вестибюле вашего отеля. Вы спуститесь?
— Да, — сразу согласился я. — Как я вас найду?
— Я буду в баре. У стойки. У меня черные волосы и черное платье с большим вырезом на спине. В руке я буду держать красную розу.
15
Я надел синий костюм с белой рубашкой и голубым галстуком, захватил с собой все документы, в том числе и код для телеграмм, и спустился на лифте в холл. Первым делом я подошел к портье и попросил предоставить мне сейф. Меня провели в просторное помещение с сейфами разных размеров, я выбрал сейф поменьше, положил туда свои бумаги и подтвердил подписью получение соответствующего кода. В двух больших залах, мимо которых я прошел, люди танцевали. Снаружи стояли, весело переговариваясь, шоферы гостей. Бар был полон. Теперь здесь звучали лишь неувядаемые шлягеры минувших лет, исполняемые трио музыкантов. Освещение было не слишком яркое. Когда глаза привыкли к полумраку, я увидел сидевшую у стойки даму в черном, сильно декольтированном сзади платье, в руке она вертела красную розу. Люди моей профессии со временем научаются распознавать людей с первого взгляда, как бы те ни старались выдать себя за кого-то другого. Эта дама у стойки бесспорно была шлюхой. Само собой, шлюхой высокого полета, этакой шикарной путаной, но все равно — шлюхой. Мужчина, с которым она беседовала, поцеловал ей руку и исчез среди танцующих пар. Я направился к даме с розой. Оркестрик исполнял «Чай для двоих». Я подошел к стойке.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — откликнулась дама с розой. На вид ей было лет тридцать и она была хороша собой, пока не улыбалась. Стоило ей улыбнуться или засмеяться, становилось видно, что зубы у нее гнилые. Она старалась улыбаться, почти не разжимая губ. Тем не менее, иногда зубы все же были видны.
Я сел на свободный табурет рядом с ней и спросил, не заказать ли ей чего-нибудь, на что она спокойно ответила, что не против рюмочки виски со льдом. Я заказал две, и когда их подали, мы приподняли рюмки:
— Пьем за правду, — сказала дама с розой и гнилыми зубами.
— Будь по-вашему, — сказал я.
Мы выпили. Мужчина, сидевший рядом со мной, удалился, на его место тут же сел другой и заказал полбутылки шампанского. Это был жилистый верзила с редкими светлыми волосами и шрамом на левом виске. На вид ему было лет пятьдесят пять, и смокинг на нем был шикарный.
— Итак, как же вас зовут? — спросил я даму.
— Николь Монье, — ответила она.
— Как вы узнали, что я живу в этом отеле?
— Сказал один приятель.
— Ах, вот как, — отреагировал я.
— Что это значит — «ах, вот как»?
— Да так, ничего. — Я начал раздражаться, потому что понял: не стоило одеваться и спускаться в бар.
Теперь оркестрик играл «Когда мы целуемся, я волнуюсь и млею».
— Итак, к делу, — заявил я. — Вы хотите продать некую правду?
— Да, — кивнула Николь.
— И сколько она стоит? — поинтересовался я.
