Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер
Позади Морского вокзала виднелся участок берега, где на белом песке лежали рыбачьи лодки и сушились огромные сети. Там толпилось много мужчин, катавших шары.
Лакросс проследил за моим взглядом.
— Это очень милая игра, — заметил он. — Раньше у игроков была площадка под платанами Аллеи Свободы. Но потом ее заасфальтировали и превратили в стоянку для машин. Так что теперь им приходится играть здесь.
— Как далеко вы продвинулись, мсье? — спросил я, скинув пиджак. (В отеле я надел самый легкий из взятых с собой костюмов, но и он оказался слишком тяжелым). Я чувствовал, что обливаюсь потом.
— Покамест не слишком, мсье. Взрыв был необычайной силы. — Лакросс показал мне серию снимков. Я увидел остатки яхты, плавающие на большом удалении друг от друга.
— Может двигатель взорваться и натворить так много бед?
— Нет, такое невозможно. — Разговаривая, он то и дело подергивал узенькие усики пальцами, пожелтевшими от никотина. Он курил, не переставая. Мне он тоже сразу протянул сигареты, но я отказался. Покамест я еще держался. Меня удивило, что курить вроде бы и не тянуло.
— Значит, вы предполагаете, что совершено преступление, — сказал я.
Он кивнул.
— Да, мсье Лукас. Вашей компании придется, видимо, платить.
— У вас пока нет никаких соображений насчет того, кто мог совершить это преступление?
Он подергал свои усики.
— Пока нет, мсье.
— Вы полагаете, что у Хельмана были враги?
— А вы как полагаете? — вопросом на вопрос ответил Лакросс.
— Этого я не знаю. Но Хельман был банкир. Человек весьма могущественный. У могущественных людей всегда есть враги.
— Это говорит и мадам Хельман.
— Его сестра?
— Да. Мы с ней, конечно, побеседовали. Немного. Совсем коротко. Она совершенно убита горем. Эта дама прихварывает уже давно. Возле нее постоянно находится медицинская сестра. Она сказала нам, что ее брат приехал сюда в прошлую среду, то есть одиннадцать дней назад, и был абсолютно не в себе. Очевидно, случилось нечто, потрясшее его до глубины души.
— Что именно?
— Мадам Хельман говорит, что не знает. Он с ней не поделился. Так она сказала. Сказал только, что ему надо съездить на Корсику. С ней ведь… Ну, с мадам Хельман ведь трудновато беседовать. Сами убедитесь, когда ее навестите.
— Считаете ли вы возможным, что Хельман сам взорвал яхту, чтобы покончить с собой, потому что оказался в безвыходной ситуации?
Лакросс в замешательстве опять подергал себя за усики.
— Безвыходной — в каком смысле?
— В финансовом.
— Мсье, если я правильно информирован, Хельман был одним из крупнейших и уважаемых банкиров в вашей стране! — Лакросс все время докуривал сигареты до самого конца, так что тлеющий окурок обжигал ему пальцы. Потому они и были желтые.
— Да, — сказал я. — Именно поэтому.
— Не могу себе этого представить, — сказал Лакросс. — Нет, никак не могу. Эта мысль представляется мне совершенно невероятной.
— А что представляется вам наиболее вероятным?
— Убийство.
— Убийство? Совершенное кем-то из его врагов?
— Нет, — ответил Лакросс и выдохнул сигаретный дым. — Кем-то из его друзей.
12
— Его друзей?
— Да, мсье. Так полагает и мадам Хельман, его сестра. Признаю, мнение весьма странное, но ее слова заставили меня задуматься.
— Что же она сказала?
— По ее мнению, брат дознался, что кто-то, кому он доверял, один из его друзей, вместе с которым он вел дела, подло его обманул и обвел вокруг пальца. Вот почему он был так взволнован, вот почему так внезапно появился здесь. Мадам Хельман полагает, что это был кто-то из его друзей — у которого не было другого выхода спастись самому.
— Но почему этот кто-то не покончил с Хельманом каким-нибудь другим способом? Зачем было убивать заодно одиннадцать ни в чем не повинных человек?
— Мадам Хельман считает, именно для того, чтобы отвести подозрение в убийстве. — Его желтые от табака пальцы теребили усы.
За окном с каждой минутой темнело, загорелись первые фонари, и Старая Гавань окрасилась в целую гамму цветов — от голубого, серого и белого до желтого, лилового и темно-зеленого.
— Кроме матросов — кто еще был на яхте? — спросил я.
— Две супружеские пары, — ответил Лакросс, — Франц и Клара Бинерт и Поль и Бабетта Симон. У тех и других здесь есть виллы. Бинерт — швейцарец и банкир, как Хельман, а у Симона была большая фабрика в Лионе.
— Что за фабрика?
— Производство компонентов для электронных машин.
— Есть ли родственники?
— Само собой. Но они не приехали сюда и следят за ходом наших расследований, находясь дома. Родня не очень близкая, то есть не дети погибших, не сестры там или братья. Ведь тела мы не могли найти, только отдельные части, так? Их уже сожгли. Естественно, до этого сотрудники института судебной медицины в Ницце обследовали их, надеясь обнаружить какие-нибудь следы. Все указывает на одну причину несчастного случая.
— Какую?
— Взрыв очень большого количества динамита.
— И мысль, что преступление совершил один из его друзей, кажется вам убедительной, верно?
— Да, мсье. Видите ли, мадам Хельман сказала нам, что у всех этих друзей, живущих здесь — во всяком случае, по несколько месяцев в году — были деловые отношения с ее братом. Причем сказала сразу же, полагая, что мы и сами это сразу же выясним. И мы это действительно выяснили. Компания на редкость многонациональная. Сказочно богатые люди. Промышленники и банкиры. Мы уже побывали у них всех и настоятельно просили пока не уезжать из Канн. Они пообещали.
— Их имена? — спросил я и вынул записную книжку.
— Я уже подготовил для вас список, — отозвался коротышка Лакросс и пододвинул ко мне лист бумаги.
Я прочел:
Джон Килвуд, США, нефть;
Джакомо и Бианка Фабиани, Италия, тяжелая промышленность;
Малкольм Торвелл, Англия, производство оружия;
Клод и Паскаль Трабо, Франция, гостиницы;
Хосе и Мария Саргантана, Аргентина, мясные консервы;
Атанасий и Мелина Тенедос, Греция, пароходство.
— Ни одного немца, — удивился я.
— Да, ни одного, странно, правда? Ведь сам-то Хельман немец.
— Вот именно, — подтвердил я.
— Эти люди, — сказал Лакросс, нервно теребя усы, — сплошь миллиардеры. Они входят в число самых богатых людей в мире. И не живут здесь постоянно — за исключением мадам Хельман. У Трабо есть замок под Парижем. У остальных есть замки, виллы, квартиры и ранчо по всему миру. И здесь они бывают лишь наездом. Мсье, этот город — город богачей. Но не такого калибра, как эти несколько человек. Эти люди богаче, чем вся Франция, чем вся Европа, они фантастически богаты. И нам с вами… нам с вами трудно проникнуть в мысли и дела таких людей. — Лакросс взял в руки книгу, лежавшую открытой на столе. — Я читаю как раз о Хемингуэе. В книге собраны его беседы с разными людьми. Одна из них кажется мне особенно интересной для вас, для меня, для всех нас. Писатель Скотт Фицджеральд говорил с Хемингуэем о «сверхбогачах». Он сказал… — Лакросс прочитал вслух, зажав сигарету в углу рта:
«…Они не такие, как ты и я. Они рано становятся владельцами и пользователями неисчислимых богатств, и это влияет на их характер. Они проявляют мягкость там, где мы жесткость, и циничны там, где мы склонны доверять. Трудно это понять тому, кто сам не родился богатым. В глубине души они считают себя выше нас, которым пришлось самим пробиваться в жизни. Даже если они входят в нашу среду или опускаются намного ниже нас, они все равно думают, что они лучше. Они по-другому устроены».
Лакросс оторвал глаза от книги: «Хотите узнать, что на это возразил Хемингуэй?»
— Что?
— Он сказал только: «Правильно. У них больше денег».
Я засмеялся.
— Ответ, несомненно, остроумный, — грустно заметил Лакросс. — Но не более того. Фицджеральд был прав, богатые по-другому устроены. Мне пришлось лишь недавно окончательно в этом убедиться. Боже мой, и надо же всему случиться именно в тот момент, когда шефа нет на месте. Я ведь просто его замещаю. И теперь все свалилось на мои плечи.
— А вы затребуйте больших начальников из Парижа.
— Это я уже сделал. Почем знать, когда они приедут? И кто приедет? — Он добавил чуть ли не умоляющим тоном: —Но вы согласны со мной, что в таком деле, как это, нужно действовать в высшей степени осторожно, правда?
— Разумеется, мсье Лакросс, — кивнул я.
— Возьмите хотя бы вашу страну, Германию или Америку. В Америке горстка людей разделила между собой все народное достояние, они управляют экономикой и определяют политику. Знаете ли вы, что какие-то два с половиной процента населения Америки контролируют больше двух третей экономики? А в вашей стране, мсье, семьдесят процентов производственных мощностей находятся в руках менее двух процентов населения. Все тенденции к концентрации экономики делают этих «сверхбогачей» еще богаче, а инфляционные явления, как и везде, затрагивают лишь наемных рабочих и служащих. Причем стоимость производственных мощностей, принадлежащих очень богатым, все равно повышается!
